Читать книгу Запретные дали. Том 1 - - Страница 19

На поле Себастьян практически спал, но ничего не мог с собой поделать. Даже Всемилостивый Господь, как видно, сильно разобидевшись на Себастьяна за допущение того греховного учинения «синеглазого черта», был глух к мольбе ниспослать ему хоть какой-нибудь силы.

То и дело огребая подзатыльники со стороны отца и бранные выговоры от старших работников, Себастьян всякий раз поминал добрым словом «строгую врачебную интеллигенцию», которая, скорее всего, уже досматривала десятый сон, допоминался до того, что к отцу вдруг подошел один из недавно заболевших работников и сказал, что господин доктор немедленно требует к себе Себастьяна.

– Да что ему от Себастьяна понадобилось-то?! – гневно заорал на того Патрик.

– Да он толком и не объяснил, – пожал плечами работник, – все больше визжал что-то по-своему…

– Сам что ли полы помыть не может в своем свинарнике?! – прорычал Патрик и повернулся к Себастьяну, – Иди, помогай своему дружку! Все равно от тебя толку никакого!

Кротко кивнув, Себастьян со всех ног помчался с как никогда опостылевшего поля, однако очутившись в непривычных стенах больницы, мигом оробел, боязливо огляделся и осторожно постучался в дверь, к которой была прибита лаковая дощечка с витиеватой надписью «КАБИНЕТ», но в ответ заслышалась гробовая тишина. Тогда он постучал увереннее, затем громче, настойчивее, еще и еще.

Постучав в десятый раз, Себастьян пришел к выводу, что «строгая врачебная интеллигенция» еще не досмотрела свой пятидесятый сон и, решив не мешать отдыху «тяжко утомившегося от непосильной работы», поспешил было восвояси, как вдруг за дверью послышалось усталое командное приглашение с холодно-надменной врачебной интонацией. Нервно сглотнув, Себастьян отворил дверь и робко заглянул вовнутрь.

Мартин гордо восседал за обшарпанным письменным столом и что-то увлеченно строчил в какую-то тетрадь, высунув от усердия кончик фиолетового языка, всем своим видом выказывая крайнюю степень занятости.

– Обождите покамест!.. – произнес он, не поднимая растрепанной головы, и застрочил еще проворнее.

– Зачем звал-то? – буркнул Себастьян, однако «строгая врачебная интеллигенция» жестом подала знак молчать.

Выругавшись про себя, Себастьян присел на довольно хлипкий стул у края письменного стола и принялся растирать невыносимо болевший лоб, а вскоре от нечего делать, начал разглядывать стремительно появляющиеся на тетрадном листе витиеватые чернильные каракули, которые мало чем походили на нормальные буквы.

Время тянулось невыносимо долго, перьевая ручка противно поскрипывала в унисон усердному сопению, чернильные каракули стремительно заполоняли строчку за строчкой, и не было тому ни конца и ни края. Вконец рассердившись на «строгую врачебную интеллигенцию» за это пыточное томление и разом начихав на должные правила приличия, Себастьян подпер рукой щеку и задремал.

Сны были один интереснее другого. Все сильнее и сильнее затягивали они в стремительные потоки блаженного отчуждения, унося далеко за пределы скучной обыденности, но тут Мартин резко бросил перьевую ручку в чернильницу.

От громкого позвякивания все сны моментально улетучились, заместо них был любопытный ярко-синий взор и удивленное похлопывание длинных изогнутых ресниц. Себастьян встрепенулся, смущенно замер и испуганно вытаращился на «строгую врачебную интеллигенцию», внезапно вспомнив, что никогда прежде не бывал в больнице, а тем более ни разу в жизни не общался с настоящими докторами.

Нависло тяжелое молчание довольно затяжного характера. Меж тем Мартин все продолжал и продолжал вопросительно смотреть, окончательно сбивая с толку и приводя растерянного Себастьяна в состояние тихой паники.

Только Себастьян собрался всецело отдаться данному состоянию, как Мартин стремительно расправился и мигом накинул на себя самый что ни на есть наистрожащий вид сухой врачебной надменности.

– Я весь во внимании, – подал он лукавый голосок и более пронзительно устремил на Себастьяна ярко-синий взор, помахивая длинными изогнутыми ресницами.

Эта ехидная интонация, эта манерная наигранность, эта лукавая усмешка на бледно-фарфоровом лице, это девичье помахивание ресницами, все это, помноженное надвое благодаря висевшему напротив огромному зеркалу, пресильно разозлило Себастьяна.

– Чего звал-то? – грубым тоном буркнул Себастьян и сердито нахмурился.

