Читать книгу Девочка-лёд - - Страница 4

АЛЁНА

 Злая и взбесившаяся, с разгона запрыгиваю на спину ненавистного одноклассника.

– Отпусти его! – кричу Беркутову прямо в ухо, повиснув на нём как цирковая обезьяна. Ещё и шею его сжимаю внутренней стороной локтя, что есть сил.

Парня, не ожидавшего, что сзади прилетит назойливая туша, немного ведёт в сторону, но ему каким-то чудом удаётся-таки удержать равновесие. В этот же момент страшно гремит гром, словно оповещая о грядущем дожде, запах которого уже витает в воздухе. Сверкает молния, на секунду освещая яркой вспышкой поле. Погода сегодня разыгралась ни на шутку.

– Слезь… с меня, Лиса, – орёт Беркутов, прерываясь на кашель.

Пытается снять меня с себя, громко и нецензурно при этом выражаясь. Данька переворачивается, загибается, хватаясь за живот, и сплёвывает кровь на траву. Кажется, в этот момент Роман собирается добить свою жертву, но я ни за что не позволю ему осуществить задуманное.

– Отойди от него! – шиплю яростно, отчаянно стараясь его придушить. Другой ладонью вслепую закрываю глаза, нос.

– Свихнулась, дура конченая?

Затянутое грозовыми тучами небо снова заходится раскатами. Ребята вокруг пищат, потому что внезапно начинается самый, что ни на есть настоящий ливень.

Парень предпринимает очередную попытку стряхнуть меня со своей спины, и в какой-то момент что-то идёт не так. Беркутов то ли заплетается в собственных ногах, то ли, ввиду отсутствия зрения,теряет ориентацию в пространстве. Как итог, мы оба с глухим шлепком падаем на мокрую, искусственно высаженную траву.

– Ай…

Рухнуть вот так оказалось не очень неприятно. Даже с учётом того, что мне повезло гораздо больше, ведь тело парня однозначно смягчило удар.

– Одурела, Лисицына? – недовольно возмущается он, перекатываясь на спину. – Какого ты влезла, придурочная?

– Посмотри, посмотри, что ты наделал! – слышу, как натужно кашляет Князев чуть в стороне. – Скотина! Какая ты скотина, Беркутов!

Во мне столько злости, что я сама не замечаю, как снова начинаю драться с ним. Ощущаю мощный прилив невесть откуда взявшейся энергии. Дурной. Бесконтрольной совершенно. Потому что достал! Потому что ненавижу! Так сильно, что готова взять грех на душу!

Ослеплённая лютой яростью, начинаю бить его: в каменную грудь, плечи, живот, и ещё больше раздражаюсь, глядя на то, что этот придурок ни черта не делает. Не пытается ударить в ответ, просто лежит и позволяет себя лупить. Какое-то время смотрит и всё. Наблюдает точно хищник, готовый откусить жертве голову, но только после того, как у неё кончатся силы на последнее сопротивление.

И это заставляет меня остановиться. Даже не знаю, почему его поведение так пугает. Наверное, потому что я отлично понимаю, кто именно передо мной. Хочу встать, внезапно осознавая в какой странной, неловкой и неуместной позе нахожусь. Сижу на нём.

Дёргаюсь, приподнимая туловище, но он хватает меня за голую лодыжку, резко опрокидывает, и уже через секунду я лежу, растянувшись на мокрой и неприятной на ощупь траве. А этот идиот нависает сверху, придавливая своим крепким телом к земле.

Мне аж дурно становится. Я под ним, и это… мне не нравится категорически. Совсем не нравится.

– Ты, Лисицына, слишком много себе позволяешь, –  тихо, сквозь зубы, цедит он.

– Да пошёл…

Закрывает мне рот рукой.

– Заткнись. Просто заткнись, – прищуриваясь, угрожает, тяжело и надсадно дыша.

Не моргая смотрим друг на друга. Три месяца. Ещё столько бы его не видела с превеликим удовольствием! А лучше никогда!

Дождь нещадно хлещет меня по щекам. Вся одежда промокла, спине холодно, но я даже моргнуть боюсь. Дикий, безудержный страх оглушил, дал в голову, сковал в миг онемевшее тело. Невидимыми руками сжал горло, не позволяя даже шелохнуться, дёрнуться.

