Читать книгу Приключения Китайца - Китайца Мать - Страница 3

Водном из крымских лагерей отдыха с названием, как ни символично, «Огонёк», мы оказались пред поступлением в первый класс. Подруга по доброте душевной пристроила меня на кухню помощником повара. Это означало, что кушали и жили мы бесплатно, через день работа на кухне, а также бесплатный проезд в обратную сторону. По той же доброте душевной она поделилась со своей снохой, что муж мой из «криминальных» (время лихих девяностых). И сноха её, к которой мы были направлены, встретила нас с соответственной чванливостью. А может, она со всеми была такова. Проводила меня на кухню, объявила, что я та самая, которая по штату, и быстро исчезла. Повара сновали мимо, занятые приготовлениями обеда для всего лагеря. Главная повариха Таня – молодая, крупная и плотная, как и положено быть поварихе, подошла к здоровенному баку с вермишелью, который стоял на полу, и безо всякого радушия буркнула:

– Делай вермишель.

Следует добавить, что мы только попали в лагерь и я едва успела завести сына в комнату, где находились две группы детей – младшего школьного и дошкольного возраста. Зная, какой развитый у меня мальчик, я попросила прикрепить своего сына к первоклассникам. Однако молоденькая педагогиня имела, по-видимому, объёмный багаж психолога и решила его продемонстрировать:

– Смотрите, ведь ваш мальчик уже играет машинкой с младшим ребёнком, значит, ему с младшими комфортнее, – заключила она, и мы расстались.

И вот я на кухне у парящего бака с вермишелью один на один. В незнакомом помещении. Среди незнакомых людей, погружённая в думы про то, что мальчику моему будет одиноко с малышами. Не знаю, что делать: сливать горячую воду или добавить туда холодной, а потом сливать. Растерялась, и спросить не у кого, все носятся по кухне со своими делами. Тут опять появилась повариха Таня, я обрадовалась и только хотела проконсультироваться, как Таня опередила меня:

– Чего смотришь, как баран на новые ворота? Что, вермишель никогда не варила?

Все, кто был на кухне, напряжённо продолжали заниматься своими делами, но с их натянутых спин считывалось, что главное дело – это мой расстрел. Переключиться на Танину волну хамских частот я не сообразила, проглотила унижение и нашла в себе силы переспросить относительно вермишели. Разобралась с вермишелью, как сумела, и меня определили на нарезку масла к бутербродам и раздачу тарелок отдыхающим. Хамство Тани подавило меня, и энтузиазм хорошего морского отдыха моментально поник. Так прошла неделя. Мальчик мой скучал, грустил и чувствовал себя одиноко. Я примерно так же. По сути, общалась во время работы только с бухгалтером. Приятная женщина постарше, остальные работники, в основном молодёжь, обходили меня стороной. А светящийся уверенностью фотограф, молодой парень, забегавший на кухню, позволил себе поддержать меня фразой:

– Всё зависит от того, как себя поставишь. Фраза эта была сказана не мне, а кому-то из девчонок с кухни, которые обсуждали самодурство Тани. Но, говоря это, он посмотрел на меня, чтобы все присутствующие не забыли, как я себя поставила. Или, скорее, как Таня меня определила. Словом, я была изгоем на работе. А в выходные мы с Володей шли на море. Переживала, что нет денег, хотелось купить каких-то фруктов на пляж. Угнетение это передавалось моему сынишке, и выходные проходили тоже без особой радости. В гардеробе нашлось пару новых вещей из Польши, которые можно продать, и сноха моей подруги заботливо предложила показать место в городе, где всё продают, и как раз завтра она что-то будет там покупать.