– А, так ты только за этим! – насмешливо заявил Мартин и махнул рукой, – Я-то думал!..

Тут он вновь взялся за свою тетрадь и принялся увлеченно промакивать свои размашистые каракули, временами старательно дуя на них. Себастьяну довольно быстро надоело это унизительное издевательство, и он уже было собрался демонстративно покинуть «кабинет», одарив на прощание «строгую врачебную интеллигенцию» парой ласковых, но тут Мартин вновь подал лукавый голосок.

– Видишь ли, дружочек, – учтивым тоном произнес он, размахивая тетрадкой, – дело в том, что я давно заметил, что ты имеешь явные проблемы со сном и, как мне кажется, тут дело далеко не в повышенной тревожности. Возможно, значимая толика твоей прескверной напасти кроется именно в соседстве со мной. Ежели это так, то немедля приношу свои глубочайшие извинения за то, что невольно заразил тебя своей возмутительной бессонницей. Клянусь, я это не специально.

– Чего?! – воскликнул Себастьян, вскакивая с места.

Бросив тетрадь на стол, Мартин неспешно поднялся во весь свой стремительный рост, клятвенно прижал руку к сердцу и со словами: «Премного извиняюсь!», одарил Себастьяна кратким кивком наигранно-почтительной услужливости, после чего принялся мельтешить взад-вперед, заложа руки за спину и звонко чеканя каждый шаг.

Обветшалый пол, представляющий собой облезлые подгнившие доски, отозвался надрывным скрипом, грозясь вот-вот провалиться под Мартином при каждом его очередном шаге.

Себастьян замер в ожидании внезапной кульминации непредсказуемых последствий по отношению к «строгой врачебной интеллигенции», среди которых самым страшным могло быть сильное повреждение провалившейся ноги, возможно даже и с переломом.

Что делать в случае подобного несчастья, Себастьян даже представить себе не мог. С замиранием сердца наблюдал он за каждым звонким шагом и все ждал и ждал, но пол почему-то никак не проваливался.

– В ранцах я имел разговорчик с твоим строгим родителем, – меж тем молвил Мартин каким-то невеселым тоном, – все ж таки твои истерически стонущие крики вынудили его к беспокойству, и он отозвал меня на совместное курение. Деревня деревней, а все ж таки знает, шельма растреклятая! Лучше бы газовое электричество потрудился бы провести в доме, а то от керосинки твоей растреклятой скоро угорим вусмерть!.. В общем, покурили, пообщались… Я узнал о себе много нового, а заикнувшись о городских, еще и получил наистрожащий выговор… Хоть и без вазелина обошлось, но все равно приятненького мало… Крайне мало…

Заслышав краем уха нотки возмущенной обиды, Себастьян дрогнул от страшной догадки. Напрочь забыв о неминуемом переломном моменте, он резко прервал свою настороженную слежку и поспешил исправлять ситуацию.

– Мартин, – взмолился Себастьян, на всякий случай, готовый пасть на колени, – сидишь и сиди себе тут спокойненько! Не надобно тебе уходить обратно в Город! Староста Фрэнк платить тебе, и так, будет!

– Ну да… будет… – невесело пробурчат тот, – когда-нибудь пренепременно да будет…

Тогда Себастьян заговорил об «отчаянно нуждающейся больнице», как благодаря Марину она преобразилась, но тут же был перебит лукавой усмешкой и властным жестом молчать.

– Также я говаривал с твоим строгим родителем и за тебя, бестолочь моя истерическая… – молвил Мартин печально-возмущенным тоном, – Все ж таки пожалел, что не взял с собой вазелину! Уши смазать не помешало б…

Он резко осекся и принялся нервно чесать пальцем в ухе, вызвав тем самым невольное хихиканье со стороны Себастьяна.

– А так как, к своему глубочайшему сожалению, я особо ничем помочь тебе не могу, – произнес Мартин, не отрываясь от своего важного занятия, – то надеюсь загладить свою вину хотя бы этим…

Загадочно поманив за собой Себастьяна, он поспешно покинул кабинет и устремился к противоположной двери с табличкой «Смотровая», успев на ходу прочитать обширную лекцию о какой-то загадочной «инсомнии», делая основной упор на то, что «то вовсе не заразно».

– Вот, – с ликующим видом вскоре заявил Мартин, радушным жестом указывая Себастьяну на обеденный стол, накрытый белой простынею, из-под которой свисали кожаные ремешки, – ложись и отдохни, как следует! Можешь спать хоть до поздней ночи!..