Я впервые вот так близко вижу его глаза: карие, с зелёными вкраплениями. Такие яркие и необычные. А сколько всего в них отражается…

– Поднимайтесь на ноги, живо! – сквозь стену проливного дождя слышим мы строгий голос Петра Алексеевича.

Беркутов не двигается. Пялится на меня. Странно, чересчур внимательно и пристально. Опускает глаза на мою шею. Затем на грудь, что ходит ходуном под тонкой тканью промокшей до нитки белой футболки. Вспыхиваю, как рождественский фейерверк, когда он снова резко впивается поплывшим взглядом в мои глаза. Смотрит так, будто пьян. Как абсолютно неадекватный, словно под чем-то. Может принял что? У таких, как он, это вроде является нормой.

Шумно и беспомощно вдыхаю через нос. В лёгких совсем не хватает воздуха. Отдираю его руку от своего рта, и он как будто приходит в себя. Презрительно кривится и, наконец, встаёт с меня, трясущейся, как осиновый лист на ветру. Смутившейся до жалящего румянца на щеках. Потерянной и сбитой с толку.

Наркоман проклятый! Я слышала, что представители золотой молодёжи в поисках новых ощущений периодически балуются таблетками и тем, что посерьёзнее. Кошмар.

– В зал, Лисицына! – командует тренер, помогая пострадавшему Даньке подняться на ноги.

– Данька, – касаюсь его лица пальцами. – Ты как?

– Нормально, – отвечает, небрежно стирая кровь рукавом толстовки.

Уже в спортзале Пётр Алексеевич начинает разбор полётов. Строит класс шеренгой, заново разжёвывая правила поведения в школе. Затем после воспитательной беседы гонит взбудораженную толпу на разминку, отдавая во власть Пилюгина.

– А вы, трое, придёте после занятий отрабатывать своё наказание! – говорит он нам сердито.

– У меня другие планы, – громко заявляет Беркут, стаскивая с себя мокрую и грязную футболку.

– Я сказал, Беркутов! В три тридцать. Здесь! – безапелляционным тоном командует Пётр Алексеевич.

– Я не приду, у меня тренировка, – бросает в ответ Роман, вытирая всё той же футболкой свои тёмные волосы.

Девчонки, пробегающие мимо, шепчутся и то и дело пялятся на его оголённый, атлетично сложенный торс. А я не смотрю. Оно мне не надо абсолютно…

– В таком случае, я буду вынужден сообщить Борису Олеговичу о том, что ты снова распускаешь руки вне зала!

– Стучите, мне фиолетово, – грубит мальчишка и, закинув дорогую майку в мусорное ведро, направляется к скамейке.

Садится, вытягивает вперёд длинные ноги и откидывает голову на стену.

– Вылетишь перед соревнованиями как пробка, Беркутов! Сам знаешь!

Тот скалится и всё больше раздражаясь, закрывает глаза. Невыносимый до ужаса! Грубиян и хамло. Вот кто он.

Данька шмыгает носом, убирая от лица бинт.

– Кто первый начал, Князев?

Друг молчит. Как всегда.

– Беркутов? – обращается к нему тренер. – Ты?

– Да, – отвечает с вызовом.

А этот, как всегда, согласен взять всё на себя. На самом деле, говоря по честному, они оба хороши. Задирают друг друга регулярно и поочерёдно. Даже не верится, что когда-то были лучшими друзьями.

– От тебя, Лисицына вообще не ожидал! – качает головой тренер, и это простое порицание заставляет меня виновато опустить голову. – Грановская, я не понял, ты там язык разминаешь или голеностоп?

Тренер отвлекается, дабы приструнить выпускников, весьма неохотно выполняющих опостылевшие за одиннадцать лет физические упражнения.

– Дура бешеная, – слышу я в этот момент в свой адрес от Беркутова. И щека начинает адски гореть от его колючего взгляда.

– Рот закрой! – гневается Князев и порывается подойти к нему снова. – Не дыши даже в её сторону, понял?

– Дань, пожалуйста, не надо, Дань, – жалобно прошу я, перехватывая его руку.

