Читать книгу АлексАндрия - - Страница 10

* * *

Пушкин, бывало, идет направо – песнь заводит, налево – сказки говорит.

Раз вышел из дома – и направо. На ходу песню сочинять начал, увлекся. Шел да пел, по сторонам не глядел. Долго ли, коротко ли, очутился он в незнакомой усадьбе. Видит – английский парк, широкое озеро, усеянное островами.

Пушкин приумолк. А то хозяину, может, песен не надо, и лучше будет ему сказки говорить. Стал он молча в парке гулять, пейзажами любоваться. Вдруг слышит голоса.

Сперва женский:

– Ну, где же Пифия?

Мужской ответил:

– Да спит опять где-нибудь под кустом.

– Пора уж ее будить: не ровен час, хозяин хватится.

Тут вступил новый мужской голос:

– Только сегодня, чур, не я!

– Почему ж не ты?! – вскричал первый мужской. – И так все время сидишь, отдыхаешь. Сандалии надел – и слетал по-быстрому!

– Твоя Пифия, ты и ищи!

– У меня плащ за кусты цепляется!

– Будет вам, лучше посчитайтесь, – сказал женский голос.

Пушкин подкрался поближе. Смотрит: лужайка, на ней фонтан в виде чаши, а вокруг мраморные статуи: Афродита Книдская с кувшином, Аполлон Бельведерский в плаще и Отдыхающий Гермес – босиком. Сандалии его крылатые на земле валялись. А напротив Афродиты еще был постамент, пустой.

Подняла Афродита свой кувшин, кинула Гермесу. Начали мраморные боги кувшин тот друг другу перебрасывать и по очереди говорить такие слова: «Урну – с водой – уронив – об утес – ее дева – разбила – дева – печально – сидит – праздный – держа – черепок…»

Сказавши: «черепок!», запустил Гермес в Аполлона кувшином и полез за сандалиями. Обулся – да прямиком к Пушкину. Под мышки его подхватил, приволок на лужайку, и водрузил с размаху на пустой постамент.

– Ты что принес?! – возмутился Аполлон. – Это не Пифия!

А Гермес на это:

– Просил побыстрее, я и слетал.

Афродита едва кувшин свой не уронила:

– Мужчина! Давайте его оставим! Смотрите: постамент ему почти впору.

А Пушкин уж и так будто окаменел: стоит – не шелохнется.

Аполлон его оглядел:

– Да… К нему не зарастет народная тропа…

– Мне что! – пожал плечами Гермес. – Лишь бы по кустам не шастал, как Пифия.

А у Пушкина-то дела совсем плохи. Ему бы спрыгнуть, а он все стоит, усыплен своим воображеньем. Статуей себя представил! Уже и трость белеть начала.

Тут вышла из кустов мраморная девушка – полуодетая, сонная и с треножником.

Афродита ей говорит:

– Пока ты спала, Гермес вот этого смертного нашел. Будет с нами стоять, как любимец богов. Уступи ему постамент: у тебя вон табуретка есть, посидишь возле фонтана.

А Пифия в ответ:

– Тоже мне, боги! Мало того, что мраморные, так еще и копии. А он-то – оригинал!

Афродита нахмурилась, кувшином машет:

– А я хочу, чтоб он остался!

– А я говорю: нечего ему с нами делать!

– Ну, вот: теперь вы считайтесь! – обрадовался Гермес. – Кто «черепок», тот проиграл.

Дамам деваться некуда – принялись кувшин друг другу кидать: «Урну – с водой – уронив – об утес – ее дева – разбила – дева – печально – сидит – праздный – держа – черепок».

Пушкин от этих слов очнулся, наконец.

– Чудо! – кричит. – Не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой;

Дева над вечной струей вечно печальна сидит!

Аполлон Бельведерский аж плащом всплеснул:

– Поэт! Чувствую ведь родное что-то. Поэт, не дорожи любовию народной!

А Пифия свое:

– Извольте слезть, молодой человек. Вы памятником попозже станете, годиков через сто.

Гермес со своего постамента слетел, Пушкина подхватил.

– Ты царь, – сказал, – живи один!

Да и зашвырнул в небеса. Пушкин и не помнил, как обратный путь проделал; у крыльца только в себя пришел.

Он потом не раз пытался ту усадьбу отыскать. Выйдет из дома, свернет направо – а песня какая-то другая поется. И куда только его не заносило – все не то!

Стих же Пушкин хорошо запомнил и через несколько лет записал. Но, поскольку не знал точно, где усадьба расположена, посвятил его бронзовой деве из Царского Села. Тоже все-таки статуя!