Не в силах оторвать взгляда от «страшных перевясел» Себастьян, боязливо сглотнул и протестующе замотал внезапно взмокшей кудрявой головой.

– Не боись, – участливо заявил Мартин, – от твоего строгого родителя прикрою…

– Я туда не лягу… – чуть слышно прошептал Себастьян, продолжая усиленно таращиться на «страшные перевясла».

– Чегось это так? – ехидно парировал Мартин и невозмутимо добавил, – Подумаешь, жестковато малясь, зато для спины, знаешь ли, весьма полезненько!..

Тут «строгая врачебная интеллигенция» метнулась к видавшему все виды шкафу, достала узкую подушку и, старательно взбив, возложила на стол.

– Вот теперича совсем преудобненькое спальное место! – гордо заявил Мартин и, услужливо кивнув, премило заулыбался, кокетливо похлопывая длинными изогнутыми ресницами.

Однако Себастьян лишь мельком глянул на это «преудобненькое спальное место» и вновь продолжил таращиться на «страшные перевясла».

– Раз не по нраву, – возмутился Мартин, – то можешь преспокойненько себе отправляться восвояси… Низкий поклон!.. Не смею больше задерживать!.. Передай своему строгому родителю мое глубочайшее почтение!.. Удачно отработать!.. Bonis viis vadas (лат. Желаю хороших дорог)!.. Vale (лат. Прощай)!..

Он вновь кивнул все в той же почтенно-услужливой манере и зашагал прочь из «Смотровой», нарочито громко цокая звонкой чеканкой обиженных шагов.

Чего-чего, а обратно на поле Себастьяну совсем не хотелось, ложиться на «удобненькое спальное место» тем более. Не зная, что и делать, Себастьян забегал глазами по скудному обветшалому интерьеру «Смотровой», как вдруг неожиданно нашел для себя именно то, что нужно.

– Ну, и чегось мы стоим-думаем? – холодно-надменным тоном спросил внезапно появившийся в дверях Мартин.

– А мне и на той лавочке места хватит! – заявил Себастьян и поспешно стянул со стола подушку.

С нескрываемой гордостью за свою находчивость, возложил он подушку на выбранное «спальное место», поспешно разулся и прилег, стараясь хоть как-то разместиться на неимоверно узенькой лавочке.

Смотря на эти отчаянные старания, Мартин криво улыбнулся, удивленно похлопывая длинными изогнутыми ресницами и нервно хихикнул.

– Ну, раз тебя устраивает… вот это, – молвил он скептическим тоном, – то не смею воспрепятствовать…

– Не беспокойся, – поспешил заверить Себастьян, – мне тут более чем удобно.

Мартин печально покачал головой. Если бы он покрутил у виска, то Себастьяна это ничуть бы не удивило.

– Хотя кто-то на стульях спит, – произнес Мартин, махнув рукой в сторону жалкого зрелища, а потом добавил строгим тоном, – смотри, не грохнись оттудова!..

– Не переживай, – заверил его Себастьян, – не грохнусь!

Мартин криво улыбнулся, выразительно закатил ярко-синие глаза и тяжко вздохнул. В этот момент Себастьян с ужасом подумал, что «строгая врачебная интеллигенция» сейчас отправит его обратно работать, однако Мартин всего-навсего достал из шкафчика свежую простынь небрежно накинул ее поверх Себастьяна, а прогромогласив «Opto tibi noctem bonam! (лат. Желаю тебе спокойной ночи)!» учтиво откланялся.

Ликованию Себастьяна не было предела. Мысленно возблагодарил он Всемилостивого Господа за эту неожиданную радость и поспешил закутаться в легкую простыню, от которой невыносимо пахло ромашкой.

– Вот еще что, Мартин, – неожиданно для самого себя выпалил он, – иди читать в свой кабинет и дверь за собой прикрой, пожалуйста.

Мысленно ругая свой длинный язык, а заодно и прощаясь с блаженным отдыхом, Себастьян вытаращился на озадаченного «синеглазого черта», прекрасно понимая, что сейчас должно произойти, но тут произошло очередное чудо. С услужливым видом Мартин прошествовал на выход и, одарив Себастьяна кротким кивком на прощание, закрыл за собой дверь.

По всей видимости Всемилостивый Господь все-таки не увидел в ночном прегрешении вины Себастьяна, раз ниспослал такую великую благодать.

Радости Себастьяна уж точно не было предела. Ему даже было плевать на заливистый хохот за дверью, который вскоре прервался с появлением больных. Чувствуя себя абсолютным хозяином положения, Себастьян с блаженной улыбкой погрузился в сладкую дрему а монотонные звуки голосов за дверью, моментально убаюкали лучше всякой колыбельной.

