Читать книгу Неупокоенный - - Страница 1

ПРОЛОГ

– Анни.

Он взял ее за локоть, но она выдернула руку и бросила взгляд на часы, стоящие на столике. Четверть третьего утра.

– Анни, пожалуйста.

Сквозь открытое окно доносились звуки: ревели турбины самолетов, визжали покрышки военной техники – под вой стартовых сирен заканчивалась эвакуация.

– Анни, родная, прошу тебя…

С разбитым пистолетом в руках, с лицом, почерневшим от дыма и гари, в сапогах, покрытых коркой спекшейся крови и пыли, он тряс ее за плечо. Его взгляд был прикован к ее лицу – живым глазам, маленькой ямочке на подбородке, к морщинке на переносице, так легко выдающей ее чувства – но он не видел, не понимал, что она не хочет его слушать.

– Ты же моя жена, Анни! – воскликнул он. – Как ты можешь так поступать?

Этот вопрос застал ее врасплох. Но это быстро прошло, когда она поняла, что муж находится на грани нервного срыва.

– Дэниел, дорогой, – произнесла Анни. – Я люблю тебя, и поэтому мы немедленно уезжаем отсюда.

Она открыла ящик комода и нервно принялась перебирать в нем вещи, складывая некоторые из них в чемодан. Электричество пропало с первыми взрывами. Собираться приходилось в полутьме.

– Я никуда отсюда не поеду, – он снова схватил ее за руку. – Оставь свою сумку. Нам нужно вернуться в город. Раненым необходима помощь.

Она тяжело вздохнула, как человек, собирающийся поднять тяжелый груз, и сердце в груди Дэниела внезапно забилось, как птица в клетке. Ему стало страшно, что она сейчас вдруг повернется и уйдет, оставив его одного, скроется за углом и он никогда не увидит ее. А когда она заговорила, ее голос был жестким и решительным.

– Нет, Дэниел, мы уедем отсюда, – произнесла она. – По радио сказали, что города больше нет. Благодари Господа, что мы живем в пригороде. Но ветер дует с северо-запада, и скоро это доберется и до нас.

– Нет никакой опасности, Анни. Это всё слухи. Здесь безопасно.

Он улыбнулся – и это была улыбка помешенного.

– Да что ты такое говоришь, – сама того не желая, крикнула она. – Нет у нас больше ни города, не страны! Ничего больше нет. Все заражено. Наш дом чудом уцелел. Я благодарю за это Бога, а не военных. Но каждая минута, проведенная здесь, убивает нас.

– Черт возьми, посмотри на меня, Анни! Ты должна просто поверить мне, слышишь? Мы! В! Безопасности!

Она сделала рукой жест, будто отмахнулась от назойливой мухи.

– И куда ты поедешь? – спросил он слегка дрожащим голосом.

– В Бельгию.

Дэниел заскрежетал зубами от злости.

– К нему?

– Да, – едва заметно кивнула она.

С сыном Дэниел не виделся пять лет. С тех пор, как тот, не спросясь отца, вдруг бросил институт.

– Ладно, – сказал он жене, когда она однажды осторожно сообщила ему эту новость. – Бездари мне в доме не нужны.

И – все. Больше ни слова. Вычеркнул из своего сердца. Прекратил с ним всякое общение, пресекал всякое упоминание. Не мог простить такой обиды: не за баранкой виделось ему будущее сына. Круглый отличник, в институте – в десятке лучших – ему ли не учиться? Ему ли не закончить институт?

Но всегда, во всем на неё походил, на свою мать – легкой походкой, характером, светлыми пушистыми волосами. И упрямость он тоже унаследовал от нее.

Дэниел отступил от жены. Его руки безвольно опустились.

– Как ты можешь, – сказал он дрожащим голосом, – бежать из страны, когда она нуждается в нас больше всего!

– Страны! Да нет больше никакой страны, Дэниел! Всё уничтожено.

– Начнем все заново, – твердо сказал он.

– Перестань, Дэниел…

– Нет, ты…

– Замолчи!

– Я там был, я только что оттуда. И я еще жив. Почему ты не веришь мне?

– Боже, Дэниел, – воскликнула она, – ты всегда был фанатиком, но я терпела это потому, что любила тебя. Терпела, когда ты вечно пропадал на службе. Терпела, когда ты выгнал нашего единственного сына из дома только потому, что он не захотел стать таким же чокнутым фанатиком, как его отец. Я была терпелива, но ты переходишь границы. Ты всегда думал только о себе, Дэниел.

