Читать книгу Дорога к счастью - - Страница 3

Харитон открыл ворота и завел во двор Карюху. Снял уздечку и, шлепнув по крупу, отправил коня в стойло. Бросил узду на жерди под навесом, сполоснул руки в ушате с дождевой водой. Кинул взгляд в огород – там, на меже возле гумна, под липами стояли колоды с пчелами. Прищурившись, внимательно пригляделся: возле летков все было спокойно.

На всякий случай он решил проверить свое хозяйство. Роев у Харитона было немного, с десяток. Каждый год пчелы умирали и рождались, а эти борти стояли здесь уж более полувека. Часть из них пришла в негодность, и отец сделал новые, несколько бортей изготовил сам Харитон.

На потрескавшемся стволе липы под раскидистой кроной густых листьев висели иконы святых Зосимы и Савватия. К ним Харитон всегда обращался с молитвой о помощи при уходе за пчелами.

Колоды для пчел, толстые сосновые бревна высотой более метра, сверху были накрыты от дождя шапками из ржаной соломы.

Харитон приложил к одному бревну ухо, внутри слышался гул: «У-у-у». После трудового дня насекомые собрались внутри своих жилищ.

Он всегда с удовольствием слушал этот гул, он завораживал и успокаивал… И тут вдруг из крохотного летка появились пчелы-разведчики.

«С ними лучше не связываться», – вовремя решил он и направился к хате.

Поднялся на крыльцо, развязал лапти и скинул их в сенях. Потом, скрипнув дверью, вошел в дом. Все его детишки сидели за столом, черпали из большой глиняной миски жидкие щи, шоркая по краю ложками, и заедали их ржаным хлебом.

Харитон с удовольствием вдохнул запах кислого ржаного хлеба.

– Ты где пропал? – с беспокойством спросила Анна. – Мы заждались, завечерело уже. Я и квашню поставить успела, с утра печь топить надо – хлеб-то закончился.

– Надел наш проведывал, всходы оглядывал, – Харитон присел на лавку у двери, тяжело вздохнул и наморщил лоб: – Что-то я устал сегодня, давно так не уставал. От жары, наверное.

– Ну и как там наш хлебушко? – испуганно спросила Анна.

– Пока, дай бог, все хорошо, только дождя надо молить. Если еще неделю простоит засуха, то все, конец нашему хлебушку.

Анна зашмыгала носом и тихо всплакнула. Затем вытерла подолом фартука влажные глаза и, не отрывая взгляда от стола, с раздражением сказала:

– У нас от этой погоды одни беды. То дождь днями льет, не переставая, всю землю в болота обратит, то солнце все высушит.

Она встала из-за стола, повязала платок, пошарила рукой за печкой, достала лучину и сунула в печь. На конце лучины ярко разгорелся огонек. Подошла к киоту и зажгла фитиль на глиняной лампадке. Перекрестившись перед иконами, тихо сказала:

– Помоги нам, заступница наша Богородица, помоги нам в нашей беде.

Налила мужу кружку кваса и, направившись к двери, сказала мимоходом:

– Каша в чугунке, молоко в кринке, хлеб на столе, я пошла Буренку доить.

Единственная комната в хате была почти до середины разделена на две половины глинобитной печью. В правой половине за холщовой занавеской стояла родительская кровать. Возле печи над дверью разместились сколоченные из досок полати. Левая половина – детская. На сбитом из досок топчане лежал матрац, набитый соломой. Укрывались дети дерюгой из грубого холста. Когда наступали холода, самые маленькие перебирались на печь, где было теплее и уютнее.

