Читать книгу Мой Лерой - Кати Беяз - Страница 2

Долина наполнилась теплым пудровым светом. Мой сон всегда был чутким, и от самых первых петушиных криков я неизменно просыпалась. Бирюзовая дымка окутала одиночные горы с острыми набалдашниками – отличительный пейзаж моей родины –долины Гардокки. В приятной полудреме я прилегла на низкую кушетку у выбитого в скале окна. Этот новый сорт кофе был терпким, как я люблю, и бодрил гораздо больше прежних опытных образцов Франциско.

***

– Ленна, только представь, они пили кофе с содержанием кофеина в десять раз больше допустимого законом!

Я опустилась на каменную скамейку среди тонких лиан взращенных Франциско деревьев.

– Как такое может быть? Они, что не знали, чем это грозит?

Мой друг биолог поднял толстые очки и вытер усталые глаза.

– Они просто не хотели знать.

– Но повышенная выработка дофамина так изнурительна для нейронов! – возмутилась я.

– Как и в любых делах с наркотиками!  Пока они легализированы, их репутацию будут тщательно оберегать.

Очередное разочарование. Я глубоко вздохнула. Франциско увидел мои переживания и сменил тему.

– Как твои раскопки?

– Мы копаем шахты, как будут готовы, примемся за первый слой, – сухо ответила я.

Мой друг почесал затылок в гуще чуть тронутых сединой  кучерявых волос.

– Тебе кто-нибудь помогает из влиятельных?

Наш экобиолог не зря переживал за меня. Я не смогла добиться поддержки правящей касты долины. Собрав лишь небольшую группу студентов-энтузиастов, я поняла, что даже они не горели желанием копаться в прошлом. Но эти ребята хотя бы не испытывали к нашим предкам отвращения, подобно всем остальным.

– Спасибо, что способен выслушать меня, – коснулась я его рук, – не убегаешь и не закрываешь уши.

***

Я знала – он любит комплименты. Мне самой было крайне приятно время от времени засыпать Франциско похвалой и благодарностью. Именно поэтому у меня сейчас имелся  этот бесподобный образец нового практически бескофеинового кофе.

Солнце ярким диском озарило Гардокки. Сотни километров в диаметре этот каменный бассейн окружала высокая горная система с неизменно ровным плато. Ярые ветра вымели отсюда легкие породы, оставив лишь столбы твердых скал, искусно преображенных миллионами лет. Они, словно завсегдатые стражи украшали пейзаж долины дни и ночи. Зимой они покрывались пышным снегом, а летом обжигались ярым светилом, но, несмотря на суровую погоду здешних мест, никогда не покидали свой дозор.

В дверь постучали.

«Не приложу ума, кто мог прийти в столь ранний час».

На пороге лежал букет леопольдов – ярких синих цветов из горного ущелья. Я машинально осмотрела улицу, но постучавший словно испарился. Повезло романтику – сейчас была весна. Летом у нас и травинки не сыщешь. В любом случае я не была готова к новым отношениям после расставания с Эндрю. Больше всего в этой  истории меня угнетала та легкость, с которой он бросил меня, поддавшись уговорам семьи.

***

Он тронул свои прекрасные светлые волосы и протянул ко мне руки. Мы обнялись, кожей впитывая счастье друг друга. Доктор подтвердил мою плодовитость, и мы теперь точно знали, что когда-нибудь станем родителями. Из-за солнечной  радиации материнство в наших краях с женщинами случалось все реже, и я теперь входила в немногое число завидных невест. Однако однажды Эндрю пришел с хмурым лицом и заявил, что нам лучше расстаться.

– Ты разлюбил меня?

– Нет, – холодно ответил он.

– Тогда в чем дело? – прошептала я, преданно припав к его груди.

Он не ответил привычными теплыми объятиями, а его сердце, словно часы, ровно отстукивало ритм.

– Мои родители, – наигранно выдохнул он, имитируя горечь прощания, – они очень расстроены твоим увлечением. Мой отец не понимает, почему вместо архитектуры и строительства, таких передовых и важных для Гардокки направлений, ты решила копать!

Я отстранилась от него.

– А мать моя, – продолжил Эндрю, даже не удосужившись посмотреть  мне в глаза, – она не понимает, почему плодовитая женщина решила изучать историю предков, когда они так безответственно и жестоко обходились с детьми.

– Послушай, но это только мифы! – воспротивилась я. – У нас не осталось никаких источников последних десятилетий их жизни на Земле. Те же мифы говорят, что люди перестали печатать книги, и оставлять произведения искусства о своей жизни. Вся информация о них исчезла с падением на Землю последнего спутника. Так как же она может знать наверняка, что предки совсем не изменились перед гибелью планеты и не заботились должным образом о детях? Не ценили их так, как ценим мы?!