Выражение его лица изменилось. Губы подрагивали от гнева, глаза метали искры.

– Ты вышла замуж за солдата, и всегда знала, каким идеалам я предан. И я не отступлюсь от них.

– Даже ради меня и сына?

Он медленно кивнул.

– У нас сегодня годовщина свадьбы, Дэниел. Я приготовила тебе подарок. Он в спальне. Но ты, конечно, забыл. Если бы ты помнил, то попросил бы отгул, а не стоял передо мной весь в крови…

Она закрыла лицо руками и заплакала, но быстро успокоилась.

– Наверное, есть и моя вина в том, что ты ценишь проклятый кусок земли больше, чем семью. Но видит Бог, Дэниел, я старалась.

С улицы донеслись три длинных гудка. Больше она не могла медлить. Она застегнула чемодан и накинула на плечи пальто. И все-таки на пороге обернулась, до последнего надеясь, что он последует за ней, но он остался стоять там, где стоял. Выражение его лица не изменилось – оно было, как и прежде, неуступчивое и гневное. Дэниел верил, что нет выше идеи, чем пожертвовать собственной жизнью, отстаивая Отечество, и ничто не могло заставить его сдвинуться с места.

Тогда она бросила на мужа прощальный, преисполненный жалости взгляд.

– Желаю хорошо провести время и умереть без особых мучений, – услышал он ее прощальные слова перед тем, как захлопнулась дверь.

Пол поплыл у него под ногами, и, чтобы удержать равновесие, он ухватился руками за край стола, но не устоял на ногах и обессиленно опустился на кровать.

Через пол часа силы вернулись к нему, и он приступил к сборам. Он взял с собой совсем немного – две смены белья и пакет с едой, револьвер и две сотни патронов. Это был хороший револьвер бельгийского производства, стоящий не менее пятисот долларов.. Все это Дэниел сложил в дорожную сумку, найденную в ванной. После недолгих раздумий он прошел в спальню и взял с прикроватного столика продолговатый предмет в яркой упаковке.

В темноте ночи ярко светились фары старенького «шевроле».

"Вы получаете то, что занимает ваши мысли.

Хотелось бы вам того или нет, ваши мысли

служат приглашением."

ХРОНИКИ

Выдержка из журналистского расследования ведущего корреспондента Хосе Карлоса бегущей строки «ЛорикФарм» «Что вы на это скажете?». Интервью с врачом-эпидемиологом и политиком, первым заместителем председателя комитета по образованию и науке Асомовым Николаем Александровичем.

В Хэлдонском научном центре врач-эпидемиолог НПО «Arbas» Николай Асомов начинает свой день: выходит из кампуса, где он живет, и направляется на работу; минует проходную и оказывается в лабораторном корпусе. Асомов занимается разработкой вакцины «Marbas».

«Я понял, что это не обычная болезнь, как только приступил к исследованиям. – рассказывает мне Асомов, На тот момент я уже понимал, что все очень серьезно. Следующие 321 день я провел в лаборатории при «Arbas»».

«Микроб, запускающий развитие Marbas, или по-простому вдовы, обнаружить практически невозможно. Я провел сотни исследований на добровольцах, прежде чем вывел алгоритм действий. Благодаря этому алгоритму удалось получить ужасающие результаты. Девяносто девять процентов из ста были инфицированы».

«Я за это время общался с очень многими людьми. Мне мало кто верил, хотя факты были, как говорится, на лицо. В это действительно непросто поверить», – говорит Латыпов. – «Инфицированный не чувствует себя больным. Он совершенно здоров, хотя, несомненно, является переносчиком Marbas».

«Споры о происхождении вируса продолжаются. В числе наиболее распространенных версий такого рода – утверждения, что вирус является биологическим оружием, примененным в Последней войне с целью сокращения населения. Действительно, временный интервал между применением «грязных бомб» и появлением вдовы очень мал. По предварительным подсчетам он составляет пять-шесть месяцев. Приняв во внимание этот факт, мы потратили немало сил на исследование Пустоши. Исследования еще не завершены, но, исходя из имеющихся данных, на данный момент я могу сказать следующее: вдова с войной не связана».

«Вы спрашиваете, в чем главная угроза вдовы?» – доктор хмурит брови. – Тут следует вспомнить о демографическом кризисе и ускоренном старении молодого населения».

