Читать книгу Дорога к счастью - - Страница 21

Анна долго сидела на лавке, прикрыв глаза, думала она про сыновей, про снох, про внуков. Потом медленно поднялась и подошла к киоту. Она молилась и просила Богородицу, чтобы наставила их на путь истинный, не дала сотворить плохое. Просила поспособствовать в том, чтобы сыновья и снохи меж собой не ругались, а еще – в том, чтобы все труды, на которые они с Харитоном жизнь положили, не пошли прахом, а наоборот, приумножились.

Какие еще могут быть думы у матери?

Скрипнула дверь. Вошел Харитон, держа в руках уздечку.

– Ума не приложу, что с ним делать? Я его ругал, Василий бранился с ним, на сходе выпороли прилюдно. Ничего не понимает… – горько вздохнул он.

Анна вздохнула так же тяжело, но попыталась утешить мужа:

– Ну не все у нас плохо. Старший-то сын работящий, хозяйство на нем держится, Иван от него не отстает. Вот младший попал в лапы сатаны, и ничего с ним сделать не можем.

Она скорбно покачала головой, в недоумении развела руками и села на лавку.

Лицо Харитона приняло озабоченное выражение.

– Да, женушка, – он сглотнул слюну, чтобы смочить возникший ком в горле. – На все божья воля. Родила их одна мать, росли в одной семье, да вот только в одних детях находим утешение, а в других – печаль.

– Да, распустился сынок.

По лицу Харитона покатилась слеза, он хотел что-то сказать, но только опустил глаза в пол и вышел из хаты. Постоял еще некоторое время за дверью, покачал в раздумье головой и проговорил:

– Не теряй меня, Аннушка, пойду я к богомолу, надо мне шкуры овечьи, как-то спихнуть.

– Дома ли хозяин? – спросил Харитон, войдя во двор к Федору Сковпню.

– Пречистая Дева Мария! – всплеснув руками, от неожиданности вскрикнула Ефросинья. – Максимка, зови отца, скажи, сусед дядька Харитон пришел.

Максим железным резцом вытачивал круглую чашку из липовой заготовки. Младший брат Антон вертел колесо, приводя в движение болванку. За ним внимательно наблюдал сын Максима – Гришка. Они всей семьей делали посуду: чашки, плошки, блюда. Работать на таком станке много сил и смекалки надо.

Здесь же Ефросинья красила изделия. Это была невысокая худая женщина с черными как смоль волосами, которые она укрывала платком. Рукава ее полотняного платья обычно были закатаны до локтей, обнажая узловатые руки с синими жгутами вен. Эти руки и кистью ловко орудовали, и младенцев укачивали…

Заметив пришедшего, Максим остановил станок, поздоровался и вмиг скрылся за углом дома.

– Кого там нелегкая принесла? – донесся тут же раздраженный голос Федора.

Сын приглушенным голосом пытался ему что-то объяснить.

Вскоре из-за угла показался сам хозяин.

– Кажись, ты на ярмарку собираешься? – спросил Харитон.

– Кто ж табе уже донес? – насупив брови и глядя исподлобья, отозвался Федор. А оглянувшись на станок, сварливо сказал: – Сын, ты почему болванку криво зажал?

– Сейчас, тятя, поправлю, – отозвался Максим.

– Ну вот что с ним делать, хоть кол ему на голове теши, все по-своему норовит сделать!

Было в Федоре что-то раздражающее, неспокойное, он то и дело нервно теребил свою рыжую с проседью бороденку, хмурил брови.

– Уж коли ты в Стародуб едешь посуду свою продавать, просьба у меня к тебе будет, – сказал Харитон.

– Какая?

– Возьми мои овечьи шкуры, там попутно их и продашь. А то я их еще по зиме выделал. Не пропали бы…

– А много ли их у табе?

– Да две всего.

– Ну, двух-то я соглашусь отвезти. Только я в Клинцы поеду.

– Зачем так далеко? В два раза дальше. Там что, ярмарка другая?

– Ярмарка, может, и такая же, только мне в Клинцы надобно.

– Ну, считай, сговорились, – с легкой усмешкой заключил Харитон.

Федор отстранился от станка и повернулся к соседу.

– Сказано в Писании: всяк человек человеку помогать должен. И господь нас к этому призывает. Но с бритобородым и со всяким табашником дружить не буду. Хоть ты и щепотник, табе я уважаю, тащи свои шкуры.

Со скрипом открылась дверь хаты, в проеме показалась Мария и поставила на крыльцо полное ведро помоев.

– Максим! – громко крикнула она. – Вылей ведро в огород.

Но муж не торопился и пытался выровнять заготовку в станке.

Из хаты донесся громкий плач ребенка.

– Чаго стоишь? – набросился на него отец. – Помоги ей, отнеси ведро.

Максим, инстинктивно вобрав голову в плечи, одним прыжком очутился возле крыльца. Схватив ведро, убежал в огород.

В добром настроении Харитон шел домой. Он тоже делал посуду, но из глины на гончарном круге, а после обжигал в печи. Делал обычно летом, чтобы на весь год хватило. Посуда из глины хрупкая – то миска по неосторожности разобьется, то кринка треснет. Из выделанных шкур он шил полушубки для семьи, но сейчас завалялись две шкуры; одежда на зиму хоть и не у всех есть, а продать шкуры в самый раз будет. Часть податей оплатить можно.

По дороге присел на лавку к Терещенко.

– Ты что, не знаешь, зачем он в Клинцы ездит? – удивился Василий.

– Нет. Не ведаю.

– Там, где-то в тайной типографии, старопечатные раскольничьи книги делают. Они запрещены нашей церковью и царем-батюшкой. Так он их сюда привозит и по всей округе раздает. Ежели урядник дознается, враз богомола в Сибирь сошлют. Уж я не знаю, какую деньгу ему за это платят, но уже много лет по несколько раз в год он туда исправно ездит.

Ты тока никому. А то пропадет богомол.

– Могила, – перекрестился Харитон.