Читать книгу Неупокоенный - - Страница 6

Они приблизились к Нэтфорту ранним утром, когда солнце только-только показалось над горизонтом; пересекли ручей и стали подниматься по склону, за которым раскинулся город. Мир был влажен от росы, в воздухе держалась ночная прохлада.

Выкарабкавшись из зарослей кустов, они осторожно направились вверх, где выше по склону за домом виднелся ветхий сарай. За домом начиналась ровная гладь дороги.

Когда они укрылись под навесом сарая, над Нэтфортом показалось солнце. Редкие тучи теперь еле двигались в накаленной бледной синеве неба.

Они немного постояли, прислушиваясь, пытаясь уловить звуки, свидетельствующие о чужом присутствии, но в безжизненно-сером воздухе висела тишина.

Тогда Первый приблизился к дому, обогнул небольшую пристройку и оказался во внутреннем дворике. Рядом с водной чашей осушенного фонтана лежала, вытянув передние лапы, собака. Трава вокруг была вытоптана и примята. Тяжелая цепь запуталась в ветвях кустарника и натянулась до предела. При появлении людей пес повел носом и тонко заскулил.

Первый толкнул дверь плечом, убедился, что она не заперта и вошел в дом. Внутри было темно. Плотно задернутые шторы не пропускали свет, и они включили фонарики. В круглом пятне света возникли обшарпанные стены и мебель. По полу были разбросаны небольшие комочки, напоминающие крысиный яд. Может, это он и был, потому, что ни одной крысы они не встретили.

На кухне они наткнулись на труп мужчины. Над большим обвислым животом в знойной тишине отчетливо жужжали мухи. Первый снял с крючка полотенце и накрыл им распухшее лицо покойника. Затем перешагнул через него и направился к двери, но вдруг остановился. Разгоняя тишину, вдалеке заревел двигатель. Довольно близко.

Второй присел и потянул за собой первого. Гудение двигателя усилилось. Он осторожно выглянул в окно, но тут же отпрянул.

– Спокойно, – сказал Первый. – Всего лишь дозорные. Переждем.

В небе вдали прогудел вертолет, и через минуту в небо поднялось пламя. Взрывали мосты.

Второй видел, как напрягся рот Первого, как сверкнул едва сдерживаемый гнев в глазах под толстым черным капюшоном плаща. А затем тот отвернулся. Десять минут спустя звук двигателя стих. Они поднялись, распахнули дверь и оказались на соседней улице.

Прижимаясь к фасадам зданий, шли в полном молчании. Оставили позади городской парк и пересекли парковку торгового центра. Повсюду царило запустение. Улицы казались мрачными и темными, как ущелья, несмотря на яркий блеск полуденного солнца.

Примерно через милю Первый остановился. Глубоко впалые холодные, как кусочки льда, глаза неотрывно смотрели на двухэтажный кирпичный коттедж на противоположной стороне улицы. Его губы бесшумно шевелились, словно он пытался сказать что-то важное, но не мог оторвать правильные слова от кончика языка, но он пересилил себя, взялся за круглую ручку и включил фонарик.

Луч фонаря вычертил в темноте силуэты мебели. Тишина звенела в ушах.

Переходя из комнаты в комнату, он аккуратно приподнимал полупрозрачную пленку и осматривал хранившиеся под ней предметы. Он делал это не спеша, с каким-то внутренним упрямством, будто растягивал время, и с такой же медлительностью взялся за корешок одной из книг. Пока он листал страницы, из книги выпал плотный листок бумаги. Нагнувшись, он поднял его. Это оказалась фотография улыбающейся женщины и мужчины с ребенком на руках.

Несколько секунд он сжимал снимок в руках, затем опустил его в карман и почти бегом выскочил из комнаты, минул коридор, но на пороге гостиной замер так резко, будто его парализовало. Он увидел женщину с телом, непомерно крупным, раздувшимся под платьем; крепко сбитого мужчину с закинутой назад головой и желтоватыми навыкате белками глаз – они сидели за столом, точно живые, и только неестественные позы выгнутых тел, заломленных рук, окоченевших пустых лиц выдавали их. Инфекция прикончила их мгновенно.

Второй стоял за спиной товарища, исподлобья косясь на привычную картину. А сами во всем виноваты, подумал второй. Мутировавший вирус забирал жизни лишь тех, кто был абсолютно здоров. Согласись они привить им закрытую форму – и протянули бы до глубокой старости, только нетфордцы поверили, что обособленность, море и горы смогут вечно отфильтровывать отравленный воздух.

Но уровень смертности вируса составляет 100 %. 100 % человек умрет, потому что человеческий организм не способен вырабатывать антитела, необходимые, чтобы остановить губительное продвижение антигенного вируса. Каждый раз, когда организм вырабатывает нужные антитела, вирус просто приобретает новую форму. Поэтому практически невозможно создать ни превентивную, ни лечебную вакцину.