«Да. Эти два факта неразрывно связаны между собой. Пока не будет изобретена вакцина, человечеству грозит вымирание. Бесплодие – это первый удар, который уже нанесла вдова одной трети населения Земли. Второй – сокращение продолжительности жизни взрослого населения до 20-25 лет в самом ближайшем будущем».

«Как мы обнаружили эту взаимосвязь? – доктор грустно смеется и поправляет очки. – Вдова коварна и непредсказуема. Мутагенные процессы у детей, рожденных от инфицированных, уже запущены.»

«Больше всего мы опасаемся возможных мутаций вируса. Исследования вдовы, как отдельного вида микробактерии, еще не завершены, но, несмотря на это, восемь месяцев назад мы приступили к разработке вакцины. Мы делаем все, что в наших силах. Большего я пока сказать не могу».

1

Несмотря на худобу, пёс был силен и велик. Он первым взобрался по каменистой гряде и стал ждать. Вскоре до него донеслись звуки шагов. Он вильнул хвостом и заскулил от нетерпения.

– Здесь я, Джек, – сказал Дэниел.

В темноте было трудно различить очертания собаки, однако он знал, что она фыркает от удовольствия при звуках его голоса. Собака вынырнула из темноты и прильнула к его ногам. Они осторожно двинулись к краю выступа. Внизу в сумерках раскинулись руины огромного города. Холодный ветер дул над пустыней, стонал среди руин и расплескивал пепел.

Но не город занимал Дэниела. Он смотрел в беззвездное небо: там, с востока на запад, плыла неспешно тускло-голубая точка. Она парила над мегаполисом, купалась в электромагнитных излучениях Солнца – и ничто не двигалось, не происходило. Но Дэниел продолжал стоять под пронзительным ветром. Четыре минуты – и она исчезнет. Он знал об этом совершенно точно, так как последние десять ночей следил за ней с секундомером в руках, как знал и то, что в миг исчезновения приходят тени. Дэниел судорожно вздохнул, борясь с раздражением. Если бы они хоть раз задержались чуть дольше, а не бежали от него…!

Время вышло. Он развернулся и по узкой тропинке спустился с гряды под навес сухих деревьев, которые когда-то были садом: на кривых, узловатых ветвях кое-где сохранились крохотные иссохшие яблоки, от прикосновения рассыпавшиеся в труху. Пёс бежал впереди. Через пару метров он ощетинился и зарычал. Не спуская глаз с хозяина, в то же время, сделал несколько медленных, осторожных шагов в сторону чащи.

– Почуял, – пробормотал Дэниел. Широкая ладонь сомкнулась на рукояти револьвера, палец нашарил спусковой крючок.

Джек повернулся и молча бросился вперед. Дэниел старался не отставать от него, хоть идти было сложно – тропинки там не было, землю покрывал тонкий слой пепла. Дэниел пригнулся, обошел дерево, которое много лет назад вырвало с корнем во время бури. Изредка слышалось тяжелое дыхание Джека, переходившее в рычание.

Ветер по-прежнему завывал в округе, слышался шум воды, напоминающий звон серебряных колокольчиков. Близость реки означала, что они отдалились от дома на пять – шесть миль. Это неверный путь, подумал Дэниел. Тени никогда не заходят так далеко. Он призывно свистнул, и через пару минут Джек прижался к его ногам, виновато поскуливая.

– Ничего, Джек, – успокоил его мужчина. – В следующий раз…

Он повернулся и пошел в обратную сторону, минул заросли, выбрался к своему жилищу, опустился на ступени крыльца и уронил руки на колени. Джек тщательно обследовал территорию около дома, по-прежнему ожидая, что ему грозит опасность. Потом с ворчанием улёгся у ног хозяина, не переставая следить за всем, что происходило вокруг, и готовясь каждую минуту вскочить с места и вступить в бой с теми ужасами, которые, как ему казалось, таились ночами в округе. Дэниел ласково заговорил с ним и начал гладить по голове.

Псу недавно исполнилось ровно пятнадцать лет.

Столько же лет Дэниел служил своей стране. Его награждали медалями. Он встречался с президентами и давал им советы; в некоторых случаях его советами даже пользовались.

Но война всё перечеркнула – огромные территории стали непригодны для жизни; опустошена и безлюдна была Родина Дэниела; начисто разорён, превращен в огромное пепелище Город – сердце Родины.

Новая жизнь была сложной. Но жить как-то надо было. Начал кое-как жить. Обстроился, обзавелся вещами, попытался даже пахать землю, но она не родила – не хватало солнца. Голод и холод надеялся перетерпеть, и перетерпел. Не справился только с полным неведением.

