Читать книгу Запретные дали. Том 1 - - Страница 18

Обычно Себастьян с Артуром ложились спать сразу же после ужина. Если же последний отлучался на Молодежные Гулянья, то по возвращению домой никогда не шумел, а тем более, не зажигал в комнате свет, чтобы не тревожить чуткий сон братишки. Мартин же, наоборот, всем своим видом показывал, что является в этой комнате единственным хозяином. Из ночи в ночь Себастьяну приходилось стойко терпеть «занимательное чтение» при свете ярко зажженной лампы.

К слову сказать, вопреки тяжелой физической работе, засыпал Себастьян весьма скверно. То и дело, терзаясь беспочвенными переживаниями и страхам из-за постоянных укоров строго отца и старших работников, он места себе не находил, ворочаясь сбоку на бок на скрипучей кровати. Кроме того, Себастьян мог проснуться посреди ночи по малой нужде, а потом долго терзаться круговоротом все тех же тревожных мыслей, и вот теперь к этой мучительной проблеме прибавился еще и наглый сожитель.

Самым ужасным было то, что Мартин вовсе не видел никакой проблемы в своем ночном «занимательном чтении», всякий раз самоуверенно заявляя, что если человек действительно хочет спать, то ни смотря ни на что обязательно заснет хоть стоя, хоть сидя, а особенно прижавшись к «мягкому-премягкому» дверному косяку. Себастьяна передергивало от этих эгоистических суждений, но спорить со «всезнающей врачебной интеллигенцией» было абсолютно бесполезно, и оставалось лишь безропотно терпеть в ожидании долгожданного сна.

Однажды, вернувшись поздно с работы, и, как всегда, застав «строгую врачебную интеллигенцию» за неизменным занятием, Себастьян нарочито злобно хмыкнул и прохромал мимо, едва удерживаясь на ногах, однако Мартин, полностью поглощенный своим «занимательным чтением», даже не заметил его прихода. Себастьян с хмурым видом прочел молитву на сон грядущий и тяжело вздохнув, злобно покосился на высокую растрепанную тень, а после подошел к письменному столу и погасил лампу.

– Это чегось?! – тотчас раздался визгливый голосок.

– А тогось, – сердито пробурчал Себастьян, – спать давно пора…

Без всякого чувства вины он похромал к своей кровати, чувствуя, как ярко-синие фонари нечеловеческих глаз сердито пыхнули в его сторону.

– Себастьян, – возмущенно взвизгнул Мартин, – ну, я же читаю!..

– А я весь день отдыхаю!.. – в сердцах закричал Себастьян, пытаясь как можно удобнее расположиться в постели, – Один ты у нас уработался!..

Неожиданно для самого себя он принялся озвучивать то, что давно накипело, смешивая в кучу ночные посиделки «уработавшегося», яркий свет лампы, свою постылую работу, упреки отца, обиду на старших работников и злобу на весь белый свет в целом, а после с крайне обиженным видом притворился спящим, но тут раздалось звонкое цоканье приближающихся шагов.

– Тяжко приходится?.. – послышался сверху неожиданно-сочувствующий тон.

– Тебя бы в поля загнать на весь день, – сухо парировал Себастьян, превозмогая ноющую боль во всем теле, – а потом еще в огород до самого вечера…

– Ну знаешь ли, дружочек, – заявил Мартин, зацокав на свое рабочее место, – suum cuique (лат. каждому свое)!..

На этой лаконично-бесовской фразе «синеглазый черт» вновь зажег лампу и уткнулся носом в книгу, не обращая уже никакого внимания на ярко выражаемые мучения Себастьяна, который искреннее надеялся, что Всемилостивый Господь все-таки внемлет его слезному прошению, и этой ночью данная лампа навсегда сломается. Однако лампа, почему-то, не ломалась. Упрямо горела она и даже стала светить в разы ярче, приведя тем самым Себастьяна в состояние полнейшей безысходности и лютого остервенения.

– «Вот и радуйся, что выучился в свое время!» – воскликнул про себя Себастьян, метнув злобный взор на высокий растрепанный силуэт, который потягивая вино, внаглую зашуршал оберткой шоколадки.

В больной голове Себастьяна завертелись разного рода скверные ругательства, касаемые завидного положения «строгой врачебной интеллигенции», с ее громко шуршащей шоколадкой, а также все той же ненавистной лампы, но это мало чем помогало, да и руки-ноги продолжало выкручивать с неимоверной силой. Правда, Себастьян немного радовался тому, что хоть сорванная на прошлой неделе спина уже практически не чувствовалась, да и тупая боль в левом боку отступила на третий день, так называемого «легкого труда», про который Патрик резко забыл, а скорее всего, просто откровенно начихал на «строгие врачебные предписания», отправив Себастьяна «выздоравливать» в поля за самой тяжелой работой.