Наступило завтра. Мы с Володей подошли в назначенное время к домику снохи. Она сидела в одном из шезлонгов в компании, демонстрируя загар. Все попивали «кровавую Мэри», курили, таким образом отдыхали от вчерашней смены в прачечной. Домики с обслуживающим персоналом находились при входе на территорию лагеря между крымскими соснами. Наверное, было чудесно, но ожидание снохи и растягивание времени, которое хотелось потратить на морской пляж, портило восприятие этой красоты. Сноха чванилась, говорила в нос и просила подождать, пока она допьёт свой коктейль. Я стояла и ждала, состояние зависимости от нее тоже портило настроение. Володя нудился возле, и сноха отправила моего Володю и своего канючащего сыночка, ровесника Володи, поближе к сетке лагеря в райский уголок между сосен поиграть – пока мама освободиться. Так как допить «кровавую Мэри» было делом длительным из-за разговоров и перекуров между глотками, то ожидание становилось мукой. Время утомительно ползло. Тут из-за кустов вылетел испуганный сынок снохи и кинулся с плачем к своей матери. Он испугался огня, который мгновенно превратился в большой костёр. Это мальчики подожгли сухие ветки. Лето в Крыму жаркое и засушливое. Я схватила ведро и подскочила к крану. Вода потекла медленной тоненькой струйкой в унисон коктейльных посиделок. Пока я набрала полведра и добежала до костра, размеры его значительно увеличились, и я вылила воду полосой, чтобы оградить поползновение огня к деревянным домикам. Поспешила за следующей порцией. Сын снохи уже ревел от страха, огонь бушевал, деревья трещали, Володя, в копоти, честно сражался с пламенем веткой. Треск горящих сосен и размеры пламя отрезвили расслабленную компанию. Все повыскакивали из шезлонгов и заметались в поисках ещё ведра или чего ещё, чем можно было унять пламя, охватившее уже несколько деревьев. Стихия бушевала, оглушая всех треском, пугая пламенем и дымом. Орал ребёнок снохи, на него орала его мать, чтобы он перестал орать, а мой смелый сын в чаду пламени отчаянно колотил веткой по воспламеняющейся сухой траве, перекрывая путь огню. Паника. Протрезвевшая от неожиданного события компания наконец взялась за дело и стихия была укрощена, жаль, что не в её зачатии. Повезло, что с задней стороны пожарища находилась металлическая сетка заграждения. Сгорел кусок от шезлонгов до сетки. Это невысокие пушистые сосны с извилистыми стволами редкой красоты, кусты самшита, трава. Прибежал директор, отставной военный, кажется. В проблему долго не вникал, только выяснил, кто из детей взял спички. Понятное дело, это был мой сын. Нас попросили до вечера покинуть лагерь. На попытки объяснить, что мне не на что уехать, он не реагировал. Тупо твердил в приказном тоне, чтоб до вечера убирались из лагеря, иначе будем платить за порчу имущества. Мы собрали пожитки и уныло направились к столовой. Событие облетело всех быстро, объяснять ничего не приходилось. Денег никто не одалживал, ссылаясь на их отсутствие. Какой-то парень из местных, работающий на территории лагеря, предложил переночевать у него. К концу работы следовало подойти к столовой, и он заберёт нас на ночлег. А пока он на работе, мы с Вовчиком, в особо угнетённом настроении, кантовались на пляже, и море нас не радовало. К вечеру мы плелись на новую квартиру нашего спасителя. В его дом пришли ещё друзья с бутылкой, и за столом темами для разговора были пожар, действия директора, моё отчаянное положение и что это не страшно и я тут в его доме до окончания смены могу себе жить. Выделил мне свою комнату с кроватью, куда мы с Вовчиком, измученные, сразу и повалились, в одежде, на несвежую постель спасителя. В проходной комнате продолжалось заседание друзей за столом с бутылками дешёвого вина. Когда друзья разошлись, какое-то время была тишина, видимо, мой рыцарь заснул. Затем действие лишнего алкоголя выветрилось и пробудило спящего. Парень зашёл во временно нашу с сыном опочивальню, и, еле ворочая языком, наполняя пространство перегаром дешёвого винища, начал туманно рассуждать об оплате его благородства. Чтобы не разбудить сына, мне пришлось встать и вместе с рыцарем опять сесть за стол, делать дружеское лицо, слушать пьяного идиота, что довольно напряжённая для психики работа. Хотелось уединиться и обдумать, как выбираться из этой ситуации. Пришлось, поддерживая беседу, если это можно так назвать, подлить ему ещё вина. Парень уронил голову на стол и заснул. Чего нельзя было сказать обо мне. Я просто прилегла рядом со спящим моим сыночком и попыталась отдохнуть, зная, что скоро бузотёр опять проснётся и начнётся новый круг нервного напряжения. Не могла дождаться восхода солнца. И когда спасительное утро наступило, мы с Володей поплелись к морю с вещами. Немного подремали на утреннем пляже, было холодно и неуютно, дождались общего подъёма отдыхающих и вернулись на территорию лагеря просить о помощи.