Однажды не выдержав, он вышел за пределы города и прошагал около семидесяти миль, придерживаясь северо-западной границы центрального района страны. Ветер вольно гулял по огромному кладбищу, называющемуся Родина. Там были обгоревшие стены городов, пепел на местах поселков, кресты и кости в засохшей траве у дорог. Выбившийся из сил, Дэниел ни с чем вернулся в Город. Еще неделю он без сил лежал, вытянувшись, на кровати, положив на грудь большие руки, ладонь на ладонь. Его худое лицо с крепко зажмуренными глазами, с резко проступавшими морщинами, было, как у человека, преодолевающего боль.

Потом пришли сны. Они напоминали ему о прежней жизни и Анни. Думая о жене, он чувствовал отвращение. Но чаще – нежность. Тогда, снедаемый тоской, он вынимал из ящика стола старенький альбом с фотографиями, садился возле пышущей жаром печки и пересматривал выцветшие фотокарточки. Он желал маленькой светловолосой женщине счастья. Так прошли первые пять лет.

Но годы шли. Снедаемый одиночеством и бессилием, он обозлился.

Когда-то Дэниел верил в людей. Надеялся, что рано или поздно они вернутся на Родину, чтобы заново отстроить её. Но не было вокруг ничего, кроме завывания ветра и развалин. И Дэниел озлобился.

– Чертовы трусы они все, вот кто, – мотал он волосатой головой. – Чего боятся? Заразы? Но ведь я-то всё еще жив! Значит, нет никакой заразы в воздухе. Вот и получается…

Дэниел начинал грязно ругаться, с отвращением повторять: «трусы»; ребром ладони бить по столу, стене или бедру, надеясь, что отпустит злось, но она не отпускала, и тогда Джек, который долго и терпеливо следил за хозяином ясными карими глазами, начинал ворчливо рычать. Дэниел пристыженно смолкал и уходил пить чай.

– Да, я сержусь, – негромко оправдывался он, обдирая бумагу с побелевшей от старости шоколадной плитки. – А как иначе? Что мне, в пятки целовевать тех, для кого Родина – пустой звук? Хоть зарычись, зверюга, всё равно буду злиться. И не прощу уже теперь, даже если придут, даже…

Чувствуя неладное, пёс снова начинал ворчать, а Дэниел смотрел на него с укоризной и упрямо повторял:

– Вот увидишь. Всё равно не прощу.

И не простил.

В тот день – день первой встречи с тенями – Дэниелу с самого утра было как-то не по себе. Он тащил тележку по улице, но увидев на дороге старый высохший клен, не задумываясь, лег рядом, решив полежать и передохнуть. Болела голова: было трудно повернуть шею.

Где-то неподалеку журчала вода. Звук ее манил и успокаивал одновременно. Через минуту он встанет, умоется и вдоволь напьется. Через минуту.

Он уснул и проснулся только глубокой ночью. Ему снился кошмар. Когда он открыл глаза, то обомлел от ужаса. Всего в паре шагов от него возвышались четыре фигуры. В затемненных стеклах масок-респираторов плясали отблески звездного сияния. Он моргнул – и они пропали.

Сначала Дэниел подумал, что ему показалось, но что-то неуловимое – ничего явного, конкретного, но какая-то мелочь – вызывало у него беспокойство.

Спустя три дня он проснулся среди ночи и сел в постели.

Джек рычал и скреб лапами дверь.

– Цыц! – прикрикнул на него Дэниел.

Пёс поднял голову, а затем снова принялся лаять и царапать дверь. Дэниел протер глаза, провел рукой по спутанным, давно не стриженным волосам. Потом снова лег и натянул на голову одеяло.

Но разве уснешь под такой шум?

– Ну что с тобой? – сердито спросил он собаку.

Джек перестал рычать, уселся и стал смотреть, как хозяин встает с постели. Дэниел прошел к стулу, на котором была свалена одежда и принялся одеваться. Он заправил рубашку в брюки и босиком прошел на кухню. Из окна лился лунный свет.

Хотелось есть.

Он подошел к шкафу и заглянул в него. Пусто. Небольшая тарелка со скисшей фасолью и кастрюлька с овсянкой… ничего, что он мог бы поесть. На нижней полке лежали три старые сморщенные картофелины, такие крошечные, что не могли бы насытить даже пигмея. Дэниелу расхотелось есть.