Посреди комнаты, объединяя обе половины, стояли стол и две скамьи, напротив стола на беленой стене висел киот. Под образами теплилась зажженная лампада. А за иконами торчали высохшие вербочки. Сумрачно смотрел Спаситель на чадящую перед ним лампадку. Тут же, рядом – Ильинско-Черниговская икона Божьей Матери. Ею в доме очень дорожили, так как ее подарил родитель в день свадьбы Харитона и Анны. Во многих местах доска потрескалась, с краев отлетела краска, но от нее исходил какой-то особенный, внутренний свет, вселяющий радость в душу. Почитание этой иконы в семье было столь велико, что ни одно событие семейной жизни не совершалось без благословения и молитвы у этой иконы.

Харитоновы сыновья походили на него: высокие для их возраста, с темными кудрявыми волосами и крепкими белыми зубами. А дочка Лукерья – вся в мать пошла: у нее были светлые волосы и большие серо-зеленые глаза.

Харитон сел за стол, придвинул к себе кружку, отхлебнул глоток кваса, а когда потянулся ложкой за медом, встретился взглядом со старшим сыном. Отец улыбнулся и кивнул. Он всегда так делал, когда был в хорошем настроении. Моисей – самый старший, ему уже пятнадцать годков стукнуло, поэтому он был первым помощником в работе. Уже в пять лет сажал его отец верхом на коня, поручая возить борону. Это дело считалось детским. Когда не было полевых работ, Моисей пас гусей и овец. Теперь он мог самостоятельно запрячь в телегу лошадь, чистил хлев.

Глава семьи ласково смотрел на Моисея, на его худое длинное тело, радовался смышленому взгляду из-под густых черных бровей и думал: «Весь в деда Ивана».

На Руси издавна существовал обычай: когда в селе рождался ребенок, счастливые родители шли в церковь к священнику, чтобы он окрестил младенца. Конечно, при этом учитывались пожелания отца и матери.

Первенец родился в сентябре, в день памяти пророка Моисея. Батюшке уж больно понравился младенец, и он сказал Харитону и Анне:

– Нарекаю его именем пророка. Пусть творит добрые дела на земле.

Моисей, Максим Сковпень и Андрей Руденко были закадычными друзьями. Как выпадет свободная минута, так сразу собираются – и в лес. Нарежут острыми ножичками веток ивовых, наделают свистулек и по всему селу бегают с хлопцами, только свист стоит. А ножички… Это Андрей уговорил отца смастерить их всем троим из обручей, что бочки стягивают. Эта троица всю голову задурит и себе, и соседям! Моисею и Андрею все с рук сходило, а вот Максима отец наказывал. Читать «Жития святых» заставлял. Друзья бы тоже хотели с ним почитать, да только грамоте их никто не учил.

– Ну как, вкусно? – улыбаясь, спросил Харитон, отхлебывая горячий взвар.

– Ага! – громко ответил Моисей. Ему наперебой весело поддакивали малые Иван и Ефим. Лукерья щи не ела, она тихо стучала по столу деревянной ложкой, внимательно разглядывая своего брата Ефима.

– Ты чего не ешь? – спросил Харитон.

– Она, тятя, молока напилась, – пояснил Моисей.

Тут Харитон всплеснул руками:

– Растудыт твою! Сынку! Совсем с ума выжил. Обуваться неохота. Сходи Карюхе воды плесни в поилку.

– Сейчас, тятя, бегу, – допивая молоко, послушно сказал Моисей.

Ефим вызвался помочь брату и вскочил из-за стола.

– Сиди, ешь, – строго сказал отец. – Без тебя управится.

– Я тоже хочу… помогать, – жалостливо протянул Ефим.

– Тогда к мамке иди, корову помоги подоить, – назидательно проговорил Харитон.

Иван засмеялся и с издевкой посмотрел на брата.

Ефим, насупившись от обиды, зашмыгал носом и присел на лавку, опустив глаза под стол. Там на земляном полу, застеленном соломой, скрестились его босые ноги с заскорузлыми от грязи пальцами. Потом бросил взгляд на окно – во дворе почему-то стало светло, в небе мелькали отблески красного цвета – и, недовольно кашлянув, посмотрел на отца: хотел ему указать на красное небо.

