Читать книгу Всего лишь я - - Страница 3

Когда повозка подъехала к воротам дома Глута, навстречу хозяину и его семье выскочил верткий малый, и, приняв из рук мужчины поводья, увлек лошадку, запряженную в кибитку, за собой. Все семейство с радостью взирало на родной дом, который они чуть было не продали. Из просторного на вид дома высыпали какие-то тетки и девушки, обступили Вель с малышкой на руках, не переставая охать и ахать, закружили и уволокли хозяйку.

– Тьфу, – не скрывая раздражения, сплюнула в сторону старая Гезиль. – А я что, не хозяйка в этом доме? Меня и привечать не нужно?

Тогда Глут обнял мать своей жены и сказал:

– Ты тут главная. Всегда была, даже когда молчала. А теперь уж и подавно! Не сердись, но сегодня в этом доме одна звезда —Улдыз.

Первые шесть дней пребывания в этом гостеприимном доме —а по словам самого Глута, так и вовсе в его, Трафо, собственном —прошли для путника тихо и размеренно. Ему предоставили комнату и дали полную свободу действий, буде ему вдруг захочется что-нибудь в ней исправить. В довесок к позволению Вель всучила упирающемуся Трафо мешочек со звякнувшими в нем монетами.

– В нем довольно серебра для мелких покупок, – сказала она. – Но слишком мало, чтобы оно было откупом за твою доброту.

Оглядев впервые свое новое жилище, Трафо так и не смог обнаружить, что ему могло оказаться не по душе. Такого богатого убранства ему не доводилось до сих пор видеть. Решив оставить все так, как есть, тем более, что ему все нравилось, он целый день высыпался. Да и следующие дни также прошли в неге. Трафо делал короткие вылазки в общий зал, когда его звали обедать или ужинать, рассеянно отвечал на вопросы, и, как только с едой было покончено, возвращался к себе.

Но все это прекратилось, когда, скромно опустив голову, к нему в комнату вошла девушка, скрывающая свое лицо под дымчатой шелковой накидкой. Она едва слышным голосом сказала, что его ждет старшая хозяйка Гезиль.

Ступая следом за визитершей, которая, указывая путь в покои Гезиль, быстро переступала изящными ножками по гладкому граниту пола, Трафо поймал себя на мысли, что заворожён ее фигурой и роскошными, черными, как кровь земли, волосами, что подобно потоку стремительной реки струились по ее хрупким плечам. За такими нескромными мыслями он и не заметил, что их путешествие окончилось, толком не успев начаться. Девушка остановилась у одной из дверей и, попросив Трафо обождать, скрылась с его глаз. Не прошло и минуты, как из-за слегка приоткрытых дверей послышался голос Гезиль:

– Войди!

Трафо вошел, к сожалению своему обнаружив, что прекрасная и загадочная незнакомка пропала – видимо, вышла в другую дверь. Жаль. Гезиль указала место, на котором мог расположиться Трафо, дождалась, когда он устроится, и спросила:

– Я так понимаю, что та карта, что есть у тебя – единственная?

– Да, – незамедлительно ответил Трафо. Скрывать что-либо от этих людей он не видел никакого смысла. Дурного они точно не замышляют.

– Сколько лет ты странствуешь?

– Пятнадцать, – пожал плечами Трафо и добавил: – Или около того.

Сапфировые глаза Гезиль блеснули, сузились. Она медленно втянула воздух через нос и так же медленно выдохнула.

– Пятнадцать лет… Твоя карта, как бы сказать мягче, совсем ребенок, хотя должна быть более чем зрелой. Ты совсем не занимался ею. Не растил ее. Не заботился. Дай мне! – Гезиль протянула сухую руку, ожидая, когда Трафо передаст ей свое сокровище.

Глядя на нее, Трафо не увидел в ней ни капли сомнений в том, что он выполнит требование. Не подчиниться этой женщине он не мог.

Взвесив вещицу в руке, мельком взглянув на нее, Гезиль вернула ее хозяину.

– Почти мертва. Она сама себя съедала все эти пятнадцать лет. Только отдавала и не получала ничего взамен. Ответь, ты интересовался у кого-нибудь о том, как устроена жизнь собирателей, и о том, как они управляются со своими картами?

