Читать книгу Старый дом - Катерина Картуш - Страница 5

Окна детской выходили на задний двор, прямиком на заводские мастерские, обосновавшиеся в бывшей городской бане. Здание одноэтажное, цвета обожженного кирпича, тогда, как сам господский дом – благородная терракота. По двору полукругом выстроились небольшие хозяйственные постройки для хранения всякой всячины: от кузнечных мехов до поросячьих кормов. Кустистые деревца в глубоких воронках проталин совсем скоро превратят унылый дворик в зеленый лабиринт с узкими аллеями. Завораживающе зацветут волшебными цветками чубушник и шиповник.

Прижимая к груди игрушечного зайца, Алимпия сидела на широком подоконнике и смотрела, как заводская труба лениво выдувает редкие серые тучки. Поднимаясь ввысь, они расползались по небу, сливаясь с облаками. Подтянув колени к подбородку, девочка хихикнула – мягкие заячьи ушки приятно защекотали детские щечки.

Забавную игрушку принес намедни дядя Игнат. Огромной ручищей достал зайца из-за пазухи, стыдливо протянул Липе.

– Вот, держи! Хозяин передать велел, ежели не проснется до заката.

В черных рабочих штанах и засаленном бушлате, накинутом поверх льняной рубахи, он смущенно топтался на пороге, не решаясь пройти вглубь комнаты.

– Как зовут нес-мыш-лёныша? – серьезно спросила девочка, по слогам выговаривая сложное слово. Несмело погладила зверушку по пушистой маковке. – У него славные ушки и забавная мордочка.

Зайка был слегка потрепанным и совсем не новым – в зеленой байковой жилетке с маленькими блестящими пуговками и клетчатых шортиках, через прореху которых вылезал наружу розовый хвостик пупочкой. Голубыми раскосыми глазами он доверчиво смотрел на Липу, словно просился на ручки.

– Уши, как уши, – пожал крепкими плечами Игнат, поспешно всучивая зайца девочке, – зови, как зовется.

– Уши, как уши, как уши, уши, – тихо бормотала Липа, осторожно разглядывая зайца со всех сторон. – Какуша! – нежно выдохнула.

– Ишь ты – Какуша, будто домового кличут, – еще сильней смутился Игнат, приглаживая широкой пятерней белобрысый чуб. – Только, ты вот что, малая, береги зайца ентова пуще живота своего, жалей, хорони от глаза лихого! Аркадий Маркович, значит, наказал, сказать так, ежели дрёма лихая не отпустит его на третий день.

Путано говорил дядя Игнат и нескладно. Тревожно стало на душе от слов его, но Алимпия не подала виду, только покрепче игрушку к себе прижала. Моргнув длинными ресницами, уставилась на здоровяка. Папенька всегда говорит, что если ясности от услышанного нет – лучше переспросить, чем придумывать небылицы.

– Значит, мой папа умер? – спросила разумно, выделяя каждое слово. Кузнец аж рот раскрыл, да глаза свои чудные выпучил – точно душистые цветки, что распускаются на кусту у дальней калитки.

– Да бог с тобой, малая! – загрохотал, будто гром небесный. – Жив батька твой! Говорю ж, спит он, четвертый день, как спит! А ты чего ж надумала?!

– Разве человек может так долго спать? Почему он не просыпается?

– Э-э-э, не хочет, наверно. Поди, сон, какой глядит, покуда не доглядит до конца – не проснется, как-то так, я думаю.

– Наверное, ему мама сниться, – прошептала девочка еле слышно, промокая заячьим ухом слезу-предательницу.

– Пойду я, пожалуй, – заторопился вдруг кузнец, отводя взгляд. – Ежели чего – в кузне мы… того… – хотел было погладить Липу по голове, да видно раздумал. Так и пошел, пряча смущенный взгляд под черным козырьком картуза.

То было вчера…

Пыхнув пару раз серой копотью, труба потухла. Ночная смена закончилась. Прислонившись лбом к оконному стеклу, Алимпия жмурилась от лучей восходящего весеннего солнышка. Как уютно было сидеть на подоконнике, укутавшись с головой в теплое ватное одеяло, оставив лишь маленькую щелочку для глаз.

На миг, зажмурившись, она ясно представила, как сейчас из ворот мастерской выйдет отец – такой маленький издалека, в черном пиджаке и серой кепке, как помашет ей рукой и поспешно направится в сторону дома, зажав под мышкой белый сверток. Значит, вечером она опять сможет увидеть диковинные вещицы из разноцветных камешков по папиным эскизам.

Это был целый ритуал. После ужина, отец брал дочь на руки и уносил в свой кабинет. Усаживал в большое кожаное кресло напротив огромного стола, заваленного рулонами папиросной бумаги и старыми книгами. Привычно поджигал толстые свечи тонкой спичкой. Смешно раздувая щеки, опускал потухшую спичку в керамическую баночку. Мимоходом подмигивал притихшей в кресле дочери, запирал дверь на ключ и задергивал на окнах тяжелые портьеры.

Ох, как ей нравилась эта таинственность! С замиранием сердца Алимпия следила за всеми передвижениями отца. Вот сейчас он подойдет к ней, поцелует в лоб. Затем, приложив указательный палец к губам, встанет на маленькую раздвижную лесенку и осторожно сдвинет портрет лысого старика в сторону. А там…!

Липа не знала, что было «там», поскольку всегда зажмуривалась – так велел папа – и слышала лишь тихий скрип петель потайной дверцы. А потом на ее колени опустится бархатная коробочка, и она с огромным любопытством распахнет глаза и благоговейно дотронется до ярких самоцветов, скрепленных между собой тонкой золотой нитью. Она никогда не забудет счастливые глаза отца и его гордую улыбку – как он с нетерпением ждал ее вердикта! И с важным видом четырехлетняя кроха одобрительно кивнет маленькой головкой…

С грохотом распахнулась входная дверь. Алимпия вздрогнула, испуганно глядя на ввалившегося в комнату Гектора.

– Чего расселась, косуля? – пробасил насмешливо. – Папашка твой, вроде, воскрес. Тебя зовет! Пошли быстрей, пока снова не окочурился.