Закрыв дверцу, он подошел печи, закинул дрова, поджег и поставил кофе. Ожидая, пока вода закипит, присел на краешек табуретки, слегка поеживаясь от утренней свежести. Взгляд его перекинулся на шахматную доску, которая стояла на подоконнике. Он передвинул даму и объявил белому коню шах. Потом снова зарычал Джек.

– Ладно, пошли! – сказал он Джеку. – И что тебя так беспокоит?

"Может быть, крыса, – подумал он. – Дом постепенно разрушается".

Он открыл дверь и вышел на крыльцо, чтобы узнать, что случилось, но остановился на нижней ступени и, чтобы не упасть, оперся на перила. От леса по примятой траве в разные стороны тянулись три цепочки следов.

Несколько дней Дэниел высматривал их, проверял округу, но ничего не обнаружил. Он решил, что его услышали, а потом снова увидел следы. Стройной цепочкой они вели к окну и там прерывались.

Кто они? Почему следят за ним? Чего же они хотят? Почему не уберутся восвояси или не перейдут к прямому контакту? Может быть, они изучают, как он сумел выжить в зоне взрыва. Или изучают его быт. Но для этого, подумал он, хватило бы и нескольких дней.

В любом случае, Дэниел не хотел никого ни видеть, ни слышать. Он был зол и полон решимости.

– Это моя территория, – громко сказал он. – На правах хозяина я убью каждого, кто сюда сунется.

Он смазал револьвер машинным маслом, зарядил барабан и начал их выслеживать.

Дэниел прозвал их тенями.

Иногда он представлял, как большая сильная машина несёт людей через разоренные земли, мимо разрушенных зданий, по дну иссохших рек и вычеренным полям, а высоко в небе над машиной бесшумно парит беспилотный аппарат. Всё это для того, чтобы понаблюдать за ним, полкковником Дэниелом Леруа.

Но людям в машине, конечно, не по себе. Дома им нравится куда больше. И, где бы ни существовал этот дом – на другом конце земли, или, может, чуть ближе – утром они заберутся в автомобиль, и на огромной скорости тот преодолеет мертвые земли, чтобы тени, попивая за семейным столом горячий чай, травить байки об одиноком полковнике, живущем на границе между жизнью и смертью.

Люди – тени приходили по ночам.

Ночь была холодная. С северо-востока ползли тяжелые тучи. Первые хлопья пепла закружили в воздухе, подхваченные воздушными потоками. Значит, скоро снова начнется буря, подумал Дэниел. Тучи пепла поднимутся на огромную высоту и полностью скроют небо, землю и город.

Но больше всего ему не нравилось то, что запасы еды подходили к концу. Пять дней назад на окраине города он наткнулся на супермаркет и рядом с мясным отделом в автомате нашел окаменевший от времени окорок. Под жесткой коркой обнаружилось темно-красное соленое мясо. В тот же вечер Дэниел поджарил над костром толстые куски окорока и добавил их в банку тушеных бобов. Остатки окорока должно было хватить им всего на пару дней. А дальше?

Он все поглаживал собаку, как вдруг почувствовал, что шерсть под его рукой встала дыбом. Ворчание пса переросло в грозное рычание. В одно мгновение пёс вскочил и бросился в сторону леса. Дэниел не медлил ни секунды.

С револьвером наперевес он бросился за ним, но, пробежав не больше ста шагов, остановился. В иссохшей траве явно проступали следы. Совсем недавно кто-то стоял здесь и наблюдал за ним. Это привело его в исступление. Он перевел взгляд на револьвер и заметил, как крепко его руки сжимают оружие. Белые, онемевшие пальцы буквально вцепились в гладкое коричневое дерево.

И в этот самый миг он услышал позади шорох.

То, что Дэниел сделал в следующий момент, он сделал не раздумывая, импульсивно. Вскинул револьвер, развернулся и, не целясь, выстрелил. Тишину разорвал визг раненого зверя.

В кустах что-то дернулось. Хвост. Хвост Джека. Дэниел медленно приблизился к зарослям и раздвинул ветви.

Джек лежал на боку. Глаза у него были закрыты, но, когда хозяин наклонился над ним, он приподнял веки, силясь взглянуть вверх, и чуть шевельнул хвостом. Шерсть на спине у Джека промокла и потемнела от крови. В ответ на эту ласку пёс тихонько зарычал. Но рычание прозвучало чуть слышно и сейчас же оборвалось. Веки Джека дрогнули и закрылись, всё тело как-то сразу обмякло, и он вытянулся на земле.