Вдруг дверь с шумом распахнулась, на пороге показалась испуганная Анна и заорала благим матом:

– Го-орит!!!

– Что горит? – оторопел Харитон.

Ее крик перешел в визг:

– Ой, мамочки! Село горит! – и она выскочила во двор.

Харитон, наспех завязав в сенях лапти, крикнул жене:

– Смотри за детьми!

На улице было темно, но совсем рядом огромные столбы красного огня поднимались и разрывались в черном небе. Гулко и тревожно зазвонил колокол. Повсюду раздавались громкие, встревоженные крики людей.

Пламя поднималось над несколькими хатами, с треском пожирая их стены, крыши, и, гонимое ветром, двигалось вдоль улицы.

Харитон схватил стоявшее возле стены ведро, выскочил за плетень и побежал за толпой. Недалеко от его дома горели три крестьянские хаты. Народу было полно. Все кричали, бегали, тащили ведра с водой, лили в огонь. Но пожар только разгорался, зловещие языки пламени взлетали высоко в небо и падали на соседние дома и строения.

На пожар прибежало все село. Из колодцев воду доставали медленно – по одному ведру. Поглядев на это, люди кинулись к речке и стали оттуда ведрами таскать воду.

Стоявшая несколько поодаль белая церковь была освещена огнем, блистали красноватым светом купол и крест.

Харитон подбежал к горящему дому. В лицо дохнуло нестерпимым жаром, волосы затрещали. Он вылил в огонь воду и отскочил. Хата горела внутри и снаружи, пламя с гулом уходило в ночное небо.

Он недоумевал: еще каких-то полчаса назад в селе царила тишина – дымились костры во дворах, в окнах тускло светились лучины. А сейчас пламя неумолимо поднималось вверх и, подчиняясь ветру, зализывало огромными языками стоящие одна с другой хаты.

Вскоре загорелся еще один дом. Столб огня взметнулся вверх и потащил с собой клочья горящей соломы и пылающие деревяшки – все это тут же падало сверху, шипело, дымилось и поджигало другие дома. Боролись в основном с пламенем, попадавшим на соседние хаты, так как горящие было уже не спасти.

Хозяева соседних домов залезали на крыши и поливали водой свои жилища. Повсюду мелькали фигуры мужиков и баб. Вокруг стоял шум и гам, сливавшийся со звоном колокола.

Пожирающее хаты пламя, гонимое ветром, неумолимо подступало к дому Харитона.

– Батюшки! – раздался пронзительный женский голос. – Хата кузнеца горит!

Все бросились туда.

Ненасытный огонь стал пожирать усадьбу Демьяна Руденко.

Харитон сбегал на реку, зачерпнул ведром воды, вернулся на свой двор, поставил лестницу, залез на крышу.

– Сынки! Выгоняйте всю живность из хлева! – закричал он.

Моисей с Ванькой помчались в хлев и стали выгонять корову на улицу. Животные тоже чувствовали беду: коровы и лошади столпились в кучку и от страха жались друг к другу. Коровы громко мычали, лошади молча смотрели на происходящее. По всему селу визжали поросята и шарахались из стороны в сторону овцы.

Ефим, не понимая, что происходит, горланил от ужаса. К нему присоединилась Лукерья. Мать пыталась их успокоить, но безуспешно. С крыши ее окрикнул Харитон и показал рукой на ведро.

Анна подбежала и, сгибаясь от тяжести, полезла с ведром по лестнице. Харитон перехватил из ее рук ведро и вылил на крышу. Вода пробежала по соломе и скатилась на землю.

– Пустое все это! – обескураженно проговорила Анна.

Харитон бросил ведро на землю, спрыгнул с крыши мимо стоявшей на лестнице жены и побежал помогать тушить хату Демьяна. На ходу крикнул:

– Сынок! Помогай мамке, запасайте воду в бочки!