– «Будь Артур жив, то я бы сейчас горя не знал! – подумал про себя Себастьян и завистливо глянул на высокий растрепанный силуэт, – Да когда же ты отлипнешь от своей бесовской книги и от бутылки, Черт ты эдакий?!»

В этот момент «Черт эдакий», сделав очередной глоток, внезапно отлип от своей «бесовской книги» и встал с насиженного места.

Себастьян с ужасом понял, что наступило время «бурной мыслительной деятельности», озвученной бесовским громогласием и подкрепленной нарочито громким цоканьем звонко чеканящих шагов.

– «Ты когда-нибудь угомонишься?!», – сердито подумал про себя Себастьян, болезненно ворочаясь с боку на бок и жалобно пискнул, – Мартин, имей же совесть!..

В ответ на это Мартин смерил Себастьяна таким ярко вспыхивающим бирюзовым взглядом, что тот невольно замолк, резко обретя рьяный интерес к офтальмологии.

– Ну, – произнес Мартин, кровожадно потирая руки, – и чегось у нас тут?

С этими словами он бесцеремонно скинул с Себастьяна одеяло и принялся властно прощупывать тому взвывающие руки-ноги.

– Ты чего?! – испуганно закричал Себастьян, протестующе затрепыхавшись.

– Да не ори ты, бестолочь истерическая… – заговорщическим тоном шепнул Мартин, – Не боись, не изнасилую… Может быть…

Он вновь одарил Себастьяна ярко-бирюзовой вспышкой страшных глаз. Себастьян моментально замер, поджав уши и потеряв, на всякий случай, былой дар смелого красноречия, занял испуганно-выжидающую позицию.

– Перенапряженьице у тебя, дружочек. Мышечное и нервное. – вскоре вынес свой строгий врачебный вердикт Мартин и оживленно хлопнул ладонями, – Что ж, будем устранять!..

Себастьяну откровенно не понравилось, что «строгая врачебная интеллигенция», закинувшись ломтиком шоколада и очередным глотком вина, принялась упорно возиться в своем медицинском саквояже.

– Мартин, Мартин, – испуганно запричитал Себастьян, – ты это… поостынь… Хорошо?..

– Готов работать в любое время дня и ночи! – артистично парировал тот и принялся чем-то растирать себе руки.

Себастьяна не на шутку перепугал рабочий настрой явно подвыпившей «строгой врачебной интеллигенции».

– Ну не после же бутылки вина!.. – укоризненно заявил он.

– Могу работать в любом состоянии! – невозмутимым тоном произнес Мартин, – Подумаешь, бутылка вина! Сущие пустяки!.. А ты попробуй-ка посля шести бутылок шампанского, пяти милых дам и бессонной ночи, ась? Когда корнцанги в глазах расплываются и в дрему тянет! Вот это, право, тяжеловатенько, но зато полнейшее спокойствие…

Тут он с неописуемой гордостью принялся рассказывать о своих пьяных врачебных подвигах, смело заявляя, что под алкоголем все идет в легкую, и, стремительно приступил к пополнению коллекции тех самых подвигов, перепугав вусмерть Себастьяна прикосновением внезапно обжигающе-огненных рук.

Вдоволь навыкручивая Себастьяну руки-ноги, Мартин озадаченно захлопал длинными изогнутыми ресницами и уставился на того с озабоченным видом.

– Не легче ведь? – поинтересовался он и, получив вместо внятного ответа сердитый стон, сбросил на пол одеяло и бесцеремонно стянув с Себастьяна ночнушку заявил в слащаво приказном порядке, – Давай-ка, дружочек, носиком в подушку…

Хоть Себастьян совершенно не горел никаким желаем, идти на поводу разошедшейся не на шутку «строгой врачебной интеллигенции», но все-таки понимал, что с пьяными лучше не спорить и безропотно подчинился. В тот же миг Мартин принялся усердно прощупывать ему хребет. На это «пьяное усердие» кровать тотчас же среагировала громким скрипом.

– Не, – усмехнулся Марин, продавливая спину Себастьяну под мелодичный скрип кровати, – ну это ни в какие ворота!.. В борделе койки и то тише скрипят!..

Вдарившись в несуразные воспоминания о бордельных койках и посмешив себя еще немного мелодичным скрипом, подвыпившая «строгая врачебная интеллигенция» ненадолго озадачилась вопросом о каком-то прощелкивании и, плюнув, принялась пребольно прищипывать Себастьяну мгновенно взвывшую спину.

– Не боимся меня!.. – послышался заверительно-лукавый голосок, – Я делаю сильно, но нежно…

Однако данная «сильная нежность» оказалась какой-то чересчур сильной. Болезненно взвизгнув, Себастьян внезапно ощутил, как руки-ноги вдруг зажили собственной жизнью.