– Нет, – честно ответил Трафо.

Гезиль стремительно поднялась и скрылась за одним из ковров, что висел на стене. Там скрывалась потайная комната. Не прошло и минуты, как она вернулась, держа в руках удивительной работы шкатулку. Витые серебряные листики оплетали замысловатым узором бока коробочки. Крышка, усеянная мельчайшим бисером, словно купол дивного сооружения, венчала шкатулку. Устроившись на своем месте, Гезиль протянула Трафо нечто, что извлекла из нее.

Это была карта. Трафо принялся тереть глаза, не веря им. Встряхнув головой, все-таки протянул руку навстречу и прикоснулся к карте Гезиль.

Теплая, пульсирующая и… живая? Но даже не это поразило Трафо. Вес карты казался немыслимым. Не мог кусочек кожи весить так много! Трафо даже не сразу нашел подходящее сравнение, пока не посмотрел на Гезиль, что, лукаво улыбаясь, приподняла на уровне глаз медную чашу с вином. Да! Примерно столько весила ее карта. Немыслимо!

– Она полна жизни, она сильна. Она может многое. Многим помочь, если в хороших руках окажется. Многих способна погубить, окажись в руках злых.

– Но как такое возможно?

Гезиль не спешила с ответом. Для начала она медленно осушила чашу, стряхнула последние капли прямо на ковер у ног, и только после задала встречный вопрос Трафо:

– Ты хочешь стать собирателем или намерен все-таки вернуться к матери?

Нет, от этой женщины утаить ничего нельзя. Трафо находился в легком недоумении – откуда ей известно о его намерениях вернуться к матери? Как она узнала, что он отчаялся в своих поисках, и уже готов признать свое поражение и вернуться в отчий дом?

– На рассвете ты придешь ко мне. Дорогу запомнил, или вновь прислать Тайсу к тебе?

Тайса. Вот, значит, как зовут ту девушку с прекрасными волосами.

– Пусть Тайса спит. Я запомнил дорогу.

*****

Голова Трафо готова была разломиться пополам. Гезиль не щадила его нисколько, заставляя повторять одно и то же по несколько сотен раз.

Карты, оказывается, способны на слияние. Как это? Да так! Взять, к примеру, его карту, разбудить ее, и попробовать соединить ее с другой картой. Именно разбудить, а не просить открыться. Если мучить Божественные осколки, заставлять их напрямую открывать свою сущность, то рано или поздно они погибнут. Человек должен стать проводником карты в этот мир, и уже через него карта может творить свои чудеса.

– Карта – как та стрела, – чуть раскачиваясь телом, негромко говорила Гезиль, прикрыв сапфировые глаза. – Что стрела без тетивы, натянутой меж плеч лука? То-то же! Ты есть лук и тетива. Сила ее, суть Божественная, лишь прибавится, разогнанная твоей силой внутренней. И часть ее мощи, невостребованной, твоею замененной, к ней и вернется. Да еще и часть силы других людей, что рядом с тобой будут, также она приберет. Лишнего ей не надо, возьмет избыток. Тот избыток, что люди сами не знают, куда деть, и зачастую творят дела дурные. Карта убережет от этого. Я так и догадалась, что ты неумеха, еще там, в степи.

– Как?

– Да ты не слушаешь меня! – глаза Гезиль блеснули молниями. – Ты открыл карту при мне, ты не коснулся никого из нас после исцеления Улдыз, дабы восполнить часть силы, отнимая лишнее у нас.

Она перешла на шепот, ругая про себя Трафо.

– Пока ты не научишься будить ее сущность, не открывая ее – не видать тебе тайны соития карт, ибо, как и соитие человеческое, оно не терпит посторонних глаз. Буди, недотепа!

