Читать книгу Спасательные шлюпки «Глен Карига» - - Страница 9

6. Море, Заросшее Водорослями

Оглавление

Наверное, было где-то около полудня, когда мы начали понимать, что море уже так не бушует, и это не смотря на ветер, который всё еще продолжал реветь, но уже немного тише. А через некоторое время, когда море вокруг нашей шлюпки стало заметно спокойней и огромная волна больше не заливала под парус, боцман позвал меня опять для того, чтобы я помог освободить просвет над кормой. Это мы сделали, и сразу высунули свои головы, желая узнать причину столь неожиданно наступившей тишины, даже не подозревая о том, что мы оказались возле какой-то неизвестной земли. Видеть то, что нас окружало мы не могли из-за огромных волн, потому что море все равно еще не успокоилось, хотя особых причин для беспокойства у нас не было, особенно если сравнивать эти волны с теми, с которыми нам пришлось столкнуться совсем недавно.

Вдруг боцман что-то заметил и сразу поднялся, после чего наклонившись надо мной прокричал мне в самое ухо, что видит низкий берег, о который разбиваются волны, причем он никак не мог понять, как мы смогли подойти к нему настолько близко и не потерпеть крушение. А пока всё это укладывалось у него в мозгу, я сам решил высунуть свою голову из под паруса и осмотреться вокруг, сумев разглядеть то, что и слева по борту от нас тоже какой-то очень большой берег, я показал на него пальцем. Буквально в тот же момент мы оказались возле скопления морских водорослей, подброшенных верх огромной волной, а через некоторое время нам встретилась еще точно такая же волна, покрытая водорослями. Мы продолжали плыть, а волны с поразительной быстротой становились всё меньше и меньше, поэтому спустя некоторое время мы уже смогли убрать защиту, освободив пространство вплоть до средней банки, так как, после долгого времени проведенного под прибитым над головой парусом, ребята крайне нуждались в глотке свежего воздуха.

Это произошло после того как мы немного подкрепились, один из наших ребят увидел еще один точно такой же низкий берег за кормой, в сторону которого нас сносило течением. Боцман едва только услышал о нем, сразу поднялся для того, чтобы лучше его рассмотреть, а потом очень долго ломал голову над тем, как нам удалось пройти мимо него и не зацепить. Вскоре мы подошли к нему настолько близко, что смогли разглядеть то из чего он состоял, а состоял он из водорослей, поэтому мы направили нашу шлюпку прямо на него уже нисколько не сомневаясь в том, что другие островки, которые нам попадались, точно такие же.

Не успели мы и глазом моргнуть, как оказались среди водорослей; и даже не смотря на то, что скорость, с которой двигалась наша шлюпка, стала заметно ниже, мы все равно продолжали плыть. Посмотрев через другой борт мы увидели, что море почти успокоилось и поэтому решили поднять наш морской якорь, который к этому времени уже был весь облеплен водорослями, а затем убрали карапасную палубу и сняли все паруса, накрывавшие шлюпку, а после этого поставили мачту и оснастили её маленьким штормовым фоком, потому что мы хотели, чтобы мы могли управлять нашим ботом, а больше никаких других парусов мы поставить не могли из-за того, что ветер все-таки был и мы боялись он станет сильней.

Мы шли фордевинд[19], боцман правил шлюпкой стараясь избегать островков водорослей, попадавшихся нам на пути, да только вот ветер постепенно стихал и море становилось всё спокойнее. Затем, ближе к вечеру мы наткнулись на огромную полосу водорослей, которая, казалось, заблокировала нам весь путь вперед по морю. Учитывая обстоятельства, мы сняли парус и налегли на весла, при этом стремясь развернуться к водорослям лагом мы легли на курс Вест. К этому времени ветер стал уже до такой степени сильный, что нас стремительно сносило обратно на эти самые водоросли. Лишь только ближе к закату мы наконец добрались до конца полосы, и тут мы снова взялись за весла, а потом поставили свой фок и по ветру ушли отуда прочь.

А затем наступила ночь, боцман заставил нас грести как сумашедших и заставил по очереди нести вахту, поскольку мы прибавили несколько узлов скорости, к тому же вода была неспокойной, вокруг нас начали образовываться какие-то странные волны. Во всяком случае, в эту ночь он спать не ложился, правил шюпкой не выпуская из рук кормового весла.

Я помню, как во время моей вахты мы проплывали мимо каких-то странных дрейфующих масс, которые, в чем я нисколько не сомневаюсь, были водорослями. Один раз мы даже наскочили на верхнюю часть одного из таких скоплений, но отделались легким испугом и ушли от него без особых проблем. Всё это время всматриваясь в кромешную тьму за правым бортом я различал смутные очертания каких-то неимоверно бурно разросшихся водорослей, лежащих низко и простирающихся далеко в море, казалось, им не видно конца. В положенный час моя вахта закончилась и я пошел спать, а когда я проснулся уже наступило утро.