– Эти судороги есть освобождение от чрезмерного мышечного перетруживания, – тотчас раздался самоуверенный тон, – у вас полдеревни подобным недугом страдает. Вот и твое тело по вечерам вопит, мол, хватит, хозяин, дай передышку!.. Quod caret alterna requie, durabile non est (лат. Что не чередуется с отдыхом не бывает продолжительным)!..

– Да когомоту там! – воскликнул Себастьян стремительно немеющим языком и испуганно ойкнул, ощутив мгновенную парализацию.

– Сейчас отойдет, – послышался участливо-лукавый тон, – обожди маленечко… Может тебе водички, бестолочь истерическая?

Себастьян отрицательно замотал внезапно взмокшей головой и попробовал пошевелить онемевшими пальцами, вызвав тем самым ехидный смех сверху с возобновляемым выкручиванием, закручиванием и сминанием испуганно онемевшего тела.

Поиздевавшись вдоволь, Мартин, наконец-то, предоставил Себастьяну щедрую возможность в одиночку разбираться с напрочь отказавшими конечностями.

С горем пополам Себастьяну все-таки удалось восстановить безжалостно отнятую подвижность, а заодно и на собственной шкуре понять, как «дурная башка рукам покоя не дает». С неописуемым облегчением он тихонько выдохнул, поспешно оделся и на всякий случай прикинулся мертвым, однако данная хитрость не остановила «строгую врачебную интеллигенцию», которая по-прежнему не желала оставлять его в покое.

Резким движением Мартин вытащил Себастьяна из постели, бесцеремонно поставил спиной к себе и дерзко наклонил.

– Ты чего?! – закричал Себастьян, возмущенный столь наглым обращением.

– Тихо-тихо, – молвил Мартин и поспешно добавил заверительным тоном, – не собираюсь я читать тебя между строк, а трепетать или не трепетать уже твое личное дело… Вот милые дамы, те обычно трепетали, впрочем, работа у них такая – трепетать от любого прикосновения. Им собственно деньги за то и платят!.. А вот пациентики те, конечно же, ведут себя более сдержанно… Хотя, нет! Тоже потрепетать от души охочи… в некоторых случаях…

Тут «строгая врачебная интеллигенция» с головой вдарилась в бредовые рассуждения, касаемые вечного вопроса: «Трепетать или не трепетать?». Слушая это, Себастьян был готов заплатить «строгой врачебной интеллигенции» любые деньги, лишь бы та прекратила свои безжалостные манипуляция, властно наклоняя в разные стороны, отчего по телу разносилась волна болезненной скованности, а еще щедро доплатить, чтобы наконец-то заткнулась и желательно навсегда.

– Больно, Мартин!.. – надрывно простонал Себастьян, – Очень больно!..

– Всецело отдаемся болезненно-приятному ощущеньицу… – отрешенным голосом произнес Мартин и вдруг неожиданно гаркнул, в два раза сильнее нажав на взвывающую поясницу – Ты как спину умудрился сорвать, бестолочь истерическая?!

– А приходи в поле работать, – закричал в отместку Себастьян, силясь увернуться из-под беспощадных рук, – на собственной шкуре узнаешь, как это делается!

– Успокоились-успокоились!.. Немедля успокоились!.. – озабоченно загомонил Мартин, нарочито-медленно возвращая Себастьяна в вертикальное положение, – Всю округу перебудишь своими истерическими криками… Сейчас тихонечко расслабились… Стоим смирненько и ничего не боимся…

Чертыхнувшись про себя, Себастьян хмуро покорился. Мартин грубо провел указательным пальцем прямо по напряженному позвоночнику, да так стремительно быстро, что у Себастьяна дыхание перехватило.

– Больно! – обиженно заныл Себастьян и резко замолчал от устрашающего хруста.

– …А если вдруг дернешься, – сурово парировал Мартин, возвращая голову Себастьяна в прежнее положение, – то я ненароком сверну тебе шею… Нукась, расслабились хорошенечко! Вдох-выдох!..

Себастьян настороженно замер и, на всякий случай, крепко зажмурился, а почувствовав, как безжалостные пальцы властно оплетают его голову, еще и принялся читать про себя оберегающую молитву, но был сбит на полуслове страшным рывком с последующим хрустом.

Болезненно взвизгнув, Себастьян испуганно застонал и неожиданно понял, что лишается чувств.

– Тихо-тихо!.. – засуетился вокруг него Мартин, – Не падаем в обмороки!..

Под напором неприятных хлопков по щекам Себастьян нехотя открыл глаза и сквозь туманную пелену увидел прямо над собой мертвенно-белеющий лик в обрамлении взлохмаченных кудрей и с огромными нечеловеческими глазами.

– Просыпаемся-просыпаемся!.. – сухим врачебным тоном потребовал Мартин, продолжая настойчиво лупцевать по щекам, – Приходим в чувства!..