Все внутри меня вскипело.

– Я пытаюсь узнать правду! – понизив тон, продолжила я. – Пойми, только там, внизу мы узнаем, соответствуют ли мифы, передаваемые пять тысяч лет из уст в уста, правде…

Его молчание снова вызывало цунами внутри живота, которое с секунды на секунду могло накрыть с головой нас двоих. И тогда уже обратного пути не будет, я больше не обниму его, не увижу блеск его бирюзовых глаз, не поцелую его милую улыбку.

– Любимый, прошу тебя, поговори с ними! Мы можем написать историю времен для наших детей, узнав все из первого источника. Быть может, они нам что-то оставили там, глубоко в земле… Мне нужно больше добровольцев для раскопок. Твои родители влиятельные люди в Гардокки, они могут все!

– Нет, не все, Ленна! – отстранился он, медленно продвигаясь к входной двери. – Они не могут заставить тебя не копать…

***

Это были последние слова Эндрю, которые я до сих пор слышу так, словно он только что их произнес. Глядя на эти цветы, я на мгновение представила, что это он их принес. Мой милый проснулся раньше всех и спустился в ущелье. Умывшись холодным горным ручьем, он осмотрел склоны в поисках леопольда  – синего потомка тюльпана. Забравшись по камням на опасный обрыв, Эндрю нарвал целый букет. Мое утро могло бы стать еще романтичнее, если б я не знала его слишком хорошо, чтоб во все это поверить.

В воскресенье не принято работать. Всем настоятельно рекомендуется проводить этот день, даря отдых телу. Меня же снова тянуло на плато, но ехать туда одной не имело никакого смысла. Я не могла начать раскопки, пока не будут готовы шахты – обязательное укрытие от непогоды. На востоке горизонт Гардокки усеян ветряками – предупредителями шторма. Даже если я вовремя посмотрю в бинокль и замечу их сигналы, то, по дороге с западного склона домой, шторм непременно нагонит меня на половине пути. Тогда можно забыть не только о машине, но и о собственной жизни. Раньше у нас были вышки с датчиками восточнее долины, но, как мы их не укрепляли, бури на равнине разгонялись до немыслимых скоростей и разбивали все сооружения вдребезги. Вокруг Гардокки только пустоши, по которым передвижение невозможно. У нас нет сообщения с другими городами, но мы знаем, что они есть  – ветер постоянно приносит свидетельства их существования.

Из-за несносной погоды четыре месяца в году мы проводим  в самоизоляции дома, и мне было не привыкать сидеть в своей пещере. Но сегодня мысли гоняли меня из угла в угол, не давая присесть. Пересекая  просторный зал, меня неизменно тянуло на балкон, откуда в бинокль я могла увидеть свое плато. На нем виднелся раскопанный мною сильно покореженный временем штырь, предназначение которого я до недавнего времени не знала. Мы собирались делать дополнительную лабораторию для работы с большими предметами, выбрав для безопасности западный участок долины с рыхлым песчаником. Там не только было легко копать, но и отсутствовали пальцеобразные горные образования, которые мы прогрызали, словно черви, себе под жилища. В таких домах нам не грозило испепеляющее пекло летом и суровый мороз зимой, ветра, сокрушающие все на своем пути, и пылевые бури, способные отбросить любое препятствие на сотни километров в пустошь.

Помню, в тот день мне показали место на карте, и я отправилась в путь. Взяв измерительные приборы, я села в свой автомобиль, корпус которого состоит из плавно изогнутых солнечных панелей. В Гардокки не бывает пасмурно, потому что тучи пролетают над долиной с ошеломительной скоростью в период бурь, а дальше снова солнце, ультрафиолет и радиация.

«Примерно час в пути и три укрытия по дороге на случай бурь, – просчитала я в голове. – Быстрый осмотр и назад».

Дорога заняла больше. Ветряки обнажили красные линии, что служило сигналом к восточному ветру. В ста метрах родительский дом, и это был хороший повод заглянуть и пообедать. Загнав хрупкий авто в гараж, я вручную закрыла ворота и поднялась по узкой винтовой лестнице, опираясь на шершавые каменные стены. Вместе с мамой меня встретил запах грибного супа.

– Еще пять минут и к столу, – сообщила она, приветливо чмокнув  в щеку.

– Я никуда не тороплюсь, – призналась я, подходя к дребезжащему наностеклу.

У нее открывался прекрасный вид на ущелье – единственное место, где ветра оставляли нетронутыми деревья, почву и  животных. Мы бережно хранили этот оазис, стараясь не заходить туда без надобности. Через секунду все заволокло желтой пылью. Я развернулась и прошла по мягкому ковру к столу. Это был дом, где я выросла. Здесь было родным абсолютно все. Высокие своды не давили пещерной тяжестью, а острые углы межкомнатных коридоров здорово с годами обтесались. Теперь это сверхнадежное и уютное помещение и вправду походило на аккуратно выеденные червем пазухи в спелом яблоке.