– Далась мне твоя убогая, – уничижительно фыркает Беркут, и грудь помимо воли сдавливает от того, насколько брезгливо звучит его голос. Может, потому что именно так конкретно Он не называл меня никогда…

Пытаюсь убедить себя в том, что это просто слова. Набор букв, брошенный для того, чтобы в очередной раз зацепить и задеть меня и Князева.

– Дань, че такое?

Рядом с нами вырастает высокая фигура Пашки Аверина. Он растерянно смотрит на разбитое Данькино лицо, на меня, промокшую насквозь и на самодовольную морду ухмыляющегося врага, в расслабленной позе развалившегося на скамейке.

– Этот урод опять…

– Аверин, иди сюда, – манит пальцем и задирает Роман теперь и Пашку. – Тебя для пропорции я тоже готов разукрасить.

– Ну-ка замолчали! – гремит не хуже грома голос Петра Алексеевича. – Упали, отжались оба. Аверин, штраф за опоздание!

– Так это, Циркуль, – осекается под взглядом физкультурника, – то есть Элеонора Андревна попросила помочь, так я и это…

– Ты у меня сейчас сам циркулем на шпагат сядешь! Быстро на разминку! А ты, Лисицына пойди переоденься. У Пилюгина чересчур обильное слюноотделение. Того и гляди приступ начнётся.

Я, краснея до самой макушки, удаляюсь в раздевалку. И последнее, что успеваю заметить, Даню и Романа, опустившихся на пол.

*********

Второе сентября кажется поистине бесконечным. Русский язык, химия, литература… И на каждом из уроков Беркутов считает своим долгом так или иначе меня затронуть. На алгебре и вовсе издевается с каким-то нескрываемым, нездоровым удовольствием. Полагаю, потому что отлично осведомлён о том, что этот отвратительный предмет, увы, моё самое слабое место. Ахиллесова пята, если хотите.

Я стою у доски и пытаюсь сконцентрироваться на задании, вперившись взглядом в учебник.

– Лисииицына, – обращается ко мне Элеонора Андреевна, – ещё раз прочитай условия задачи.

– Ей это не поможет, – язвительно прилетает от Грановской в ответ.

Вот уж кто бы рот не открывал! Таблицу умножения до сих пор не знает!

– Читаем, Алёна!

– Винни-Пух и Пятачок пришли в ресторан Совы и заказали две большие банки мёда на двоих, – тяжело вздохнув, под сдавленный смех одноклассников начинаю читаю я. –  Винни съедает такую банку мёда за четыре часа, а его друг Пятачок съедает половину такой же банки мёда за восемь часов. За сколько минут они съедят банку меда вместе?

– Типовая задача экзамена, – кивает Элеонора, поправляя очки. – Ну-с…

– Под чем был тот, кто составлял эту задачу? – просыпается Пилюгин.

– Примем всю банку мёда за икс килограмм, – пишу я. – Составим таблицу: объём еды, время, производительность.

Абрамов усмехается. Уж не знаю, что его рассмешило.

– В минуты переведи всё тупица, – доносится с последней парты Его голос.

– Ромааан! – возмущается учительница.

– Что? – отвечает недовольно. – Пусть научится читать условия задачи.

Сжимаю пластмассовый стилус от интерактивной доски с такой силой, что того и гляди сломается напополам. Перевожу часы в минуты и заполняю столбцы. Ненавижу математику! Мой мозг реагирует на неё отторжением. Сколько себя помню, столько борюсь со своей нелюбовью к вероятности, стереометрии, логарифмам и прочей математической ереси. Тоже мне Царица наук! Терпеть не могу всё это. Не даётся мне алгебра и геометрия, хоть убей. Зависаю, проверяя вводные данные. Вдруг закралась ошибка…

– Без мёда по ходу останутся, – плоско шутит Бондаренко, который и сам в общем-то не блещет знаниями в области математики.

В класс заглядывает завуч. Просит Элеонору выйти. Я в задумчивости пожёвываю нижнюю губу и беспомощно смотрю на таблицу. Ну а дальше-то как?

– Лисицыну Пятачок и Пух озадачили не по-детски, – комментирует Беркутов.

По классу прокатываются смешки. Я записываю решение, стиснув зубы.

Достал меня.

Старательно считаю. Ну вот… получается вроде.