Дэниел взял пса на руки и побежал к дому. Толкнув плечом дверь, вбежал в гостиную и положил его на диван. Затем, сняв с крючка в прихожей керосиновую лампу, поджег фитиль и поставил на середину стола. В слабом свете он, наконец, смог как следует рассмотреть кровоточащую рану на животе собаки. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что с минуты на минуту все будет кончено. Дэниел был совершенно бессилен чем-нибудь помочь.

Я должен что-то делать, подумал он, иначе сойду с ума.

Было где-то четверть восьмого, когда Дэниел добрался до города. Он поднялся по истертым каменным ступенькам на террасу полуразрушенного здания, вынул из трехколесной тачки лопату и принялся копать. Он трудился до самого вечера. Несколько раз ему казалось, что его кто-то преследует. Однако, когда он оглядывался и пытался увидеть преследующего, перед ним была только пустая дорога.

Его рубашка от пота прилипла к спине, на ладонях саднили мозоли, когда он наткнулся на мумифицированное тело: кожа потрескалась и порвалась на стыках костей сморщенного и изможденного лица мученика, сухие сухожилия были перекручены как проволока. Дэниел отбросил лопату в сторону и осторожно положил мертвеца в тачку. Всем телом налегая на нее, он потащил ее вверх по склону. Несколько раз тележка застревала, и тогда он, одной рукой таща ее за собой и размахивая для равновесия другой, прокладывал дорогу в другом направлении. Время от времени он опирался на тележку, чтобы отдышаться.

Скоро потянуло холодом. Дэниел ускорил шаг и через пару миль вышел к берегу реки. В воздухе висела пелена серой водяной пыли. Молочная пена накатывала на гальку. Не останавливаясь, он затащил тележку в воду.

Расчет Дэниела был безжалостно прост: у него нет времени, что копать могилы, и вода поможет ему схоронить безымянные кости. Когда люди вернутся в город, им не придется столкнуться с этим кошмаром. Им будет легче, чем мне – так размышлял он поначалу, пока верил, что жители города вернутся.

Дэниел выбрался на берег и устало опустился на гальку. Совсем скоро, подумал он, я принесу сюда своего единственного друга. Он хотел подняться и двинуться в обратный путь, но остался сидеть на месте. Джек умер, теперь поздно, он прекрасно понимал это. В душе его поселилось гнетущее отчаяние.

Он оказался трусом. Не смог наблюдать, как его собака умирает, не смог заставить себя прикоснуться к ее телу. Вероятно, он даже никогда не вернется в свой дом, и придется все начинать сначала.

Ты трус, трус, трус.

Грубо, но верно. Ему хотелось сейчас поделиться с кем-нибудь переживаниями, но единственным собеседником была река.

Дэниел снял ботинки и вытянул ноги. Холодные волны омыли ступни. Он вздрогнул от холода.

Сколько Дэниел себя помнил, его всегда боялся воды. Боялся оказаться на глубине, не имея под ногами твердой почвы. Зеркальная гладь воспринималась им как нечто вызывающее опасения, и в голову лезли мысли о том, что под ней вскрывается нечто необъяснимо ужасное и смертельно опасное.

За эти годы что только он не делал, к кому только не обращался, чтобы избавиться от этой изнуряющей болезни. Но, в лучшем случае, отпускало только на некоторое время. А тут – сам вылечился. И чем? Войной.

Дэниел не заметил, как уснул прямо на земле. Ему приснился сон: он стоял перед неподвижной толпой, от которой его отделяла пропасть, и беззвучно кричал.

Спустя некоторое время его разбудил какой-то звук. Дэниел взглянул на часы. Половина третьего. Встревоженный, он долго вглядывался в темноту, но звук больше не повторился. Да и был ли он вообще?

– Кто здесь? – на всякий случай окликнул он, и звук собственного голоса испугал его. Дэниел принялся искать на поясе револьвер, обливаясь холодным потом при мысли, что не найдет его. Почувствовав рукой холодную металлическую рукоятку, он мигом взвел курок.

– Кто здесь?

В кармане у него был фонарик, но он не решался воспользоваться им. Почему?.. А хочет ли он на самом деле видеть, кто там?

И он просто лежал, еле двигаясь вслушиваясь в тишину и ожидая, пока разбудивший его звук повторится снова, но вскоре задремал.

