Читать книгу Молодые люди - Кирилл Лагутский - Страница 7

Мы свернули во двор. Дом выглядел нежилым: в окнах не было света, по стенам ветвились трещины, подъезды (точнее – парадные) не были заперты. Возле одного из них стояла девушка: невысокая, в темно-зеленой толстовке, вытертых джинсах и кедах. Ее ярко-рыжие волосы были заплетены в дреды,

– Знакомься, это Марина, – сказал Кос.

– Здрасьте, – сказал я.

– Привет, – она пробежалась по мне взглядом. – Ты про него мне говорил? – обратилась к Косу.

– Да. Сиверский пришел уже?

– Еще нет. Пошли наверх.

Мы стали подниматься по лестнице вдоль щедро исписанных граффити стен. Добрались до четвертого этажа.

– Заходи, – сказала мне Марина, толкнув массивную, как в каком-нибудь бункере, металлическую дверь.

Народ в основном теснился в большой комнате – оттуда раздавался галдеж, смех и из колонок звучал рок. Окна были завешены, поэтому все, казалось, плавало в чуть фиолетовом сумраке. На стенах красовались всякие постеры панковского и протестного толка и стихи, выведенные маркером.

Мы стали пробираться в комнату. Ни одного знакомого лица. Впрочем, все они были увлечены разговорами и не заметили моего появления.

Через несколько минут музыка стихла, и причиной тому было появление Сиверского.

– Здравствуйте! Рад, что вас так много сегодня! – сказал он. В ответ ему приветственно зашумели.

Он был уже далеко не молод, но движения его были легки и уверенны. Невысокий, в черной водолазке и темно-сером пиджаке, поджарый, с бородой – как дореволюционный интеллигент. Такого легче представить вещающим с кафедры в лекционной аудитории, чем беседующим с юными маргиналами в сквоте.

Свое выступление он начал тем, что порекомендовал несколько книг по философии анархизма и истории. Почти все вокруг стали записывать в тетрадки или вбивать в телефоны имена авторов и названия. Я не стал этого делать – не настолько я был заинтересован в теме лекции. Однако позже пожалел об этом.

Выяснилось, что Александр Карлович активно участвует в анархическом движении еще со времен Советов, и что ему пришлось немало пострадать за свои убеждения.

– Напрасно полагать, что анархизм – это пережиток прошлого, – говорил он. – Это идеал, которого никогда не достигнуть, но к которому нужно непрестанно стремиться. Это взгляд на устройство жизни под другим углом. Даже сегодня, когда миром правят транснациональные корпорации, ему есть место. Общество до сих пор, само того не осознавая, воспроизводит анархические модели поведения и взаимодействия…

Слушая речь Сиверского, я не переставал восхищаться тем, как точно и свежо он формулирует то, о чем в повседневности говорить не принято, но что, вроде бы, всегда лежит на поверхности:

«Анархизм – это в первую очередь личностное мировоззрение, которое ставит под сомнение ценности современного мира. Мира в котором господствует слепое подчинение, а не осознанное самоуправление, потребление, а не творчество, конкуренция, а не солидарность. Мира, где человек все меньше способен мечтать и все больше отдается пошлой суете, конформизму и плоскому прагматичному мышлению…»

«Отказ от мечты, от каких-либо устремлений отчуждает человека от самого себя, делает его удобрением истории и статистики…»

«В глубине души все мы являемся анархистами, ибо никому из нас не чужды идеи взаимопомощи, солидарности и бескорыстия. Однако, уклад современной жизни таков, что во многих эти качества притупляются. Одна из задач анархизма – помочь их реанимировать. Люди, которые посвятили свою жизнь творчеству, разной волонтерской деятельности, на мой взгляд, живут более осмысленной и счастливой жизнью, чем, скажем, бизнесмены и олигархи, готовые использовать самые бесчеловечные методы в погоне за сверхприбылью, прикрываясь тем, что они якобы поднимают экономику и создают рабочие места.»

«Жизнь невозможно впихнуть в рамки какой-либо социальной доктрины или учения, поэтому современный анархизм перестает быть „описанием идеального общества“ и становится попыткой ответа на вопросы: в чем смысл нашей жизни? зачем здесь мы? зачем здесь я?..»

«Нынешнее общество вместо трезвой зрячести выбирает уютную слепоту, позволяя себе думать, что все обустроится само собой, и что их участие не сыграет роли в решении общих проблем. Человек сознательно отворачивается от собственной свободы – менять что-то вокруг себя, меняться самому. Однако человек не может отказаться от свободы, как не может отказаться от смерти. Все мы смертны, следовательно – свободны. Что значит свобода в анархическом понимании? Это значит, что в жизни нет единственно верной торной дороги, нет готовых решений, нет никаких гарантий и предписаний. Жизнь принадлежит мне, и все, что в ней случится, зависит от меня. Я отвечаю за все.»

– Вот то, о чем я хотел рассказать вам сегодня, а теперь давайте дискутировать, – сказал Александр Карлович, и после аплодисментов начались вопросы, реплики и рассуждения. Говорили умно, ссылались на книги, о которых я никогда прежде не слышал, но чем дальше все это длилось, тем более отвлеченным от реальности становился разговор. За время лекции у меня тоже назрел один вопрос и, поборов стеснение, поднял руку:

– Вот вы говорили, что студенчество всегда было мощным двигателем революции и социального прогресса. Как вы считаете, сейчас – тоже?

– Меня часто об этом спрашивают, – сказал Сиверский с усмешкой. – Что ж, надо признать, что очень многие молодые люди сегодня страдают преждевременным старением души. Нельзя винить их за это, ибо они стали жертвами тоски, безысходности и безразличия ко всему, которые разлиты в воздухе уже много лет. Многие убеждены, что перемен к лучшему просто не бывает. Однако не вся молодежь такова, иначе мы не собрались бы здесь, да еще и в таком количестве. Конечно, следует понимать, что мы – одиночки. Но стоит помнить, что именно с тихих, малочисленных протестов, пусть и обреченных на поражение, начинаются массовые сдвиги в обществе. Так, например, было в СССР в 1968 году, когда митинг семерых человек, с последующим их арестом и принудительным психиатрическим лечением ознаменовал собой начало диссидентского движения. Что-то похожее, вероятно, будет и в следующий раз.