* * *

Спросонок же Себастьян долго пытался сообразить, почему лежит в задеревенелой позе на чем-то узком и неприятно жестком, а также, почему его преследует терпкий запах одеколона Мартина.

Ничего не понимая, Себастьян попытался встать с неудобного ложа и чуть не свалился на пол. От этого резкого маневра память моментально вернулась, принеся за собой мучительную головную боль.

Вокруг было темно и тихо, однако эта зловещая тишина тотчас же была нарушена противным скрипом отворяемой двери. В светлом дверном проеме появился до тошноты знакомый высокий растрепанный силуэт и сверкал нечеловеческими глазами, однако потрепанная элегантность «похоронного одеяния» претерпела некоторые изменения, а именно поверх белоснежной рубашки был надет лишь черный жилет.

– «Где это он свой похоронный пиджак потерял?» – невольно подумал Себастьян и тут же заметил, что укрыт поверх белой простыни тем самым «похоронным пиджаком».

С перепуганным отвращением скинул он с себя простынь с вонючим черным предметом. Оценил это действие ехидным смешком, Мартин по-кошачьи сощурил искрящиеся синие глаза и расплылся в лукавой улыбке.

– Добрый вечер, Себастьян, – нарочито-галантным тоном произнес он, кротко кивнув темной вихрастой головой, – кофе будешь?

– «Откуда в Плаклях кофе?!» – мелькнуло в голове у Себастьяна.

С нескрываемым удивлением посмотрел на «строгую врачебную интеллигенцию».

– Ну, как хочешь, – пожал плечами Мартин и нарочито смачно отхлебнул из крошечной чашечки, – мое дело предложить…

С этими словами, он исчез в дверном проеме, оставив озадаченного Себастьяна одного и в кромешной темноте.

– Если снова возникнет острая нужда в срочном отдыхе, – уже по дороге домой сказал Мартин с весьма радушным видом, – то милости прошу в мою скромную обитель, но, чур, не злоупотреблять моей добротой, усек?..

– Отец меня к тебе ни за что не отпустит, – с горечью парировал Себастьян, – он и старших работников-то отпускает с большой неохотой, если те заболевают.

С громогласной фразой: «О, sancta simplicitas» (лат. «О, святая простота»)! Мартин выразительно закатил ярко-синие глаза.

– Себастьян, – произнес он усталым тоном, – ты совсем, что ли, бестолочь? Зачем с работы-то отпрашиваться?! Накануне, вечерочком подходишь ко мне и тихонечко шепчешь на ушко, мол, так и так, Мартин, мне надобно поболеть, выручай, миленький, и все! Соображу я тебе хворюшку да такую, что никто и не подкопается. У меня, знаешь ли, в том плане фантазия ого-гось как преотличненько работает. Могу даже многодневный больничный нарисовать, так что не стесняемся-обращаемся! Миленький Мартин всегда к Вашим услугам!..

С этими словами «миленький Мартин» артистично раскинул руки и кротко кивнул взъерошенной головой.

– Хорошо-хорошо, – закивал Себастьян, несказанно обрадованный предоставлением столь щедрой услуги.

В этот вечер Мартин вопреки обыденной привычки, отказался от своего «увлекательного чтения», ограничившись лишь бокалом вина за ужином. Очутившись же в комнате, он прямо в одежде растянулся на кровати Артура, а накрывшись по самый подборок лоскутным одеялом, повернулся на бочок и, подложив под щечку ладошки, сладко засопел.

Себастьян озадаченно посмотрел на это новое чудачество «строгой врачебной интеллигенции» и, пожав плечами, поспешил поскорее последовать данному примеру. Проснувшись посреди ночи, он увидел в проеме окна черный взъерошенный силуэт.

Мартин гордо восседал на подоконнике, одна нога его была согнута в колене, другая вытянута во всю длину. Остророгий месяц, практически не давал никакого света, но по опущенной взъерошенной голове, Себастьян понял, что «строгая врачебная интеллигенция» читает, светя в книгу яркими фонарями нечеловеческих глаз.

– «И зачем он только лампу по ночам зажигает, раз прекрасно видит в темноте?» – невольно подумал Себастьян, и поспешил, от греха подальше, поскорее заснуть.

Это был единственный случай, когда «синеглазый черт» оказал милосердие по отношению к Себастьяну. Все последующие ночи «увлекательное чтение» проводилось исключительно при свете лампы. Что до самого Себастьяна, то теперь он стойко терпел эту мучительную пытку светом, боясь возобновления «сеансиков хиропрактики».