Читать книгу АлексАндрия - - Страница 5

* * *

Пушкин, если ни в кого не был влюблен, скучал и томился жизнью. Выйдет, бывало, на крыльцо, размахнется тростью да и запустит ею в белый свет. А потом искать идет. Так только и мог развлечься немного.

Однажды метнул трость куда-то, а найти не найдет. Все Михайловское облазил – нету. Верно, в Тригорское улетела. Пушкин забеспокоился: палка-то тяжеленька, девять фунтов весу; не зашибла бы кого из барышень.

Собрался было к Осиповым-Вульф, да надумал еще разок в парк заглянуть: может, из дриад кто подобрал.

Видит: у беседки Баба-Яга стоит, на трость его опирается.

– Ну, Пушкин, я твою трость поймала, бери теперь меня замуж.

Пушкин говорит:

– Зачем тебе, бабушка, замуж? Ты ж одной ногой в полугробу!

Баба-Яга тростью оземь ударила и обернулась блистательной дамой. Из высшего света, стройна, высока, изящно одета, тонкие черты, красивые черные волосы…

– А теперь? – спрашивает по-французски.

Пушкин поклонился.

– Доходу мало, сударыня.

– Думайте, Пушкин, семь дней. Надумаете – оставьте тут где-нибудь свой автограф, хоть на коре, хоть в пыли дорожной – тотчас явлюсь под венец. А коли нет – я через неделю палку-то в девять фунтов весом легко вам на крышу закину. Не обрадуетесь.

И это все тоже по-французски.

Снова тростью оземь ударила и вместе с ней пропала.

Пушкин домой вернулся, чувствует – влюблен. Няне своей ничего не сказал, засел стихи писать. Только голову от тетради поднимет – а перед глазами та дама стоит, которой Баба-Яга оборотилась. Так и грезил всю неделю.

То представит, как набрасывает ей на плечи шубу, усаживает в карету, целует ей руки.

То вдруг подумает: «Есть что-то воздушное и трогательное в ее облике – эта женщина не будет счастлива, я в том уверен!»

А то и вовсе жениться решит. Хотя с другой стороны, что если красавица станет выказывать себя Бабой-Ягою? Впрочем, женщины все таковы: от гурии до фурии – один шаг!

«С третьей же стороны, – рассуждает, – наша бедная лачужка и печальна, и темна. Если в крышу тростью угодить, проломит, пожалуй. Еще печальней будет. Чинить-то на что?»

Маялся-маялся, а на седьмой день Арина Родионовна вишневой наливки ему принесла графинчик и говорит:

– Что, батюшка ты, приумолкнул у окна?

Пушкин ей и открылся.

Няня даже к наливке не притронулась: повернулась, да и в кухню. Ночь целую не спала, все травы варила, молитвы шептала, дом кропила.

Утром Пушкин встал с постели – крыша цела вроде, у крыльца трость валяется.

Обошлось!

Пошел с этой тростью к Осиповым-Вульф, а там Анна Керн!

Хотя странности-то с ним после случались… Раз видели будто Пушкина в Святых Горах на ярмарке чудно одетым: в ситцевой красной рубахе, в соломенной шляпе. Ленточкой голубой подпоясался и, знай себе, апельсины ест – один за одним, один за одним. И к трости железной бубенчики привязаны.

Общество в шоке, а Пушкин ни сном ни духом: он в это время дома стихи писал.

Вот оно как…

А через несколько лет Пушкина под венец потянуло с преогромной силой; никто остановить не мог. Стал он жену баловать да по моде одевать. Однажды глянул на нее, когда она платье новое примеряла, – а перед ним вылитая та дама, и наряд тот же! «Да… – подумал, – я должен был на тебе жениться…»

Ну, а вскоре Арины Родионовны не стало, потом Пушкина, и дом в Михайловском за ветхостью снесли.

Вот и кто была на самом деле Наталья Николаевна?