По утру я обнаружил по правому борту, что конца невидно этим водорослям, и простирались они так далеко насколько пространство могли охватить наши глаза, к тому же всё море вокруг нас также было полно дрейфующих сгустков водорослей. Вдруг один из наших матросов закричал, что видит корабль, застрявший в водорослях. Такие новости, и это можно понять, стали причиной чрезвычайного волнения на нашей шлюпке, от таких вестей ребята сразу повскакали на банки для того, чтобы лучше его разглядеть. Мне тоже удалось кое-что увидеть, я определил, что застрял этот корабль в самой гуще водорослей, далеко от их границ, также я обратил внимание на то, что его грот-мачта[20] сильно накренилась и почти упала на палубу, к тому же на ней не было стеньг[21]; причем, хотя это звучит довольно странно, его бизань-мачта[22] осталась неповрежденной и стояла целехонька. Кроме этого, я смог разглядеть его корпус, правда, не могу сказать, что хорошо, поскольку расстояние было очень большим и солнце светило с левого борта мне прямо в глаза, к тому же мешали водоросли, которыми оно было полностью облеплено. Мне тогда показалось, что его борта были очень сильно потрепаны и повреждены бурей, а еще там в одном месте что-то блестело отливая бронзой, вполне вероятно древесина корабля была поражена грибком, и поэтому влажная поверхность отражала солнечные лучи.

Мы так и стояли взобравшись на банки, все кто успел залезть, пристально вглядываясь вдаль и обмениваясь репликами, при этом чуть не перевернули шлюпку, а боцман, когда понял чем это кончится – сразу приказал нам слезть вниз. Потом мы сели завтракать, и пока ели очень много говорили об этом корабле.

Позже, около полудня, мы все-таки смогли поставить нашу бизань, так как шторм уже значительно стих и теперь мы держали курс вест, всеми силами стараясь избежать огромного скопления водорослей, оторвавшихся от общей массы. Пытаясь их обогнуть, мы опять решили дать лодке волю и поставили люгерный[23] парус, что позволило нам прибавить скорости идя бакштагом[24]. Не смотря на то, что всё послеобеденное время мы плыли стараясь держаться параллельно водорослям, дрейфующим по нашему правому борту, конца им мы не видели. Несколько раз нам попадались гниющие корпуса кораблей, застрявшие в водорослях, некоторые из них были похожи на суда ходившие по морям в прошлом столетии, такими древними они выглядели.

Ближе к вечеру ветер значительно спал и превратился в очень легкий бриз, так что продвигались мы теперь медленно, как бы там ни было, а это давало возможность гораздо лучше изучить водоросли. Теперь мы видели, что в водорослях этих кишмя кишело крабами, правда, по большей части они были такими крошечными, что их не сразу можно было заметить. Хотя, впрочем, не все они были маленькими, иной раз я обращал внимание на то, как среди водорослей вода начинает сильно волноваться и в стороны расходятся большие круги. Присматриваясь к воде за бортом, совсем недалеко от нас я неожиданно заметил огромные мандибулы здоровенного краба, копошащегося и путающегося в водорослях. Решив заполучить его нам на ужин, я показал на него боцману и предложил попытаться его поймать. А поскольку ветер тогда был настолько слаб, что можно сказать его вообще не было, он приказал нам взять пару весел и подгрести немного ближе к водорослям. Это мы сделали, после чего он прочно привязал кусочек солонины к кручёной нитке, извлеченной из плетеной веревки, и прикрепил её на крючок багра. Затем он сделал затягивающуюся петлю и накинул её на рукоятку багра, причем так, чтобы петля, спускаясь, охватывала нить с наживкой. Затем мы выставили наш багор, и словно удочку, закинули над тем самым местом, где я видел краба. Почти в тот же момент из воды вверх вылетела огромная клешня и схватила мясо. И тут боцман кричит мне взять весло и при помощи него попытаться спустить вниз петлю так, чтобы она сползла по багру и зацепила краба за конечность. Я это сделал, и сразу кто-то из наших начал тянуть за веревку, стараясь потуже пережать лапу. Боцман давай кричать, чтобы мы живее тащили краба на борт, поскольку мы подцепили его – не вырвешься. Но не прошло и секунды, как мы поняли, что лучше бы мы такой удаче не особенно радовались, потому что он почувствовав, что попался начал метаться в морских зарослях в разные стороны. Зато, благодаря этому, мы смогли его очень хорошо рассмотреть, и поняли, что такого краба мы еще в жизни не видывали – это было настоящее чудовище. Через пару секунд мы поняли, что наглая бестия нас нисколечко не боится и даже не пытается убежать, а наоборот, собирается атаковать. Оценив обстановку и ту опасность которая нам угрожала, боцман сразу перерезал ловушку и скомандовал нам подналечь на весла что есть силы. Вскоре мы оказались в безопасности, причем зарубили себе на носу, раз и навсегда, никогда больше с такими морскими деликатесами не связываться.