Звук повторился. Внезапно, вздрогнув, Дэниел широко раскрыл глаза, чувствуя, как похолодели его конечности. Ох, если бы небо не было затянуто облаками, луна, почти полная, осветила бы ему…

Нет, он не хочет ничего видеть. Он совершенно не хочет ничего видеть. Не двигаясь с места и затаив дыхание, Дэниел услышал совсем рядом с собой легкие шаги.

Он догадался, что скрывает тьма. В душе всколыхнулась прежняя злость. Не открывая глаз, он сказал:

– Это вы во всем виноваты. Убирайтесь.

На правом запястье у Дэниела были часы. Он слышах их размеренное тиканье. И – больше ничего. Никто не посмел к нему подойти; не нарушил его границ; не потревожил его.

Потом тиканье заглушил дождь, со всхлипами, со стонами забарабанивший в рамы. Дождь? Десять лет земля сохла; хранила память об усопших. Только пепел сыпал из темных мрачных туч.

Дэниел подошел к левому окошку, уткнулся лбом в холодное мутное стекло. Ветер гнал пыль по дороге, и в сумерках она напоминала полупрозрачный занавес, за которым город превратился в сероватый город-призрак. С каждой секундой он забирал всё сильней, и скоро завывание его перекрыло все прочие звуки. В стекло застучали крупные серые мушки.

Нет, не дождь омывал землю. Начиналась буря. Темный грозовой фронт занянул все небо. К верхушке фронт расширялся, сужаясь к основанию. Зрелище это напоминало воронку, не касающуюся основанием пыли. Внутри воронки что-то безудержно пульсировало, выплескивая к небу все новые клубы черных туч.

В миле от аптеки виднелось здание – длинное здание синего цвета с металлической крышей. Здание задрожало и завибрировало. Дэниел увидел только, как ужасный смерч взвился в небо, будто втягивая в себя это здание, и затем крыша раскололась надвое. Одна половина упала на землю, другая, подхваченная порывом ветра, устремилась в небеса.

Дэниел испугался. Нет, это была не обычная буря, к которым он привык. Надвигалось торнадо. И, судя по черноте, которая расплескалась всего в паре миль от него – он в самом эпицентре. Он отшатнулся от окна и в панике огляделся. Единсвенным укрытием было складское подвальное помещение.

Сбегая вниз по ступенькам вниз, в подвал, он ощутил вдруг странную, тревожную вибрацию. То, что он ощущал сейчас, было почти звучащим. Будто в центре его мозга раздался громкий вопль. Потом, он увидел то, что невозможно забыть до конца своих дней: аптека под натиском стихии затрещала, крыша взмыла в небо, и в помещении закрутился черный смерч-торнадо в миниатюре, и от вибрации закладывало в ушах. Вибрация под ногами Дэниела усилилась; казалось, даже воздух вокруг его лица начал дрожать и колебаться.

Позже он не мог поверить своим часам, говорящим, что он провел в подвале каких-то пятнадцать минут, – хотя логика, безусловно, подсказывала, что раз часы идут, значит, они не врут. Никогда прежде Дэниел не ощущал так остро субъективность, пластичность времени. Казалось, он провели в темноте час, два, три… Внезапно Дэниел начал осознавать, что он в подвале не один. Здесь были еще трупы. «Может быть, какой-то бедняга додумался спряться здесь, – подумал Дэниел, – но умер от ран…» Потом Дэниел почувствовал, что дело не в трупах. В подвале был еще кто-то, кто-то живой, и Дэниел всем своим существом понял вдруг, кто это.

Тени людей, преследовавшие его много лет; люди, чьи образы мерещились ему во тьме.

Откуда-то… из левого или правого угла… они наблюдали за ним. И ждали. В нужный момент они коснутся его и… что? Он сойдет с ума от страха. Именно так. Они видят его. Дэниел был уверен, что они видят его. Их глаза могут видеть в темноте не хуже кошачьих – или глаз вампиров и оборотней, как в этих дурацкий фильмах.

Сперва Дэниел различал, где фантазия, а где реальность, но время шло, и ему все больше казалось, что фантазия и есть реальность. Ему чудилось, что они дышат ему в спину. Страх сжал его сердце. Нет, это невыносимо, и лучше так, чем…

Дэниел сделал шаг вперед и распахнул дверь. Подвал залил поток белого света, такого яркого, что Дэниел инстинктивно прикрыл глаза рукой. Постепенно глаза его привыкали к свету.