Трафо вздохнул, прикрыл глаза, пытаясь представить свою ладонь. Представил. Вот она, перед мысленным взором, как есть. А теперь вложить, так же мысленно, в нее карту и позвать. Позвать. Позвать! Нет, не получается…

*****

Тишину дворцовой библиотеки потревожили хлопки дверей и торопливый топот ног. Когда подле Арчи появился его давний приятель, он не особо удивился. Кто еще дерзнет нарушить покой главы тайной службы, как не старинный друг, по совместительству еще и начальник его же личной охраны? Прикрыв потрепанный, внушительных размеров фолиант, что лежал перед ним на столе, Арчи удивленно поднял бровь и уставился на посетителя.

– И?

– Арчи, ты можешь мне голову отсечь, но молчать я не стану!

– Голов я не секу, и тебе это известно. Для этого дела у Величайшего семь палачей есть. Ты чего кричишь? Сядь, успокойся,– откинувшись на спинку резного стула, Арчи крикнул в потолок:– Вина!

Послышалось шуршание ткани, шлепки босых ног по мрамору пола. Две девушки: одна с подносом, уставленным тарелками с фруктами, другая с кувшином тонкой чеканки и двумя чашами —явились к столу. Застыли в ожидании, пока Арчи не соизволит убрать огромную книгу, дабы можно было поставить то, что они принесли.

Как только чаши наполнились вином, Арчи прогнал служанок небрежным, едва заметным движением кисти.

– Говори, – выглядывая из-за края чаши, обратился он к другу.

– Твой этот, чудак… он в твоих покоях войну устроил!

– Нукт, этот, как ты выразился, чудак – мой ученик. Будь осторожен в выражениях. Замечу, не без гордости, что спрос за оскорбления он вполне может сам учинить. Так что…

– Да поди он со своим спросом! Эши его задери. Я клятву давал оберегать тебя и твое имущество. И вот что мне докладывает стража, что стоит у покоев твоих, знаешь? Нет? Из покоев слышен треск, радостные, реже – досадные вопли, пахнет гарью и грозой. Попытки открыть дверь не увенчались успехом. И это несмотря на то, что у стражи есть карта, уж не знаю, к какому роду она принадлежит, и ключ!

Нукт с такой силой треснул кулаком по столу, что кувшин не устоял и опрокинулся набок. Кровавым ручейком полилось вино, добралось до края стола, обронив несколько капель на узорчатый пол.

– Слушай, – глядя на лужицу перед собой, обратился Арчи к Нукту. – Ты бы сонного корня настоял да попил. Нервный ты в последнее время. К девкам давно ходил?

Нукт пожевал побелевшими от злости губами, желваки на лице его заиграли, задергался глаз.

– Ходил. Недавно.

– Судя по твоему лицу, сам ты ходил, а силу мужескую дома оставил, – в голос захохотал Арчи.

– Ну, знаешь!

Нукт покраснел, дернулся, попытался встать. Арчи не позволил. Пригвоздил к стулу взглядом, вкрадчиво заговорил, и от вкрадчивости той страшнее было, чем от самого громкого крика.

– Дернешься еще при мне хоть раз – ноги отрублю. Лично. После на руках носить стану, но ног тебе это не вернет. То, что мы с тобой в детстве с одной титьки молоко ели, не дает тебе права забываться. Прибери тут, коль нагадил. Проверю. Если девок заставишь – весь дворец языком вылижешь.

Арчи медленно поднялся, блаженно улыбнулся, как только босые ноги его спустились с подушечки на мраморную прохладу, и неспеша отправился к выходу из библиотеки. Надо все-таки разобраться, что там в его покоях устроил Кайс.

*****

Двое стражников, стоя на коленях перед дверью в покои Арчи, отчаянно боролись за место у замочной скважины. И одному, и второму хотелось заглянуть в нее, попытаться рассмотреть, что происходит внутри. Увлекшись молчаливой борьбой, они не заметили, как сзади подошел хозяин, нагнувшись, попытался вклинить свою голову между их остроконечными шлемами.

– Что там? – заговорщицким шепотом спросил Арчи.

– Эши его знает, – ответил тот, что стоял справа. – Трещит все, грохочет. А этот, ну, малый, орет постоянно. То радуется, то матерится.

– Чаще радостно матерится, чем ругается, – добавил тот, что стоял слева и повернул голову, встретившись взглядом с Арчи. – Ох…

От неожиданности стражник упал на пятую точку, но копья не выронил из рук. Так и застыл – торжественно и нелепо.

