Читать книгу Молодые люди - Кирилл Лагутский - Страница 5

Коллектив, в который я попал, показался мне вполне характерным для любого филфака, особенно ввиду соотношения полов – семеро парней на двадцать три девчонки.

Была пара по экономике (этот и несколько других предметов нам поставили в качестве общеобразовательных). Мы ждали препода, который, видимо, считал частью своего имиджа слегка опаздывать. Я подготовился к занятию и коротал ожидание тем, что наблюдал за людьми, с которыми мне предстоит проучиться ближайшие пять лет, благо, что с задней парты открывался неплохой обзор. Кто-то молча залипал в телефоне. Девчонки, сидевшие недалеко от меня, фантазировали о будущих свадьбах, обсуждали ногти, ресницы и брови. А прямо передо мной сидели двое, глядя на которых, я невольно вспоминал слова Ильи. Только они (эти двое), поступили сюда, скорее, не потому что «мамка велела», а потому что больше никуда не взяли. Это были Яна Сысуева и Дима Урядов которые с первых дней явно почувствовали друг в друге родственную душу. Яна сразу старалась заявить о себе как о главной красавице курса. Кое-какие основания, впрочем, у нее для этого были. Дима же – крепко сложенный, нерасторопный – вообще не вписывался в имидж филфака. Такому бы на физвос… Я невольно подслушивал их разговор:

– А че это у Кристины на голове платок какой-то? – заинтересовался Дима.

– Фиг ее знает, – протянула Яна. – Может у нее вши там… или рак какой-нибудь.

Никто их, конечно, не слышал – слова терялись во всеобщем гомоне.

Наконец явился препод. Зовут его Иван Алексеевич Шубин. Тридцати четырех, вроде, лет, светловолосый, подчеркнуто деловитый и одетый в костюм с иголочки. В руке – черный кожаный портфель. Знакомство с ним на первом занятии было слегка неожиданным: сначала он стал рассказывать о себе, раз пять, наверно, упомянув, что имеет собственный бизнес, а затем начал вызывать к доске по очереди тех, кто ему «понравится», и задавать идиотские, но одновременно сложные вопросы, например: «что такое деньги? дай определение», или: «что такое система \ услуга \ товар» и прочее. Редко кто мог хоть что-то вымолвить, все сразу терялись и выглядели весьма жалко. По ходу этого цирка Иван Алексеевич периодически разговаривал по мобильному и с удовольствием выдавал пассажи, типа: «мы добьем этот вопрос» или «я порешаю на досуге», и рассуждал о каких-то сметах и декларациях. Смотреть на все это было довольно забавно. До тех пор, пока он не вызвал меня.

– Кому на Руси жить хорошо? – спросил он меня. Этого я совсем не ожидал.

– Ну? чего молчишь? Ты же филолог, это в твоей компетенции!

Я чувствовал себя полным затупком.

– Садись… тоже мне… скучно с вами!

Затем он завел долгий монолог о своем мировоззрении, основанном на идеях менеджмента и маркетинга, во время которого аудитория погрузилась в полудрему. Наверно, Иван Алексеевич хотел тем самым заявить о себе как о человеке широких взглядов. Так было и на этом занятии.

– Любое ваше действие, – говорил Шубин, – можно объяснить с позиций маркетинга. Вы постоянно воспроизводите определенные сигналы. Но проблема в том, что вы пока очень наивны в этом вопросе, а соответственно не можете давать правильные сигналы, чтобы извлекать выгоду из конкретных жизненных ситуаций.

– Можете на примере объяснить? а то непонятно, – сказала Яна. Иван Алексеевич подошел к ней поближе.

– Вот ты, – показал он на нее пальцем, – зачем ты так измазалась косметикой?

– Ну…

– В твоём случае затраты явно не оправдывают результат. Ты невыгодно инвестируешь в себя.

– Почему?

– Смотри: допустим, ты совсем немного подкрасилась дешевой косметикой и на следующий день проснулась с человеком, который зарабатывает миллионы – это можно считать выгодной инвестицией?

– Конечно, – простодушно ответила Яна.

– Вот. А ты извела тонну дорогой штукатурки и подцепила это, – указал Шубин на Диму. Раздались чьи-то смешки.

– А чтобы привлечь внимание правильного человека, необходимо сегментировать рынок. И в зависимости от того, какие тебе нравятся – умные там, богатые, спортивные – посылать верные сигналы. Понимаешь теперь?

– Ну да, немного…

– Это уже хорошо. Все вы, первокурсники, приходите сюда очень инфантильными, неготовыми к жизни. Неудивительно – вас до этого целых одиннадцать лет уродовали в школе. Может, мне удастся хоть кого-то из вас исправить.

Шубин вернулся за свой стол.

– Чтобы прийти к успеху в любом деле, которое бы вы ни вели, – Иван Алексеевич наслаждался собственной речью, – вам необходимо знать хотя бы основы маркетинга, иначе вы не сумеете элементарно поставить перед собой правильные цели. Вот основные виды целей: оперативные – те, которые необходимо осуществить в ближайшем будущем, стратегические – которые в дальнейшем. Поняли? Тогда дайте пример оперативной цели.