Наступила ночь, а ветер так и оставался слабым, при этом море вокруг нас было необычайно спокойным и гладким, наполненным возвышеной торжественностью, что создавало заметный контраст с тем непрекращающимся рёвом шторма, от которого мы не знали и минуты покоя последние дни. Иногда, как бы решив прогуляться по поверхности моря, появлялся легкий ветерок, а там, где он спотыкался о водоросли, мы слышали тихое, приглушенное шуршание. Благодаря этим ночным звукам я мог различить каждое его новое появление, следующее совсем через короткий промежуток времени вслед за тишиной, словно убаюкивая нас.

Происходило что-то странное, потому что я, который последние дни умудрялся спать не смотря на дикий шторм, вдруг понял, что среди почти полной безмятежности глаза мои не закрываются. Вопреки всему, спать мне не хотелось, и поэтому я решил встать у рулевого весла, а ребятам нужно дать отдохнуть, так думал я, и боцман мне мешать в этом не стал, а только предупредил, чтобы я держался подальше от водорослей (так как они нас довольно докучали), и сразу звал его если что-нибудь произойдет. После этого он почти тут же заснул, также крепко как и все остальные.

После того, как я заступил на вахту вместо боцмана, до полуночи, я сидел на верхней кромке борта, держа кормовое весло в своих руках, всматривался вдаль и прислушивался к каждому звуку, наполняясь при этом новыми необычными ощущениями, порождаемыми диковинным морским простором. И я действительно слышал то, что рассказывало мне море, задыхающееся от бурно разросшихся в нем водорослей, – море, в котором застаивалась вода и не было ни приливов, ни отливов; впрочем, если бы мне когда-нибудь кто-нибудь сказал, что я могу оказаться в таком месте во время одного из своих странствий, то я, само собой разумеется, счел бы это нелепыми выдумками и не придал бы его словам никакого значения.

Затем еще до восхода солнца, в тот час, когда густая темнота всё еще окутывала море, я был невероятно ошеломлен услышав приблизительно на расстоянии около сотни ярдов от нашей лодки странный всплеск среди водорослей. Уловив непонятный звук, я тут же насторожился и вскочил в полной боевой готовности не зная чего следует ожидать в следующий момент. Вслед за этим, через бескрайнее пространство покрытое водорослями до меня донесся пронзительный жалобный крик, а потом снова наступила тишина. При этом, не смотря на то, что я весь превратился в слух и старался вести себя как можно тише больше я ничего подобного не услышал, и уже опять собирался сесть на свое место, как вдруг увидел, что где-то вдалеке полыхнуло огнем.

Увидев вспышку пламени в самой глубине бесконечного поля водорослей я был настолько поражен, что не мог даже пошевелиться, а только стоял и смотрел. Когда же я снова пришел в себя, я наклонился и разбудил боцмана, поскольку, как мне это представлялось, такое несомненно должно было привлечь его внимание. Мгновенно отойдя ото сна, он уставился на огонек, и так и смотрел на него не отрывая своих глаз, а потом говорит, что видит за ним очертания корабля, хотя он сразу начал в этом сомневаться и думать, что ему померещилось, впрочем, также как и я. Пока мы стояли и смотрели огонек исчез, и не смотря на то, что мы еще долго всматривались вдаль, ничего подобного мы больше не видели.