Второй стражник оказался духом сильнее и нашел в себе силы для того, чтобы встать. На то, чтобы посмотреть в лицо Арчи, сил не осталось. Не мудрено – так опростоволоситься. Мало того, что не приветствовали главу тайной службы, как того требует устав, так еще и застигнуты были за попыткой подсмотреть, что творится в его личных покоях. За такое если и гладят по головке, то только лишь по отрубленной.

– Вольно! А чего это вы не вошли? Может, ему там плохо?

– Так пробовали. Не работает карта, и ключ не проворачивается!

Арчи улыбнулся. Значит, Кайс самостоятельно освоил некоторые приемы, коим наставник хотел обучить его не сегодня, так завтра. Смышленый.

– Точно не проворачивается? – Арчи состроил удивленную мину и, едва прикоснувшись к двери, чуть приоткрыл ее.

Стражники скисли окончательно.

– Не робей!– подбодрил их Арчи. – Погуляйте, у меня тут дела, коих вам знать не следует.

– Как же… – развел руки в стороны один из стражников. – Куда же мы погуляем?

Арчи указал в разные концы коридора, давая понять, что воинам следует просто отойти от дверей на некоторое время. Как только те разошлись, он распахнул дверь и вошел внутрь.

Войти – вошел, и тут же вынужден был присесть, втягивая голову в плечи. Над самой макушкой пронеслось нечто, что напоминало растрепанный кошкой клубок шерсти. Синее, сияющее. Клубок плевался красными искрами и не переставая трещал.

Напротив двери, в мягком кресле, закинув ноги на низкий столик, расположился Кайс. Глаза прикрыты, на лице благостное выражение. С таким лицом отдыхают после того, как исполнено нечто сложное, до сих пор не получающееся. Покои главы тайной службы находились в плачевном состоянии. Тяжелые шторы сорваны с окон, втоптаны в пол. Почерневший, обугленный край их свидетельствовал о том, что шторами тушили начинающийся пожар. Пожар? Ну да. Дальний угол комнаты так же почернел, дорогой шелк, которым были обиты стены, в том месте выгорел полностью, выставив на обозрение древнюю серую штукатурку. Огромный вазон с сухими цветами отсутствовал, лишь раздавленные черепки его напоминали Арчи о том, как он великолепно дополнял интерьер. Книги раскиданы по полу, шкаф, в коем хранились драгоценные томики и свитки, уткнулся лицевой своей частью в диван, так и завис между небом и землей. И над всем этим безобразием кружилось нечто, сотворенное его учеником.

– Как назвал?– поинтересовался Арчи, как только оценил масштабы разрушений его собственных покоев.

Кайс дернулся, вырванный из дремы. Часто заморгал, отгоняя остатки сна, мельком взглянув на творение рук своих, промолвил:

– Чудесное чудо.

Арчи кашлянул в кулак и выразительно посмотрел на парня.

– Ты идиот?

– Шучу. Никак не назвал. Сомневаюсь, что я тот, кто первым сотворил нечто подобное. Наверняка ты уже видел такое и сам прекрасно знаешь, как оно зовется.

– Знаю,– согласно кивнул Арчи, в который раз про себя удивившись, насколько неглуп этот малый. Иной на его месте, даже не сотворив подобного, а просто увидев, ползал бы уже на коленях и заламывал руки над головой в тщетной попытке докричаться до Богов. Этот же – нет. Спокоен и рассудителен. – Это зовется Колючим Облаком или Колючкой. Мерзкое создание. И бесполезное.

– Отчего же?

– А что оно может? Сарай сжечь? Ну, крестьян ты испугаешь, и что с того? Разбойников на дороге пугнуть можно, это да. А! – воскликнул Арчи, деланно восхитившись своей якобы догадкой.—Можно еще на рынке толпу развлекать. Пару медяков заработаешь.

– Можно еще дворец Величайшего разрушить, – подхватил Кайс.

– Нет, нельзя. Потому что во дворце есть я.