На полпути он запнулся о брошенный кем-то в суете ушат и со всего маху ударился грудью о землю. Вскочил и, корчась от боли, оглянулся на свою хату. Горящие искры поднимались от дома Демьяна Руденко и гасли в ветвях и листьях высоких, разросшихся берез и ветел – деревья защищали от огня соломенную крышу Харитоновой хаты.

– Вот тятя! Вот молодец! – Харитон перекрестился. – Царство небесное тебе, родной мой человек.

Демьян в разорванной рубахе, босиком, с опаленными взъерошенными волосами метался из стороны в сторону, безумно озираясь. Около вынесенных на улицу пожитков на земле сидели его жена Надежда и ребятишки. Надежда выла и ревела громче звонящего колокола.

Первым очутился на крыше хаты кузнеца Степан Гнатюк, самый бедный из всего села мужик – крепостной пана Миклошевского. Хата Степана давно уже сгорела, он из нее и вынести ничего не успел. Еще не осознав происшедшего, но не растерявшись, он стал усердно помогать односельчанам бороться с пожаром. Ему подавали воду, он заливал разгоравшийся огонь. Потом велел односельчанам выдирать с крыш пучки тлеющей соломы. Десятник Матвей Терещенко с недоумением воспринял приказы крепостного свободным казакам, но ничего не сказал, а молча стал исполнять. Громким голосом Степан понукал и ругал непроворных мужиков и особенно баб, те были еще медлительнее мужиков. Одна штанина у него загорелась, он начал бить по ней ладонью, пытаясь затушить, но только обжег руки, потом просто залил ее водой.

Горящие пучки соломы вырывали баграми с крыш и уносили на улицу. Там Максим Сковпень и Андрей Руденко забрасывали их землей. Прибежавший на помощь Моисей ладонями черпал воду из ведра, заливая дымящиеся пучки.

– Добре, хлопцы! – похвалил ребят проходивший мимо с батожком Терещенко. Не усидел дома казак, видя такое горе. Вышел вместе со всеми на пожар, чтобы хоть чем-то помочь односельчанам.

– Господи помилуй! Господи помилуй! – бормотал Федор Сковпень, не переставая креститься.

Огонь сбивали долго. Люди неустанно таскали воду и лили, лили, лили…

Ветер ослаб, и большой пожар стал затихать, а вскоре огонь и совсем исчез. Под утро, когда уже стало светать и ветер совсем стих, от пожарища потянуло угарным едким дымом.

– Господи! Полымя-то утихомирилось! – запричитали бабы.

Кашляя и отплевываясь, люди пошли к реке. Смывали с себя сажу и копоть, пили теплую речную воду.

На берегу рядом с дедом стояла дочка Матвея Терещенко – Татьяна. Она валилась с ног от усталости, набегавшись к реке за водой. Ее карие глаза из-под густых бровей пристально следили за Андреем Руденко. Этот парень ей нравился с самого детства. Андрей же, окунувшись с головой в реку, встал и, выходя из воды, повернулся и в упор посмотрел на нее. Она опустила глаза и покраснела.

Амбар и хлев у Демьяна сгорели дотла, а половину хаты отстояли.

Харитон, пока был в горячке и бегал по горящей соломе, сжег подошвы ног. Когда горячка схлынула и он обмылся в реке, оказалось, ступить нельзя.

Моисей здесь же, на берегу, срубил два тальниковых ствола, стесал топором ветки и подал отцу. Харитон, опираясь на них, охал при каждом шаге и ругал себя самыми последними словами за легкомыслие и неосторожность.

На реке говорили о случившейся беде, строили предположения, отчего занялся пожар, откуда прилетела первая искра. Но толкового ответа никто не дал. Один лишь Федор ворчал, показывая обожженный наполовину рукав рубахи:

– В сеннике у Степана Гнатюка загорелось и пошло пластать, боже ты мой.

– Ну ты только подумай, – отвечал ему на это другой голос, – поди, вот где греху-то быть!