С того самого момента до рассвета ни боцман, ни и я никак не могли уснуть. Мы много говорили о том, что видели, правда, все эти разговоры ни к чему не привели. Мы совсем не могли поверить в то, чтобы в таком заброшенном месте вдруг оказалось какое-нибудь живое существо. А затем, когда уже порядком рассвело, диво дивное возникло перед нашими глазами – корпус огромного корабля, застрявший в водорослях на расстоянии примерно в сорок или шестьдесят морских саженей от края разросшейся колонии. Ветер по-прежнему оставался слабым, мы ощущали всего лишь его едва уловимое дуновение, поэтому мы были вынуждены медленно ползти мимо останков судна, и пока мы с невероятно медленной скоростью продвигались вперед, солнце поднялось достаточно высоко, тем самым предоставив возможность гораздо лучше рассмотреть его еще до того, как нас отнесло. В тот момент я видел, что корабль был полностью развернут к нам своим бортом, а также и то, что все его три мачты почти лежали на палубе. Кое-где по боковой стороне корпуса проходили полосы ржавчинного грибка, в то время как другие части судна, особенно нижние, были покрыты зеленым слоем водорослей. Но на это я особого внимания не обратил, а лишь удостоил быстрого взгляда. То, что меня действительно заинтересовало – были огромные гибкие щупальца, распластавшиеся по развернутой к нам стороне ветхой развалины, некоторые из них были перекинуты через борт и уходили куда-то внутрь, наверное, в трюм. Я устремил свой взгляд вниз, вижу прямо над водорослями что-то темное шевелится и блестит, отражая лучи солнца, пригляделся, а там громадная туша, да еще такая, каких я в жизни своей не видывал! Боцман её тоже заметил и захрипел мне в ухо лихорадочным шепотом, что это ни дать ни взять, а гигантская каракатица! И не успел он это произнести, как в сумрачных лучах рассвета двое щупалец взмыли вверх, похоже было на то, будто она мирно спала, а мы её разбудили. Поняв чем это для нас может кончиться, боцман сразу схватился за весла и я тоже последовал его примеру, мы сразу начали грести изо всех сил, опасаясь малейшего всплеска произведенного по неосторожности, в результате нам все-таки удалось отойти подальше и при этом остаться незамеченными. Отплыв на такое расстояние когда очертания корабля уже начали казаться нечеткими из-за дистанции, которая нас разделяла, мы наблюдали за тем, как огромное чудовище, нависшее над дряхлым корпусом старой посудины, пытается его подмять под себя, подобно морской улитке, выползающей на камень, торчащий из воды.

19

Фордевинд (от нидерл. voor de wind) или по ветру – курс, при котором ветер направлен в корму корабля. Про судно, идущее в фордевинд, говорят, что оно «идёт полным ветром». Угол между направлением ветра и диаметральной плоскостью судна в этом случае – около 180°.

20

Фок-мачта – первая, считая от носа к корме, мачта на судне с двумя или более мачтами. Если на судне только 2 мачты, при этом передняя расположена почти посередине судна, то её называют «грот-мачтой».

Фок-мачта состоит из (снизу вверх) нижней фок-мачты, фор-стеньги и фор-брам-стеньги. Выше может быть расположен флагшток. Такелаж, расположенный на фок-мачте, несёт приставку «фок-», если расположен в нижней части корабля, ниже стеньги, и «фор-», если выше. Часть корабля от форштевня до фок-мачты называют «баком».

Нижний парус на фок-мачте называют просто «фок».

21

Сте́ньга (нидерл. steng букв. – шест, штанга) – часть судового рангоута, служащая продолжением верхнего конца мачты.

Стеньги присоединяются к топу нижней мачты при помощи стень-эзельгофтов, опираясь на шлагтовы, лежащие на саллингах марсов. Раскрепляются стеньги стень-вантами, стень-фордунами, стень-штагами и стень-бакштагами.

Название зависит от названия мачты: фор-стеньга, грот-стеньга, крюйс-стеньга, блинда-стеньга.

Стеньги используются для крепления рангоутного дерева, несущего парусное вооружение (гафелей, реев), сигнальных фалов и судовых огней.

22

Бизань – мачта (здесь) – название кормовой мачты на трёх- и более мачтовом судне. На трёхмачтовых судах бизань всегда третья, на многомачтовых – последняя. Кормовую мачту на двухмачтовом судне также называют «бизань-мачтой», если носовая значительно её больше и находится на середине судна.

23

Люгерный парус – разновидность косого паруса. Косы́е паруса́ – паруса, которые ставятся в диаметральной плоскости вдоль судна. Имеют много разновидностей. В отличие от прямых парусов, позволяют судну идти круче к ветру, под углом до 20°. К косым парусам относятся и треугольные паруса.

24

Бакштаг (от нидерл. bakstag) – курс, образующий с направлением ветра угол больше 8, но меньше 16 румбов, то есть ветер по отношению к кораблю дует сзади-сбоку. Выделяют курс полный бакштаг, при котором угол превышает 135° градусов, то есть приближающийся к фордевинду и крутой бакштаг (менее 135°). Парус устанавливается под углом к ветру. Обычно на этом курсе парусное судно развивает наивысшую скорость. В бакштаг парус работает с большим углом атаки, при котором давление ветра играет основную роль в создании тяги паруса. Сила дрейфа практически отсутствует. Максимальную скорость парусные яхты развивают как раз на курсе бакштаг. При этом курсе, судно ведёт себя более спокойно, чем на галфвинде, а принцип управления – тот же. Грот не работает при курсе полный бакштаг, он прикрывает стаксель. Поэтому стаксель выносят за шкотовый угол на наветренный борт и ставят паруса «на бабочку».

Спасательные шлюпки «Глен Карига»

Подняться наверх