Возникло легкое замешательство. Затем чей-то голос:

– Сдать экзамены…

– Верно. А стратегической?

– Получить диплом и устроится на работу.

– Все верно, – сказал Иван Алексеевич. – И сразу возникает вопрос: для чего вы все это делаете?

Вопрос повис в воздухе. В таких случаях каждый надеется, что хоть кто-то, кроме него самого, нарушит неудобное молчание.

– Если более грубо – в чем смысл вашего существования?

– Может в детях? – раздался голос Яны, – дети цветы жизни…

– Для женщин – может быть, и то не всегда. Но для мужчин – точно нет. Мужчины вообще не запрограммированы природой на создание семьи. Есть еще варианты? Кто тут самый сообразительный?

Опять неловкая тишина.

– На самом деле, смысл жизни в том, чтобы улучшать условия жизни. Если посмотреть на все, так сказать, сверху, то можно понять, что вся экономическая, политическая и любая другая мысль сводится именно к этому. Все направлено на то, чтобы человеку жилось проще и комфортнее. Чтобы у каждого всего было в достатке.

– Нет, – вырвалось у меня. И вроде не очень громко это прозвучало, но все сразу развернулись лицами ко мне.

– Оп-па! – воскликнул Шубин, – не ожидал такого от галерки! Ну-ка иди сюда, а то тебя там не видно совсем.

Я подошел. Каждый смотрел на меня так, будто впервые видел. Кто-то захихикал.

– Как тебя звать, мил человек?

– Саша. Погодин.

Иван Алексеевич нашел меня в списке группы и обвел красным.

– И почему же «нет», Саша Погодин? – спросил он, подперев голову рукой.

– Ну… по всему.

Публика отреагировала так, будто я ругнулся матом на препода.

– Чем объяснишь свое несогласие?

Несколько долгих секунд я пребывал в ступоре, но потом начал:

– Вы говорите, что смысл нашей жизни – улучшение условий существования. Значит, мы ничем не отличаемся от животных в этом отношении, ведь они делают, по сути, то же самое: селятся в удобной им местности, обустраивают жилье, дают потомство, заботятся о его прокорме, безопасности… ну и все прочее.

Шубин осклабился.

– Рад, что ты, наконец, это понял, – ответил он, – человек – это животное. И способы удовлетворения человеческих потребностей не особо отличаются от животных. Но есть то, что отличает нас от животных – потребность в социальном одобрении. А эквивалентом его являются деньги – единственное, пожалуй, самостоятельное изобретение человека. Не подсмотренное у природы. Все это, разумеется, вносит довольно широкую специфику в человеческую жизнь. Однако смысл ее остается прежним – достижение комфорта, изобилия и благополучия. Просто в наших действиях меньше агрессии и больше цивилизованности и разумности, чем у животных.

Мне захотелось разрушить до основания удобоваримое мировоззрение Шубина, но от волнения мысли перескакивали с одной на другую.

– Животные, – говорю, – не убивают своей жизнедеятельностью экологию, не обманывают друг друга ради прибыли, не обворовывают сами себя. Человек – наоборот: наживается на чужих жизнях и смертях, загрязняет радиацией воздух, проливает нефть и выбрасывает пластик в океаны, производят кучу фальшивых лекарств и продуктов из отходов. И в этом, по вашему, меньше агрессии и больше разумности?

– Ты отклоняешься от темы.

– Ладно. Допустим, главное – это улучшение условий жизни. Но тогда почему во многих благополучных европейских странах такое большое количество самоубийств? Казалось бы – зарплаты хорошие, пособия, пенсии, возможность путешествовать – живи да радуйся! Нет. Почему в России до первой мировой, когда был экономический рост и все прочее – почему тогда было столько детских суицидов? И потом – почему когда цивилизация достигает пика своего благополучия – почему она начинает практически вручную заниматься саморазрушением?

Шубин на секунду замешкался, но затем парировал:

– Знаешь, оставь свои пессимистичные рассуждения при себе и скажи лучше – в чем, по-твоему, смысл жизни?

– Его нет.

Шубин взглянул на меня, как на юродивого.

– Смысл жизни – это не то, что можно применить для всех сразу, – продолжил я. – Каждый волен сам выбирать, в чем для него смысл и есть ли он вообще – в зависимости от своих сил и убеждений. Мне кажется, в этом и заключается ценность и красота человеческой жизни. Пусть и не каждому удается обрести себя в ней.

Вновь повисло молчание. Затем преподаватель обратился к аудитории:

– Кто с ним согласен?

Все начали переглядываться, будто их застукали за чем-то непристойным. Я был уверен, что никто не откликнется. Но тут двое подняли руки.

– Вот видишь, – довольно произнес Шубин, – все молчат. Никто с тобой не согласен!

– А мы что, не считаемся? – раздался насмешливый девичий голос.

– Совершенно верно, не считаетесь. Кстати, как вас величать, молодые люди? Фамилия и имя.

– Лунченкова Анна.

– Белицкий Константин.

Теперь и они обведены красным в списке.

Шубин снова повернулся ко мне.