Всем, с кем мне удалось познакомиться за эту неделю, было жаль своих денег, билет стоил двадцать три рубля, отчаяние леденило мозг, и не представлялось возможным обдумать, как прожить хоть этот день. Мы с Вовчиком, как казанские сироты, стояли у столовой в прострации. Вышла знакомая бухгалтер и протянула мне деньги, обращаясь к стоящим, лицемерно переживающим:

– А я почему-то ей верю. И знаю, что деньги она отдаст.

Эта её реплика прояснила отношение ко мне людей, навеянное рассказами снохи, должно быть, связанное с криминальным мужем. Ещё один парень со столовой, как оказалось, из соседнего дома во Львове, принёс литровую банку макарон с подливкой, хлеба и булочек. Это еда в дорогу. Я была очень благодарна этим людям, неожиданно принявшим участие в моём приключении. Мы с сыном взяли вещи, дарёную еду, гнёт унижения и со всем этим побрели на вокзал.

Летний зной в городских кассах Евпатории изматывал всех стоящих в очереди за билетами. А когда кассы закрылись на обед, стало просто невыносимо от самого сознания, что очередь не движется. Люди прижались ближе к стенам, ища тени, которой нигде не было. Там же ютилась чья-то собака бассет, ленивая и сонная от солидного возраста и нестерпимой жары. Кассы размещались под открытым небом в небольшом заасфальтированном почти закрытом дворике и от пребывания в нём становилось ещё более душно. Хотелось пить. Я купила себе и ребёнку сок в бумажной коробочке и заняла своё место в очереди, продолжая пребывать во всеобщей дремоте в нуднейшем из всех мест Евпатории. Люди дремали с открытыми глазами. Давила тишина, давила жара, давил дворик. Мой сынок допил сок из трубочки, надул пустую бумажную коробочку, положил в центре дворика и с размаху топнул по ней ногой. Хлопок оказался слишком громким в сдавленном пространстве дворика. Эхо усилило эффект. Собака со сна забубонила испуганно-агрессивным басом. Эхо подхватило лай, и казалось, что лает уже несколько собак, и бассет, услышав поддержку, залился, отупев от невидимого собачьего хора. Собаку уняли не сразу. Очередь встрепенулась, люди растерянно смотрели по сторонам и друг на друга в надежде найти источник нарушения покоя. Эпицентр обнаружили, прореагировали по-разному. Но нашлись и добрые смешливые люди, которых это позабавило. Нам с сыном было немного неудобно, и всё же мы первый раз смеялись с момента приезда в Крым.

Приехали домой голодные, на двое суток провизию растянуть не удалось. Приняли решение идти пешком с вокзала, чтобы на сэкономленные копейки купить печенье для поднятия настроения. Идём, жуём печенье, и я вслух озвучиваю переживания.

– Вовчик, как бабушке с дедушкой говорить будем, что лагерь подожгли и нас за это выгнали?

Тут Володя вспомнил:

– Мам, вообще-то лагерь назывался «Огонёк». Да ты сильно не расстраивайся, мне и так там не нравилось.

Опять стало весело и мы, радостно ускорив шаг, всё ближе подходили к дому. Дома нас не ждут, но будут нам рады, потому что нас любят. Так всё и вышло. И вот мы уже сидим за столом, едим и рассказываем перепуганным бабушке с дедушкой про наши приключения, при этом смеемся, радуемся. И когда бабушка и дедушка в очередной раз пугаются, нас это ещё больше смешит, мы с Володей переглядываемся и опять хохочем. Потому что мы это уже пережили и это всё в прошлом и мы дома, а лагерь действительно назывался «Огонёк»…