Медленно утопая в завораживающей глубине ярко-синих нечеловеческих глаз, преисполненных таинственного свечения сиреневого блеска, Себастьян принялся изучающе всматриваться в невероятно-прелестные черты кукольно-красивого лица, – «А Мартин похож на кота… – расплывчато подумал он, – На тощего растрепанного кота… На кота… Говорящего кота… Глазастого кота… На сказочного кота… На кота или на… Черта?!».

Мартин блеснул нечеловеческими глазами и лукаво усмехнулся.

– Господь Всемогущий! – заверезжал Себастьян и, трясясь всем телом, принялся было вслух читать оберегающую молитву, но вдруг понял, что напрочь забыл все слова и принялся осенять себя размашистым крестным знаменем, сердечно моля Всемилостивого Господа уберечь от «синеглазой нечисти».

– Эй-эй! – отскочил от него Мартин, – Ты чегось это?!

Вместо ответа, Себастьян усилил свое рвение и замолк лишь тогда, когда «синеглазый черт» сифанул ему изо рта водой.

– Ладно там, в трепетании кричат всякое-разное, – ворчливо молвил Мартин заикающимся тоном, – ладно, когда оттрепетав творят невесть что, но… но… но чтоб… и… и… и такое!.. Или ты никак до сердечного приступа меня довести удумал?!

– «Привиделось…», – облегченно подумал Себастьян, завидя привычную «строгую врачебную интеллигенцию» и поспешно утеревши мокрое лицо, виновато улыбнулся и пожал плечами.

– А чегось тогда пугаешь? – сердито произнес Мартин и плеснув на ладонь из вазы поспешно отер себе лицо, – Да уж, дружочек, с тобой каши не сваришь, а нукась!..

Подняв Себастьяна с пола, он начал упорно растирать ему то уши, то виски, и убедившись, что «бестолочь истерическая» в порядке, вновь принялся прощупывать ему хребет, подкрепляя свою деятельность невнятно-заикающимся бормотанием.

В это время Себастьян не на шутку задался вопросом для чего собственно «строгой врачебной интеллигенции» теперь вздумалось считать ему позвонки, раз по десять перепроверяя подсчеты. Довольно скоро он пришел к единственному правильному выводу а именно, порешил, что таким несуразным образом «строгая врачебная интеллигенция» просто-напросто решила протрезветь.

Себастьян не стал мешать осуществлению этого благого стремления и послушно замер. Закончив с подсчетами и в тысячный раз убедившись, что все верно, Мартин, наконец-то, убрал руки, но лишь для того, чтобы огорошить очередной несуразной командой.

– Сбегай-ка за угол, дружочек, – приказал он участливым тоном, – сбегай-сбегай, облегчи, так сказать, душу… И тебе спокойнее будет, и мне заодно…

Себастьяну не очень-то хотелось, но в данном случае он решил все-таки не спорить и смиренно побрел на улицу.

Стоило ему вернуться обратно, как «строгая врачебная интеллигенция» по новой продолжила свою бесполезную деятельность с подсчетами, видимо, еще не до конца протрезвев, но тут резко остановилась.

– Значит так, – сказал Мартин, смерив рассерженного Себастьяна пронзительно-искрящимся взором, – основное мы с тобою проработали, сейчас позвоночные подвывихи вправим, а там поглядим.

Он принялся с удвоенной силой пересчитывать в сто первый раз позвонки. К своему превеликому ужасу и внезапному удивлению, Себастьян понял, что его позвонки способны вдавливаться, менять прежнее местоположение, а еще издавать звонкие щелчки довольно неприятного характера.

– Мартин, – сквозь стиснутые зубы прошипел Себастьян, – прекращай…

– Нетушки, – заехидничал тот, – раз я взялся, то доведу дело до конца!

– «Да что тебя с твоим концом!..» – огрызнулся про себя Себастьян.

– Без оскорблений мне тут!.. – раздался визгливый голосок самоуверенной интонации, – И вообще, мои услуги стоят довольно дорого, ибо я тут единственный в своем мастерстве!.. Кого только не вправлял, кого только на ноги не ставил!..

И лежачих приносили, и безнадежных!.. Откуда только не приезжали!.. Целые очереди выстраивались!.. Любые деньги готовы были заплатить!.. А тебе, бестолочь истерическая, чисто случайно выпала столь превеликая удача!.. Обычно просто так я этого не делаю.

Однако Себастьян не понимал, как люди вообще могли платить за подобное, а еще он несказанно порадовался тому, что Мартин все-таки один-единственный в своем зверствовании.

– И посему наслаждаемся работой превеликого хиропрактика! – продолжал глаголить тот самый «один-единственный», Расслабились-расслабились! Вдох-выдох!.. Вдох-выдох!..