– Ну скажи, Аристотель ты наш, какой смысл ты выбрал для себя?

Этот идиотский и одновременно сложный вопрос (как раз в духе Шубина) запросто вышиб меня из колеи.

– Ну… это уже мое личное дело.

Иван Алексеевич смерил меня уничижительным взглядом.

– Садись на место.

Осталась еще одна пара. Я стою во внутреннем дворе универа. Все вокруг наполнено жизнью и солнцем. Теплый ветер гладит шевелюры деревьев с робко пробивающейся желтизной. Куда-то спешат преподаватели, студенты – группками и поодиночке. Я закурил сигарету и стал перекручивать в уме состоявшийся спор. Не стоило влезать в него.

– Ты чего тут грустишь? – прервал мои раздумья знакомый голос. Это был Костя Белицкий. С ним была Аня. Вид у обоих был приветливый и жизнерадостный.

– Да так, – пожал я плечами.

– Чего ты так с Шубиным закусился?

– Не знаю, – снова пожал плечами. – Не нравится, когда кто-то насаждает свое мировоззрение. Теперь он меня хорошо запомнил.

– Да плюнь ты на него! Кстати, хоть мы уже немного знакомы, позволь еще раз представиться: Костя.

– Саша, – мы пожали друг другу руки.

– А это Аня.

– Привет, – сказала она.

Мой взгляд невольно задержался на ней: тонкие черты лица, густые темные волосы, спадающие на плечи, глаза карие, с зеленой искрой…

– Кхм. Я, конечно, все понимаю, – сказал Костя, – Аннушка гораздо симпатичнее меня, но можно и мне уделить пару минут?

Аня засмеялась, и я очнулся.

– Да, извини.

– Перестань загоняться из-за ерунды!

– Ладно. Надеюсь, нам этого Шубина недолго терпеть придется, все-таки его предмет у нас проходной.

– Верно мыслишь, – сказал Костя, прикурив сигарету. Аня стояла рядом и строила мне глазки, отчего мне становилось неловко. Но тут у нее, к моему облегчению, зазвонил телефон, и она отошла в сторону.

– Он наши фамилии красным обвел, – сказал я. – Видимо, поморщит нас на зачете.

– Да и черт с ним, – сказал Костя. – Прорвемся как-нибудь.

– Ребят, – вернулась к нам Аня, – скажете Масловой, чтобы не отмечала меня? Мне надо идти.

Маслова – это наша староста, Катька.

– Куда это ты?

– Ну… на свидание, скажем так.

– Ого! я почти ревную! – сказал Костя и они засмеялись, – ладно, иди.

Аня удалилась.

– Слушай, ты что после занятий собираешься делать? – сказал Кос.

– Ничего, в общагу пойду, – я сделал горькую затяжку до самого фильтра и выбросил сигарету в урну. Стало как-то противно и тоскливо.

– А может, пройдемся немного по городу? В общаге-то еще насидишься.

Недолго думая, я ответил:

– Конечно.

Костя, как выяснилось, тоже приехал в Петербург из провинциальной глуши (не важно, какой именно – их так много на нашей карте). Там он жил с матерью. Рано лишился отца, едва помнит его. Мать трудится врачом, поэтому живут скромно. Однако благодаря знакомствам, Косте удалось снять здесь, в Петербурге, вполне пристойную комнату на Васильевском острове за символическую плату. В какой-то момент мне стало лень всякий раз произносить его имя полностью при обращении, поэтому я стал называть его просто – Кос. Ему это понравилось. И я понял, что мы сдружимся.

Придя в общагу, я обнаружил, что Виталик созвал своих друзей и однокурсников, числом, эдак, восемь – десять, и решил отметить начало нового учебного года. Разумеется, не чаепитием с тортом. И кроме выпивки, среди которой были коньяк и мартини, кто-то принес коробок гашиша.

– Не хочешь попробовать дунуть? – великодушно предложил мне Виталик.

– Не, спасибо. Как-то это стремно, – сказал я.

– А что тут такого-то? Это вообще безвредно!

– Да ладно тебе, не надо его впутывать в это грязное дело, раз не хочет, – сказал Максим, друг Виталика.

– Да почему грязное?! Не понимаю… Вон в Голландии люди покупают, курят где хотят и ни че! А ты, Илюх, не хочешь курнуть?

– Да ты че! Он по ходу вообще не понимает, что вокруг происходит, – сказала Алина, Виталикина подруга с факультета психологии. Илья, как ни в чем не бывало, сидел и играл на компе.

– А может, он не так прост, как кажется, – отозвался Виталик. – Илюх, ты в курсе, что такое гарсон?

– Ну, так вроде официантов во Франции называют, – смущенно проговорил Илья, не отрываясь от игры. Его слова вызвали усмешку «знатоков».

– А что такое фен?

– Это которым волосы сушат…

Кто-то прыснул от смеха.

– А что такое сало, знаешь?

– Ну да… еда такая… свиное сало…

Гости уже в открытую ржали над таким вопиющим незнанием матчасти.

– Раньше он дурь сюда не приносил. Теперь, видимо, совсем тормозов лишился, – сказал мне потом Илья.