– Когда они едят мёд вместе, производительность одного и второго складываются, олень ты лесной…

Я чувствую, что снова подкатывает злость. Ему обязательно делать это? Унижать меня при всех?

Произвожу расчёты, игнорируя очередную колкость до тех пор, пока в спину не прилетает что-то.

– Алён, Абрамов… – пищит Харитонова.

– Погоди, – отмахиваюсь, ибо погружена в решение треклятой задачи.

Плевать. Сейчас я досчитаю…

– Тааак, Алёна, ну что там у нас получилось? – зычно интересуется Элеонора, возвращаясь к своему месту. – У тебя выпало что-то, подними.

Нехотя отвлекаюсь, чтобы мельком взглянуть на пол. В ужасе смотрю на предмет, возлежащий у моих ног. Совершенно точно краснею и теряюсь. Пока Элеонора проверяет решение, я лихорадочно соображаю, что делать. Поднять – означает признать, что эти штуки в фольге мои. Господи… нет. Лицо огнём полыхает.

– Хорошо, но слишком долго и муторно, – своеобразно хвалит математичка. – Садись, четыре.

На негнущихся ногах иду к своему месту. Черти притихли. О да, они прекрасно осведомлены о том, что именно лежит там на полу.

– Итак… – хмуро глядя на переглядывающихся учеников, продолжает она, – теперь сделаем задание со звёздочкой, оно…

– Не наступите, изделие пострадает! – театрально хватаясь за сердце, предупреждает её Ян, –Тогда Лисицына до типовой задачи, как и до самого ЕГЭ так и не доберётся! Девять месяцев, все дела…

Волна дичайшего хохота гулко прокатывается по кабинету. Осознав, что он имеет ввиду, я заливаюсь алой краской пуще прежнего.

– Что вы…

Весь кошмар в том, что Элеонора, пыхтя, наклоняется и подбирает с пола злосчастные фольгированные пакетики. Сердце отбивает дробь. Внутренности скручиваются в тугой узел, когда она, покрываясь бордовыми пятнами, растерянно смотрит в мою сторону.

– Алёна! – падает её голос на октаву вниз. – Ты… Я… Встань!

Ошарашено сверлит меня широко распахнутыми глазами из-под очков с толстой оправой.

– Не моё, – тихо шепчу на глубоком выдохе, не в состоянии произнести это громче.

Стыд густо оседает на щеках. Руки на нервной почве принимаются трястись, и я непроизвольно сжимаю ладони в кулаки.

– Какой… Какой срааам! – возмущённо кричит она и трясёт находкой в воздухе, веселя тем самым всех вокруг.

– Я… Это не моё, Элеонора Андреевна, клянусь, кто-то кинул, – запинаясь, в отчаянии объясняю я пожилой женщине.

На её лице застыл первобытный ужас, перемешанный с брезгливостью.

– Да расслабьтесь, Лисицына не забывает о защите, это похвально, – насмешливо произносит Беркутов. – Князев и Аверин, видимо, не в состоянии самостоятельно позаботится об этом…

Ну всё. Дамбу прорывает.  Чека выдернута. Ярость взрывается в груди атомной бомбой.

Я резко вскакиваю со своего места. Отравленная ненавистью кровь стучит по венам. Звенит звонок, но меня сейчас не способно остановить даже начавшееся землетрясение. Беркутов равнодушно вскидывает бровь, наблюдая за моим бешенством.  Я хватаю с полки шкафа прошлогоднюю награду, полученную нашим классом по итогам игры КВН, и запускаю в его сторону.

– Лисиииицына! – вопит Элеонора, глядя на дьявола во плоти, вовремя увернувшегося от статуэтки.

– Урод!

В ход идёт всё, что попадается под руку.

– Бешеная, – потешаясь, смеётся он.

Одноклассники снова шумят и  веселятся.

– Алёна! – тяжело дыша, «спешит» ко мне классный руководитель, как раз в тот момент, когда я беру в руки вазу.

– Чтоб ты сдох, исчадье ада! – замахиваюсь, отправляя керамический предмет искусства в него.

Наклоняется вправо. Вазу с невозмутимостью, присущей только ему, ловит нерастерявшийся Юнусов, который сидит по соседству с демоном.

– Сееели на местаа, 11 А! – срываясь на крик, требует Элеонора и закрывает собой дверь в кабинет…