Дэниелу показалось, что, когда он спускался, свет был не таким ярким, и он сразу понял, почему. Вместо унесенной крыши над его головой зияло небо. Ничем не покрытые стены аптеки напоминали скелет ископаемого животного, внутри которого он стоял.

Сначала он быстро поднимался по ступеням, потом замедлил ход и обернулся. Там, из-под ступенек, выглядывала какая-то тень, имевшая руки. Эти руки вытянутыми указательными пальцами указывали на кучку крысиных костей в углу.

Дэниел подумал о том, что незнакомца следует похоронить, осталось только найти тележку, и, оторвав, наконец, взгляд от подвала, он выбрался на поверхность, огляделся – и его сердце в груди вдруг отчаянно забилось.

На противоположной стороне улицы стоял Джек.

Лапы пса дрожали от напряжения, с розового языка капала зеленоватая слюна.

Дэниел вскрикнул, в ответ Джек завыл.

– Это по-настоящему, – уверил себя Дэниел.

Он приказал себе не плакать. Он ненавидел плачущих мужчин. Дэниел, все еще не веря своим глазам, подошел к нему и поднял его на руки. Джек лизнул его в щеку.

Пока Дэниел нес его домой, он продолжал тихо говорить. Никто не причинит ему зла. Никто не ударит его. Никто не бросит его. Пёс затих, глядя в небо.

Он положил собаку на кровать и лег рядом, все поглаживая ее по загривку, и пролежал так около часа. Его преследовали самые разнообразные мысли и догадки. Но не осталось людей, с которыми он мог бы их обсудить.

Противоположная стена комнаты от пола до потолка заставленной полками, книгами, журналами, его дневниками и открытками, которые Дэниел нашел в чудом уцелевшей книжной лавке. Выбрав одну из них, он прошел к столу и, покопавшись в ящике стола, достал карандаш. На обратной стороне открытки он написал: «Дорогая Анни…».

Он попытался вычленить мысль – а что именно он ей напишет сегодня? На протяжении последних десяти лет он оставлял для нее послания, которые аккуратно складывал на полку, и теперь он мог вытащить из длинного ряда стоящих на полках открыток тот самый и вновь пережить памятный день. Хотя он ни разу этого не сделал. Странно, отчего-то у него никогда не хватает времени, или кажется, что не хватает на то, чтобы перелистать хоть что-то из написанного за долгие годы. Написанного для нее на открытках, которые никогда не попадут в руки адресату.

В конце концов, Дэниел открыл глаза и написал: «Я считал, что потерял своего друга, но Джек жив». Затем он вернул открытку на полку, встал и подошел к окну. Звук шагов отдавался в помещении глухим эхом. Он взглянул на часы и увидел, что уже за полночь. Облака разошлись, и ночь стояла тихая, лунная. Впрочем, здесь всегда будет спокойно, подумал он. Обитатели планеты в порыве войны пустили в ход свое чудовищное оружие. Оно отравило воду и почву, небо затянуло радиоактивными осадками, который падает, падает на землю, и уже не видно этому конца. Так говорили по радио, пока не пропал сигнал.

Посмотрев на часы, Дэниел понял, что звезда вот-вот появится на горизонте. И он почувствовал в себе смутное, неосознанное стремление что-то делать – мерить дом шагами, словно зверь в клетке, кричать, или… Или…

Он протянул руку и взял со стола револьвер. Торопливо выдвинул ящик, где хранились патроны, вытащил коробку и положил в карман. Надел пальто и направился к двери. Джек тут же вскочил и затрусил за ним. Он прекрасно знал, по какому пути последует хозяин и побежал в сторону зарослей, но, не услышав позади шагов, развернулся и потрусил обратно. А Дэниел, постояв с секунду, точно в нерешительности, сел на крыльцо. Он еще раз посмотрел на часы: ровно два. Тогда он встал, достал револьвер, патроны из кармана и бросил на землю.

Затем отвел Джека в сарай, закрыл дверь, а сам вернулся в дом. Сердце его отчаянно колотилось в груди: оно как будто чего-то ждало и с каждым толчком отсчитывало время до события, которое должно вот-вот случиться. Он с удивлением почувствовал, как потеплело у него на душе, словно что-то до сих пор было не так, а теперь все встало на свои места; словно он искал что-то давно потерянное и вдруг нашел.

А все-таки – какое мальчишество!

Дэниел тихо рассмеялся. Но тут до его слуха донесся какой-то звук.

Дэниел с ужасом понял, что в дверь стучат.