– Ой-ой, на Степку вину свалить хотите? – возмутился Степан и перекрестился. – Нет греха на мне. Надо с хлопцев спрашивать, кто с огнем баловался. Окромя их, некому больше пожар учинить.

Терещенко, сгорбив плечи, оперся руками на палку и громко сказал:

– Это происки ведьмы Луаны, я точно вам говорю.

– Да ты, старый, рехнулся, что ли? – испуганно взвизгнула Анна. – Нашел с кем связаться!

Старый казак молча повернулся и пошел к своей хате, шаркая лаптями по земле.

Демьян стоял понуро возле жены и спасенной от огня утвари. Исподнее на нем было черным-черно. Подошел и встал рядом Андрей. Прасковья сидела на узлах с одеждой возле матери и, понуро опустив голову, туго завязанную платком, молчала.

– Что теперь делать?! – кричала убитая горем Надежда. Ее красивое лицо было в саже, платок на голове сбился. – Жизнь страшная, дом сгорел, хлеб сгорел, до нового еще далеко, чем теперь детей кормить и где жить?!

– Пойдемте к нам на постой, – громко и твердо произнес Харитон, обращаясь к Демьяну.

Тот равнодушно пожал плечами:

– Пошли.

Он подошел к рыдающей жене и попытался утешить:

– Перестань голосить. Главное, все живы-здоровы, скотина цела, а остальное хозяйство, дай бог, отстроим заново. Нам с тобой не привыкать к тягости. Вставай, пойдем к Харитону с Анной на постой, пока зовут, а то могут и передумать.

Надежда затихла, вытерла платком лицо, мокрое от слез, поднялась и исподлобья глянула на мужа – его лицо морщилось от навалившейся беды.

– Это правильно ты сказал. Так раньше хоть хата была, а сейчас ни кола ни двора. Вон, смотри, одно пепелище. Хоть стены и остались, но все разбирать надо и сызнова строить.

Моисей занялся соседскими спасенными животными, Андрей ему помогал: они привели корову и загнали овец в ограду, сюда же определили лошадь. Затем освободили сарай от старых бочек, корзин и прочего хлама, постелили на землю соломы.

– Вот здесь и располагайтесь, – кивнул Харитон на сарай, опираясь на палки.

Анна принесла мешковину, они с Надеждой набили ее соломой, постелили сверху вместо матраца.

Надежда выпрямила затекшую спину и повернулась к хозяевам:

– Спасибо вам, люди добрые, за приют.

– Да полно тебе! – вздохнула Анна и по-доброму улыбнулась: – Живите, сколько нужно будет.

Демьян глянул на Харитона и сквозь слезы улыбнулся:

– Чую, долго нам тут жить придется.

– Ну, всяко-разно, до морозов надо успеть хату поставить, а харчеваться вместе будем, чай от нас не убудет.

– Как твоя-то хата уцелела? – удивился Демьян. – Видно, господь тебя сберег.

– Не только бог меня оберег, но и мой тятя, который посадил березы и ветлы с обеих сторон дома, прикрыв его от тебя и от Сковпня. Столько годков пролетело, а вот и пригодились деревья. Как щит, закрыли дом от огня.

– Простая наука, а мой отец ее не усвоил, вот я и поплатился.

На том разговоры закончили, пошли в хату.

Прасковья молча наливала чай из самовара и подавала кружки на стол. Анна поставила тарелку с лепешками.

Моисей сидел за столом вместе со взрослыми и незаметно наблюдал за Прасковьей, ничем не выдавая своего любопытства.

Девушка села за стол напротив него и аккуратно забросила косу за плечо. Взяла лепешку и отхлебнула из чашки.

Их взгляды встретились, Прасковья потупилась, ее щеки вспыхнули огнем. Моисей тоже отвел взгляд, но его сердце обожгло жаром: ему было приятно ее смущение.