Мартин вновь крепко схватил голову Себастьяна и так крутанул в сторону, что искры из глаз посыпались.

Вместе с искрами из Себастьян внезапно вырвалось самое верное обозначение деятельности того самого «одного-единственного».

– Ой! – ехидно выпалил Мартин, стремительно убирая руки, – Какие мы взрослые слова, оказывается, знаем!..

Предоставив Себастьяну маленькую передышку, «один-единственный» снова взял его за голову и было крутанул в другую сторону, но тут снова озвучился данный вид деятельности посредствам того самого «взрослого слова».

– Пасть захлопни, бестолочь истерическая, – рассерженно сказал Мартин, больно ударяя Себастьяна по нижней челюсти тыльной стороной ладони, – да расслабься, как следует, а то и взаправду шею тебе сверну!..

Он крутанул так сильно и резко, до звона в ушах. Стремительно посыпавшиеся искры из глаз, испепелив дотла повторно вырвавшееся «взрослое слово», заставили Себастьяна неожиданно вспомнить покаянную молитву в преддверии грядущей смерти.

– А ты гибкий как стебель и податливый точно глина, – заявил Мартин, заглядывая Себастьяну через плечо, – прям-таки приятненько работать!..

Тотчас же Себастьян выразил свое отношение к происходящему в упруго-податливой форме, не скупясь на доходчивые слова и известные выражения, отчего-то обзывая Мартина «вездесущим изувером».

– Ну что я говорил! – усмехнулся «изувер», пребольно продолжая свою вездесущую деятельность, – Вся скверна враз наружу повыходила!..

С этими словами он наградил Себастьяна неожиданно-приятным поглаживанием по плечам, однако стоило тому облегченно выдохнуть, как все успокаивающе-приятное разом закончилось.

– Руки за голову в замочек! – послышалась резкая команда, – Вдох-выдох!..

От неожиданности Себастьян замешкался, тогда Мартин нетерпеливо поставил ему руки за головой, и резко оторвав от пола, принялся беспощадно растягивать, выгибая на себя.

Под этой мучительной вытяжкой разом обмякшие позвонки, издавая мелодичное щелканье, принялись послушно подниматься снизу вверх.

Себастьян понятия не имел, что такое дыба, но в эту самую секунду почувствовал себя именно на ней. Тотчас же его посетила ужасная догадка о том, что Мартин помимо врачебного мастерства, прекрасно ознакомлен с искусством средневековых пыток.

– Стой, Мартин! – испуганно заверезжал Себастьян, – Я так быстро не вырасту!..

Однако Мартин явно не терял надежды и все продолжал упорствовать, силясь увеличить в разы весьма скромные габариты низкорослого Себастьяна, но, к счастью, последнего, довольно быстро осознал, что с природой не поспоришь, и все-таки опустил того на вдруг онемевшие ноги, которые едва не подкосились при встрече с грешной землей.

Не успел Себастьян отойти от «дыбы», как его поджидала новая пытка, уже в виде крайне болезненного прощипывания и проминания резко напрягшихся плеч и напрочь перепуганной спины.

– Мои милые дамы, – самоуверенно произнес Мартин, стремительно увеличивая силу, – громко охая, так и таяли под властью этих волшебных пальцев, истошно моля не прекращать…

Вопреки «милым дамам», Себастьян совершенно не горел желанием таять под уже осточертевшими до одури пальцами, от которых не было никакого спасения.

– Не подстраиваем под себя мои руки! – сердито произнес Мартин, ставя Себастьяна по стойке смирно, – Я сам прекрасненько чувствую, где сокрыто напряженьице!.. Преспокойненько воспринимаем избавление от внутренних зажимчиков… Нукась!.. Вдох-выдох… Вдох-выдох…

– Заладил одно и тоже, – сердито пробубнил Себастьян и в знак протеста постарался никак не реагировать, однако неожиданно-резкие продавливания колких пальцев заставили его тотчас же начать подвизгивать и постанывать.

– …Постепенно делаются щелки, – неспешно заговорил Мартин, – через которые происходят плавные перетекания…

– Мартин, Мартин, – заверезжал Себастьян, – мне своих щелок предостаточно! Не надо во мне новые делать!

Это смелое заявление вызвало бурный хохот со стороны Мартина. По-дружески хлопнул Себастьяна по плечу, он принялся выражать свое восхищение по поводу «смешной шутки», а насмеявшись вдоволь, сменил свои жестокие манипуляции более нежными. По всей видимости, «удачная шутка» довольно сильно пришлась по душе безжалостной натуре.

– Конечно, – неспешно молвил Мартин, – это надобно делать на кушеточке, с применением душистеньких аромомасел…

– «Забыл про привязывание и удушающий газ», – огрызнулся про себя Себастьян.