– Какие новости? Куда ты едешь? – наливая суп, спросила мама.

– Альберто нужна новая лаборатория, – вооружившись ложкой, ответила я.

– А что случилось с прежней? Опять воды?

– Нет, все сухо, но негде работать. Много нового оборудования.

Мама переживающе вздохнула.

– Он все еще хочет летать?

– Конечно, – причмокивая от удовольствия, продолжала я, – нам всем бы не мешало улететь отсюда.

Она задумалась и отошла к окну.

– Откуда мы знаем, что там?

– Там города и люди, такие же как и мы, – игнорируя ее тревогу, я аккуратно пробиралась в коридорах беседы так, чтоб не задеть больных тем.

– Но живут ли они лучше? Имеют ли больше?

– Как знать. Но ответов не будет, если не стремиться узнать.

 Она сомкнула руки и молча подошла к выбитым в стене полкам с фотографиями. На тонких и невероятно плотных пленках запечатлелись наши лица, когда еще отец был жив. Она провела ладонью по его добрым глазам, и они моргнули в ответ, а тонкие губы расплылись в улыбке, обнажая белые зубы.

– Когда первые люди спустились сюда с лунной базы, они положили здесь жизни, чтоб мы могли существовать. Тогда речь не шла о техническом развитии или путешествиях, все силы были брошены на выживание. И когда я вижу, чего мы достигли всего за сто пятьдесят лет, я боюсь одним неверным решением перечеркнуть их труды, жизни и надежды.

– Мам, ну опять ты за свое. Откуда, этот страх, что мы умрем?

– Пока ты молода, ты хочешь знать. И знать есть самое сильное твое желание. Но когда ты становишься матерью, то любопытство не то чтобы отходит на второй план,  оно становится твоим врагом.

– Но почему? – воспротивилась я.

– Потому что оно отбирает жизнь у твоих детей!

Мне повезло, что я осушила тарелку с супом, потому что после этой фразы мне резко перехотелось есть.

– Я полежу немного, что-то мне нехорошо.

Привычка из детства ссылаться на плохое здоровье и уходить от разговоров сработала вновь. Я прошла в мамину спальню лишенную каких либо окон, и, обернувшись, крикнула:

– Подними меня, когда пройдет буря!

Раздалось печальное «хорошо», и я плюхнулась на мягкую перину. Круглый свод комнаты притянул мой взгляд, и я надолго погрузилась в странные раздумья. Быть может, если б я родилась на лунной станции, то приняла бы Гардокки за самое прекрасное место в солнечной системе. Но отчего-то во мне жило чувство, что где-то люди живут лучше. Они не прячутся в норах, не высчитывают время, чтоб выйти на улицу и не сидят в заточении целых четыре месяца в году. Возможно, они строят дома в лесах, путешествуют, познавая мир, и даже плавают в море, как повествуют мифы. А мы привязаны к этому клочку земли, заточены в скалах, не имея понятия о будущем и прошлом. Зачем тогда жить? Чтоб просто выжить?

Спасительное солнце вышло, и я могла снова бежать как можно дальше от своих размышлений. Уже совсем скоро, добравшись до места, я осматривала вертикальный тридцатиметровый обрыв.  Не так высоко проглядывался обвал, где, судя по всему, и стоило начинать. Я вытянула ладонь и закрыла глаза. Небольшое мозговое усилие и перед глазами на сером фоне высветились силуэты камней средней величины, мелкого песка, и огромных глыб. Прижавшись, они теснились, не создавая меж собой практически ни единой пустоты. Чуть правее камни сильно дробились, но за щебнем на два метра вглубь располагался отросток скальной породы, уходящий на пятьдесят метров ввысь. Начав копать, без первостепенного сканирования почвы, очень скоро мы на него наткнемся и вся работа насмарку. Я опустила руку секундой раньше, чем открыла глаза. В голове негативом отпечатались правильные линии округлых сводов. Взглянув под ноги, я принялась шокировано рассматривать желтый песок под пыльными ботинками.

«Что там, внизу?»

Сомнения терзали недолго, и я снова закрыла глаза, направив рабочую ладонь к земле. Это было невероятно, но я стояла на крыше беспрецедентного для  Гардокки сооружения. Его многослойность, гармония и сложность исполнения приковали мой рентгеновский взгляд надолго. Лишь писк сигнализатора контроля бурь смог оторвать меня от изучения. Достав из машины бинокль, я посмотрела на горизонт. Ветряки были спокойны, но задерживаться так долго на одном месте всегда опасно. Рука сама потянулась к земле, а в мыслях пронеслись слова мамы.