Арчи, переступая босыми ногами через куски разбитой утвари, вышел в центр комнаты и вскинул одну руку вверх. Затаившийся под потолком сгусток сорвался с места и устремился к открытой ладони. Кайс встревожено вскрикнул, остерегая учителя, но тот и глазом не моргнул. Колючка просто исчезла, словно ее и не было, как только прикоснулась к руке Арчи. Лишь разруха в покоях да запах грозы напоминали о том, что она действительно была.

– Ого, —удивился Кайс. – Это как?

Арчи еще раз окинул взглядом свои покои и, разведя руки в стороны, сказал:

– Прибери тут – тогда скажу. Что-то вы повадились все бардак во дворце разводить. Ты, Нукт…наказание вам всем придумать, что ли?

Кайс молчал. А что сказать? Разве попытаться надавить на то, что в познании науки тайной, постигаемой последний месяц под его, Арчи, началом, увлекся и, достигнув самостоятельно сотворения Колючки, до того был поражен успехом своим, что и не заметил всех непотребств, ненароком сотворенных подспудно? Должно сработать. Арчи никогда его не ругал за промахи в учебе, а за успехи – подавно.

– Я приберу, – скорбным голосом заверил Кайс.

– Поди прочь, – отмахнулся Арчи. – Выспись, сегодня вечером пойдешь в город, людей посмотришь.

– Что я, людей не видел?

– Видел, да не так. Сейчас они тебе другими покажутся. Что я тебе объясняю? – опомнился Арчи. – Поди прочь, я сказал.

*****

– Почему другими? – не понял Трафо.

Гезиль лукаво улыбалась.

– Не так. Ты другим стал, а люди прежними остались. Ты прозрел, и впервые увидишь сегодня, как люди видящие слепыми остаются. Не думай, голова заболит. Иди, отдыхай.

Трафо покинул покои Гезиль. Спать не хотелось. Оставалось пойти туда, где он чувствовал покой и мог забыться, наблюдая за неспешными рыбами, что плавали в бассейне. Во внутренний дворик, что, благодаря архитектору этого дома, всегда оставался в тени – именно туда.

О чем это говорила Гезиль? Что он может увидеть? Месяц почти прошел с тех пор, как он принялся за изучение тайн Божественных осколков, но так и не постиг простейшего – не мог разбудить свою карту. Ту, что была с ним пятнадцать лет. Страшно подумать. Стыдно.

Выйдя на воздух, он направился к излюбленному месту у бассейна, туда, где гранитные ступеньки погружались в воду. Там он садился на бортик и опускал ноги в прохладный водоем. Любопытные красивые рыбы тыкались в колени и ступни, приятно щекотали своими огромными плавниками, похожими на крылья птиц. Так он мог сидеть часами, не думая ни о чем и обо всем на свете.

Поднял взор свой и, к удивлению, заметил, что место его излюбленное занято. Да не кем-то из работников, что частенько отдыхали у бассейна в прохладе, а сыном Глута – Трухо.

Трухо, заприметив гостя, вытащил ноги из воды и уже собрался ускользнуть – не успел. Трафо окликнул его.

– Погоди! Поговорим.

Нехотя остановился сын Глута, резко вернул ноги в бассейн, брызгами замочив подвернутые штаны. Не заметил, уткнулся носом в сжатые кулаки. Сердится. Заметил сердитость эту за ним Трафо давно. Заметил и удивился было, да поразмыслив, понял – ревнует парень. Кажется ему по юности его, по горячности, что все отвернулись, променяли. И не любят, не ценят сына.

Подошел, присел около, закатал штаны и рядом поставил свои ноги с его ногами. Рыбина, огромная, ярко-желтая, испуганно прыснула в сторону.

– Глупая…Чего боится? —спросил и скосил глаза на Трухо.

Тот не ответил, так же молча сидел, спрятав нос в кулаках. Задать ему вопрос? Нет. Трухо сам должен выговориться, без понуканий. Ждать, вот что верно. Молчать и ждать, пока юное горячее сердце само не выдержит тягостного молчания и не выплеснет наружу все, что тяготит его.

Так и случилось. После непродолжительного молчания Трухо заерзал на месте, словно сидел не на прохладном камне, а на раскаленной плите. Сквозь зубы зло бросил:

– Зачем ты появился в моей жизни?