Меж тем Мартин продолжал свое бурное разглагольствование о том, как надобно и не надобно делать, выражая откровенное негодование к скрипучей кровати Себастьяна. Далее пошла лекция о целебной силе тех самых «расчудеснейших аромомасел», затем переключение на лечебные свойства каких-то камней, а когда понеслась несуразную чушь о превеликой врачующей силе непонятного магнетизма, то терпению Себастьяна наступил конец.

– Баня, веник, – перебил Себастьян самоуверенным тоном, – а если просквозит, то после горячий чай, шерстяные носки, в ватное одеяло и на печку! Наутро совершенно здоров!

Мартин резко замер и простоял так довольно долгое время, как видно, переваривая внезапно полученную неоспоримую истину, а потом забубнил что-то о целебной силе прогреваний.

– Так, дружочек, – произнес он, нежно взяв Себастьяна за плечи, – пойдем, все ж таки, в скрипучую кроватку…

Оказавшись, наконец-то, в желанной постели, Себастьян поспешил, поскорее закутаться в одеяло и закрыв глаза, принялся из всех сил стараться забыть произошедшее как кошмарный сон.

– Как самочувствие? – раздался сверху лукавый голосок.

– Сгинь, нечисть!.. – болезненно воскликнул Себастьян, устремляя взор прямо в искрящуюся глубь горящих фонарей ярко-синих глаз.

– Да не нервничай ты так!.. – махнул рукой Мартин и заботливо подоткнул ему одеяло.

– Тебе, что, дня мало?! – гневно воскликнул Себастьян, – Придумал на ночь глядя!..

– Вот пришел бы ко мне днем, – невозмутимо парировал Мартин, – днем и починил бы тебя! Все равно сижу, без работы маюсь, сам себе занятия придумываю… Городским надо бы весточку кинуть. От этих уж точно отбоя не будет!.. А что? Это идейка!.. И как раз прехорошенькая прибавочка к жалованью…

– Даже не вздумай!.. – испуганно воскликнул Себастьян, оборачиваясь на Мартина, – Тебе Староста Фрэнк таких городских покажет, а Падре Френсис еще и добавит! Двести поясных поклонов припишет, и будешь тростиночкой полдня гнуться, а еще Пост трехнедельный соблюдать, чтоб не повадно было!

«Строгая врачебная интеллигенция» многозначно смолчала, озадаченно захлопав длинными изогнутыми ресницами, а после криво усмехнулась.

– Ерундой не страдай лучше, – добавил Себастьян, – а пошли с нами поутру сеять!..

– Нетушки!.. – заявил Мартин, – Мне пациентиков ждать надобно!

– Сам же говоришь, что к тебе больные не приходят, – вдарился спорить Себастьян.

– Вот видишь, – гордо парировал Мартин, – как преотличненько работаю!.. Всех моментиком вылечил!

– «Ну да, – злобно подумал про себя Себастьян, – так работаешь, что все прячутся от твоего костоправства с иголками».

– Сейчас иголочки тебе поставим, – заслышался лукавый голосок, – легче перышка посля будешь!.. Где-то у меня еще линиментики были… Эти вообще творят чудеса расчудесные!

Мысленно пожалев себя, Себастьян принялся заверять «строгую врачебную интеллигенцию» в том, что вовсе не является игольницей, но был перебит строгой командой «Раздеваемся и носиком в подушку!».

Далее Себастьян, обмазанный по самые уши какой-то вонючей мазью, выражал свое недовольство в виде громкого айканья, подкрепленного многократным повторением того самого «взрослого слова».

– Мартин, – в конечном итоге заявил он, морщась от невыносимо-тянущих болей, – ты знаешь, кто ты?

– Ну-у – задумчиво произнес тот, бережно укрывая Себастьяна одеялом поверх натыканных иголок, – в общих чертах я, конечно же, понял. Вот только осмелюсь не согласиться с одним… многократно озвученным. Как ни крути, а все ж таки, они зарабатывают за ночь много больше, нежели я за неделю, да и шампанским с красной икрой их постоянно угощают щедрые клиентики…

Тут Мартин вдарился в глубокомысленные рассуждения, предоставив Себастьяну щедрую возможность вдоволь покряхтеть под цоканье снующих взад-вперед звонко чеканящих шагов.

Подведя аналогии двух древнейшим профессиям и твердо заявив, что никоим образом не может подходить под определение того самого «взрослого слова», «строгая врачебная интеллигенция» освободила, наконец-то, спину Себастьяна из игольного плена, после чего долго и упорно растирала ему виски не менее омерзительно-вонючей мазью, а довершении всей этой чудовищной экзекуции, взялась за кисти рук, старательно проминая каждый пальчик, предварительно обмазав растительным маслом и что-то воркуя про какие-то там «нервные окончания».