«Любопытство забирает жизни наших детей…», – перефразировал мой мозг.

Я отметила координаты и села в автомобиль.

Встреча с Альберто была назначена только на следующий день, а меня просто распирало поделиться своей находкой. Сбежав по крутым ступеням в ущелье, я прошла по узкой дороге между пятидесятиметровым обрывом и вертикальной скалой к гигантской платформе. Упираясь краями в отвесные скалы, посреди ущелья воздвиглась обширная парниковая зона, где работал Франциско. Там всегда было тепло и сыро, вкусно пахло цветами и фруктами. Он где-то работал и не слышал, как я вошла. Мой взгляд приковало странное растение, семена которого мы нашли на большой глубине при строительстве траншей сообщения между лабораториями. Крупные черные семена сохранились высушенными в воздушных пазах, и мы не сильно надеялись, что они сумеют выжить. Однако спустя всего две недели семена дали рост. Эти жадные к жизни ребята снова тянулись к солнцу, забыв о пережитых скитаниях на брошенной земле.

– Ленна, какими судьбами? – выглядывая из-за кустов барбариса, оживился Франциско.

– Я кое-что нашла!

– Семена?

– Нет, друг, на этот раз что-то из своей сферы.

– Звучит пугающе, – хихикнул он.

– Я нашла здание предков, – не дождавшись от Франциско заинтересованности, выпалила я.

Он выпучил на меня глаза и приподнял очки.

– И что ты собираешься делать? Надеюсь, ты не будешь поднимать вопрос на верхних уровнях…

Радость переросла в смущение, и я нервно заходила между грядок и садовых деревьев.

– Послушай, они посчитают это бессмысленным. Согласно мифам люди прошлого ничего не способны нам дать. Они не обладали ни телекинезом, ни телепатией, у них были закрыты слишком многие центры, чтоб быть в достаточной степени полезными.

Я молчала.

– Ленна, их мозг работал всего на пять процентов!

Франциско не хотел быть грубым, и держал свой главный аргумент при себе до последнего.

– Да, я понимаю. Но, что если мы не все о них знаем? Думаем, что знаем, но на самом деле нет?!

– Ты забыла одно – прошло пять тысяч лет, мы ничего не найдем, кроме безмолвных стен!

Мои мысли спутались. С этой находкой что-то поселилось во мне и начало свою собственную жизнь. Оно теперь питалось моими мечтами и становилось с каждой минутой сильнее. Я понимала, что если не подавлю это чувство, то оно меня переборет, взяв абсолютный контроль над мыслями и поступками. Но лишь только я представляла, что начну раскопки, в моем животе растекалось тепло, согревающее меня совершенно поразительными переживаниями.

Под предлогом исследования почв, я продолжала ездить и камень за камнем разбирать иссушенную почву под ногами. Вскоре показался стальной штырь.

«Что это? Зачем? Быть может, они аккумулировали таким примитивным способом электричество?»

Штормовой датчик истошно запищал, отвлекая меня от работы. Тяжело вздохнув, я снова села в автомобиль. Пересидев  последнее укрытие я уже была на пути к дому, а в зеркале заднего вида опять показалось пыльное облако, подпирающее на горизонте ярко-синее небо.  Запирая гараж, под графитовыми сверх прочными панелями ворот проскользнул песок. Буря, не попав в дом, принялась истошно завывать снаружи. Я поднялась наверх и приготовила очередной экспериментальный образец кофе. Он отдавал сладостью и корицей, но был слишком мягкий, чтоб в достаточной мере оттенить эти вкусы. Забравшись с ногами на кушетку, я посмотрела на смертоносные воронки, обнажившиеся неподалеку. Они, казалось, снова принесли кучи мусора и одежду. Песчаная буря прошла на запад и непривычно долго задержалась на раскопках. Я схватила бинокль и вышла на балкон. Три смерча, словно шаманы древности, вытанцовывали вокруг штыря, время от времени обрушая на него разряды молний.

«Как понимать поведение бури?»

Но было ясно, что земля скрывает нечто большее, чем просто красивый свод.

– Там что-то потрясающе уникальное! Как же мы можем оставить сооружение без внимания?

Комиссия переглянулась и старейшина Вармалд с недюжинным терпением произнес:

– Их изобретения примитивны, нам бесполезен данный опыт. Любое развитие по выбранному предками вектору разрушает либо человека, либо Землю. Но так, как мы обживаем Землю, то это более чем тождественно.

Внутри все воспротивилось данному решению.

– Я согласна, их технологии нам не нужны. Но как же их мысли, история и творчество? Вам, что не интересно знать, о чем эти люди мечтали?

– Какое значение имеют для нас их мечты? Предки не хотели думать о будущем, зачем же будущему теперь думать о них?!