–Я? – удивленно переспросил Трафо. – Мне-то, темному, казалось, что это вы появились в моей жизни. Я вас не искал.

Трухо упрямо затряс головой.

– Не цепляйся к словам. Ты понимаешь, о чем я говорю. Как только бабушка заговорила, и отец, услышав ее речи, похватал всех нас, посадил в кибитку и выехал за стены этого дома, то вся моя семья только о тебе и говорила. Мама, отец, бабушка… Нет, ты не подумай – я очень тебе благодарен за исцеление сестры, но…

– …все говорят обо мне, а не о тебе,– закончил за подростка Трафо.

– Это мне бабушка должна была передать свои знания и карты. Мне, а не тебе.

Трафо протянул руку к медному подносу, что стоял невдалеке, отломил кусочек лепешки, протянул подплывшему к ногам карпу. Рыбина, вытянув губы из воды, несмело приняла угощение, и, ударив сильным хвостом, отплыла на безопасное расстояние. Разноцветная мелочь сбилась стайкой вокруг головы ее, каждая маленькая рыбка спешила отхватить крошку от размокшей лепешки.

– Тебе не кажется, что ты слишком занят тем, что жалеешь себя? – посмотрев на мальчика, спросил Трафо. Заметив, как тот встрепенулся, собираясь ответить, остановил его довольно грубо. —Нет, уж выслушай. Твой отец сделал все, что мог для спасения дочери. Он истратил почти все, что имела твоя семья. Теперь он от рассвета до заката занят тем, чтобы восстановить дело, которое создавалось твоими прадедами. Восстановить и передать тебе. Естественно, что сейчас у него просто не хватает времени для разговоров с тобой. С чего ты взял, что у него нет на это желания?

– А мама? Она-то дома.

– О, брат…ты замахнулся. Вель сейчас нужна твоей сестре. Так всегда происходит. Маленьким необходимо больше внимания. Это нормально. Или ты хочешь сказать, что справедливее будет махнуть рукой на младенца и заняться тем, чтобы успокаивать такого взрослого парня, как ты? Может, это тебя необходимо кормить грудью? Или смотреть, чтобы ты мокрым не лежал в люльке? Может, это ты страдаешь от колик? Ты ведешь себя как младенец, это верно. Но ты им не являешься. Глупо придумывать вины своим родителям, когда они безвинны. И последнее. Ты даже не касался еще Божественных осколков, не знаешь про них ничего, а твоя душа уже воспылала жаждой их обладания. Ты винишь Гезиль в том, что она пытается тебя оградить от всего этого, как прежде оградила твою мать. Вель, я думаю, как и ты, даже не подозревала о том, что Гезиль была Собирателем. Мне уже за тридцать… из-за одной единственной карты я оставил в одиночестве самого дорого мне человека – мать. Я даже не знаю, жива ли она. Может, погибла голодной смертью, может, прохудившаяся крыша, которую некому залатать, вконец протекла, и она заболела от сырости и умерла от болезни. Я живу? Я маюсь. Какая мать, или бабушка, по-настоящему любящая своего внука, пожелает ему судьбу Собирателя? Перестань жалеть себя! Посмотри вокруг – в этом доме нет врагов.

Трухо молчал.

Трафо отломил новый кусок от лепешки и заметил, что тот слишком велик. Паренек протянул руку:

– Поделись. Я тоже хочу покормить их с руки.

Так они просидели час, молча кормя ленивых карпов, прежде чем Трухо поднялся и сказал:

– Ты прав. Во всем. Мне было удобнее себя жалеть, чем оглянуться и посмотреть на все трезво. Не сердись на меня. Завтра я пойду с отцом. Пора начинать взрослую жизнь. Еще ко всему Улдыз…

– Что опять с ней не так?

– Я же старший брат. Мне ей и приданое собирать. Боюсь, не управлюсь вовремя, – рассмеялся Трухо. – Еще раз – спасибо тебе. Этого разговора мне не хватало, видимо.

– Спасибо тебе, – с нажимом на последнее слово ответил Трафо, – за то, что понял.