– По-прежнему больненько? – поинтересовался Мартин, оставив, наконец-то, в покое пальцы Себастьяна и, получив заместо внятного ответа сердитый стон, заверительно добавил, – Тогда традиционночку добавим! Лечить, так лечить!..

На тот момент Себастьяну было уже глубоко наплевать на происходящее. Сейчас он рьяно рисовал в своем злобном воображении, как «строгая врачебная интеллигенция» вместе со своей «традиционночкой» под бранные крики строгого отца и злые насмешки бессердечных работников корячится в поте лица на поле.

Тем временем Мартин громко, копошась в звенящих дебрях своего саквояжа, завел рассказ о близкой дружбе «альтернативочки» с «традиционночкой».

– Вот что, дружочек, – вскоре произнес Мартин, поспешно наполняя высоко задранный шприц над взъерошенной головой, – сбегай-ка покамест на двор…

– Да не хочу я!.. – заявил Себастьян возмущенным тоном.

– Ну постарайся там как-нибудь, – парировал Мартин, – а посля подмойся тама поглубжее…

От услышанного Себастьян пыхнул и поплотнее завернулся в одеяло, однако вскоре был резко вытянут из своего спасительного укрытия и, получив кружку воды в паре с резиновой грушей, был незамедлительно выдворен к месту назначения для требуемого прочищения, очищения, подмывания и промывания.

Честно просидев с добрых пятнадцать минут, и не получив никакого явного результата, Себастьян посмотрел на резиновую грушу с щедро промасленным наконечником. Брезгливо поморщившись, он вылил воду из груши на землю и, резко выдохнув, осушил залпом всю кружку. Злобно отершись рукавом, он понуро поплелся восвояси, утешая себя слабой надеждой, что, может быть, на этом «строгая врачебная интеллигенция» оставит его, наконец-то, в покое. Завидев же возле рукомойника высокий растрепанный силуэт, Себастьян дрогнул и снова озвучил, то самое «взрослое слово».

– Ложимся на кроватку носиком в подушку… – скомандовал Мартин, старательно намывая руки, – Я подойду через две минутки…

Проклиная все на свете, Себастьян смиренно выполнил вверенное, но завидев «строгую врачебную интеллигенцию», вооруженную стеклянным шприцем с длинной иглой, испуганно дрогнул и сердито застонал в подушку.

– Да не боись ты так, – участливо заявил Мартин, скидывая одеяло и бережно промакивая, – в мягенькое уколю, ничего и не почувствуешь!..

Однако Себастьян очень даже почувствовал, почувствовал невыносимое жжение, отдающее в аккурат от того самого «мягенького» по всей правой ноге.

– Больно! – взвизгнул Себастьян и болезненно застонав, закусил подушку.

– Сперва боль, – нараспев промолвил Мартин, – посля покой… Надрывно-изматывающая боль и тягостное наслаждение, связанные воедино… Вспышка! Резкое высвобождение, мгновенное облегчение и!.. Безмятежный покой… В том-то и есть истинное блаженство природного естества.

Себастьян был далеко не согласен с этим бредовым утверждением, ведь то последующее неприятно-паралитическое чувство никак не походило на долгожданный покой, а тем более на истинное блаженство чего-то там.

– Сейчас носиком к стеночке, – меж тем раздался лукавый голосок, – и приготовили подсвечник…

– Чего?! – воскликнул Себастьян, резко вскакивая с кровати и озадаченно хлопая глазами, – Какой еще подсвечник?! Тебе лампы мало что ли?!

– Не нервничаем!.. – резко парировал Мартин, – Немедля ложимся обратно и носиком к стеночке!.. Ложимся-ложимся! Сейчас свечку тебе поставим… для полного эффектика…

Однако Себастьян даже не шелохнулся, разве что до хруста сжал кулаки и сердито посмотрел исподлобья.

– «Сейчас ты у меня так огребешь, что свечка уже тебе понадобиться», – отчетливо читалось в хмуром изумрудно-зеленом взоре.

– Прехорошенькое обезболивающее мы тебе укололи, – принялся глаголить с важным видом Мартин, – меж тем, в моем арсенальчике имеются еще и преотличнейшие ректальные суппозитории, так что не стесняемся, ложимся на левый бочок, коленочки к себе и предоставляем мне свой подсвечник…

– Да иди ты в… Тартарары! – в сердцах закричал Себастьян, вскакивая с кровати.

Заслышав это, Мартин прыснул со смеху. Невольно вспомнив, что страшные Тартары являются ничем иным как родным домом чертей, Себастьян боязливо сглотнул. Собравшись с мыслями, он принялся бурно доказывать, что греховные манипуляции над «подсвечниками» строго караются Всемилостивым Господом.

Как бы он ни старался Себастьян приводить весомые аргументы против задуманного кощунства, это лишь вызывало все новые и новые вспышки ехидного смеха. По всей видимости, «синеглазому черту» было глубоко начихать на религиозные убеждения Себастьяна.

– Presente medico nihil nocet (лат. В присутствии врача ничего не вредно)!.. – бесовским громогласием враз перебил те бурные речи Мартин.

Резко осадив онемевшего Себастьяна обратно в кровать, он властно прижал задрожавшее тело и стремительно промазал «подсвечник» чем-то склизко-жирным, гордо назвав эту противную субстанцию «Друг студентов».

– Семь лет с ним не расставаясь! – молвил Мартин, невесело усмехнувшись, – Эх, сессии, сессии, сигаретки-песенки… Драли по полной и в хвост и в гриву… Превеселенькое было времечко, однако ж…

На тот момент Себастьяну было глубоко плевать на «превеселенькое времечко» «строгой врачебной интеллигенции», сейчас он, уподобившись Ласточке, сердито брыкался и недовольно фыркал, стараясь не допустить греховно-унизительного, за что впоследствии Господь, хоть и Всемилостивый, но сурово накажет.

– Успокоились-успокоились! – раздался сверху лукавый голосок, – Ручки под щечку… Глазки закрыли… Вдох-выдох… Вдох-выдох… Расслабились…

Почувствовав, внутри себя нечто скользяще-щиплющее, Себастьян испуганно взвизгнул и надрывно заохал.

– Как литая проскочила, а ты еще боялся! С вазелинчиком всегда в легкую идет!.. – восторженно произнес Мартин и поспешно добавил, заботливо прикрывая Себастьяна одеялом, – Теперича лежим, отдыхаем и не двигаемся минут десять-пятнадцать. Сейчас чутка пощиплет-ощиплет, зато посля прехорошо будет…

Себастьяну и без того было страшно пошевелиться. С силой сжав подушку, он крепко зажмурился и принялся надрывно стонать, вызвав тем самым очередной смешок лукавого ехидства, а после издевательские речи.

Заслышав о «наконец-то наступившем трепетании», Себастьян злобно замолчал и также злобно проигнорировал насмешливый совет не побрезговать заботливо преподнесенным полотенцем.

– Ну, все, – хлопнул ладонями Мартин, – сеансик окончен! Хорошенького, как говориться, по чуть-чуть!.. Ох, и изморил ты меня дружочек! Руки просто отваливаются! Ну что поделать, что поделать… Aliis inserviendo consumo (лат. Служа другим, расточаю себя)!..

Тут «строгая врачебная интеллигенция» поспешно откланялась и стремительно зацокала вон из комнаты, как видно, наконец-то поняв злобный настрой Себастьяна.

– Opto tibi noctem bonam (лат. Желаю тебе доброй ночи)! – послышалось уже поодаль бесовское громогласие.

Маясь нестерпимым жжением внутри и тянущими болями снаружи, Себастьян натянул по самые уши одеяло и продолжил втихаря злиться на Мартина, который теперь вполголоса жалел свои «бедненькие рученьки», старательно вымачивая их в плошке и растирая отвергнутым Себастьяном полотенцем.

Тем временем все еще мучимый невыносимым жжением, пощипываем и лютой ненавистью к «строгой врачебной интеллигенции», Себастьян так увлекся, что сам не понял, как заснул, а поутру подумал, что лучше бы умер этой ночью прямо под ехидный смех «синеглазого черта», который своими чудовищными зверствованиями напрочь лишил его каких-либо сил.

– Primo duluculo surgere saiuberrimum est (лат. Вставать с рассветом очень полезно)! – тотчас же послышалось бесовское громогласие.

– Даже не вздумай заговорить со мной, – сердито пробурчал Себастьян, заметив, на себе любопытные ярко-синие глаза, кокетливо похлопывающие длинными изогнутыми ресницами в довершении с премилой улыбкой кукольно-фарфорового лика.

С ужасом думая, что снова предстоит работать до самого позднего вечера, Себастьян кое-как оделся онемевшими пальцами и обреченно побрел вон из комнаты.

– Что, дружочек, – послышался за спиной лукавый голосок, – не по душе пришлась тебе моя хиропрактика?

– Да иди ты вместе со своей практикой, – в сердцах воскликнул Себастьян, – прямиком на херу!..

– О, глядите-ка, оживился! – усмехнулся Мартин, – Ну, раз тебе стремительно полегчало, то может, хоть теперича постель за собой застелешь в коем-то веке, ась?

В сердцах чертыхнувшись, Себастьян остервенело бросил одеяло на постель и прихрамывая на обе ноги, поплелся на кухню.

Засыпая над тарелкой, он откровенно завидовал «строгой врачебной интеллигенции», которая в отличие от него, умяв толченую картошку со шкварками и яичницей, учтиво откланялась и бойко поскакала в свою отчаянно нуждающуюся больницу, по всей видимости, досыпать.