Смертельно опасная болезнь. И непредсказуемая. Одни сгорали за считанные часы, другие тянули неделями. Вот эти-то другие и доставляли больше всего хлопот. В какой-то момент им вдруг взбредало в голову, что их обманывают – болезнь не смертельная, опасность исходит от врачей и военных. Бывали случаи, когда они предпринимали попытки к бегству. Цена ошибки была велика. Полная зачистка карантинных зон стала обычной практикой.

Вдруг повисшая тишина разбилась. В углу послышался слабый шорох.

Пальцы первого, схваченные судорогой, разжались. Фонарик покатился по полу и выхватил из темноты холодильник, газовую плиту и ворох одеял на матрасе между ними. Шорох повторился.

Молча, с плотно сжатыми губами, он бросился туда и увидел девочку с веснушчатым, туго обтянутым кожей лицом, длинной челкой, липшей к кровоточащей язве на переносице и плотно закрытыми глазами. Она была без сознания. Рядом лежал в мальчик лет восьми-десяти. Он был в ненамного лучшем состоянии, чем девочка. Из носа у него сочилась кровь, под глазами отпечатались фиолетовые круги.

Первый медленно повернул к себе голову мальчика, прижался губами к губам, уловил слабое дыхание – и неловко обнял угловатые плечи мальчика. Ребенок оживился от прикосновений и слабо застонал.

Второй, услышав стон, бесшумно подошел ближе, заметил кровавые ободки под глазами мальчика и вздрогнул.

Кровавые ободки означали одно: мальчик перенес последнюю, смертельную стадию вдовы. Наследственный иммунитет? Но он не был привит закрытой формой вдовы. Он должен был умереть, как остальные нэтфорцы. И все-таки организм продолжает сражаться с болезнью.

Что-то новое появилось во взгляде Второго, когда он взглянул на Первого.

– Эй, не хочу показаться жестоким, – произнес он, – но нужно уходить.

Мужчины в упор посмотрели друг на друга.

– Мы всегда понимали друг друга без слов, верно?

Время шло. Первый переварил сказанное, и его словно окатило холодной водой.

– Я думал, что смогу с этим справиться, – прошептал он. – Но… Дай мне время, я всё придумаю!

– Не сходи с ума, – полное лицо исказилось от гнева. – Контроль не выпустит его из города. Ребенок – носитель. Всё, что ты предпримешь, превратит и твою, и его жизнь в ад.

Внезапно тело мальчика задергалось в судорогах.

– О, Господи, помоги, – вскричал первый, но раньше, чем кто-либо успел сдвинуться с места, судороги прекратились. Мужчина моргнул и медленно перевел взгляд на Второго. Прошу тебя, – голос его дрожал, – черт побери, это же мой сын! Ты же знал, когда шел со мной, что это риск, и все-таки шел.

– Это не твой сын.

– Не смей так говорить! Мэгги…

– Мэгги!… Надо же, ты вспомнил о ней! Когда я уносил от нее ребенка, она плакала. Я думал, это от тоски и даже было остановился. Но она сказала: если бы мне снова пришлось выбирать жизнь сына против его жизни, то я бы выбрала его. Такая вот. Мать.

Отдаленные выстрелы звучали все отчетливей. Второй с трудом подавил ярость и продолжил с холодной решительностью:

– После ее смерти я сказал, что каждый волен поступать так, как ему заблагорассудится. У Мэгги была депрессия. Они принимала таблетки, но продолжала мечтать о смерти. Это был ее выбор. Дура любила тебя – за то и померла.

Он вдруг вспомнил ее образ – воздушная, всегда легкая. Умела танцевать так, что голова шла кругом. Две тяжелые косы, ровный пробор и колючие глаза под челкой. Она будто никого не замечала, и он боялся приблизиться к ней. Первый ничего не боялся.

Второй. Всегда и во всём.

Там, у подъезда заброшенной многоэтажки, он зажал рот младенцу в надежде, что тот перестанет звать свою мать – женщину, что лежала за дверью обшарпанной квартиры на грязных простынях среди клопов и крыс.

Но, когда неразумный взгляд младенца остановился на нем, не выдержал и опустил руку.

Пронзительный северный ветер, воющий в кронах деревьев, заглушил истеричный плач ребенка. Второй снял с себя куртку, закутал дрожащее тельце и направился в сторону автомобиля.

Заброшенный городок на краю света. Он собирался вернуться туда, как только избавится от ребенка. Вернуться в эту обшарпанную квартиру, пропахшую ее духами, с ее туфлями на коврике, халатом в шкафу и аптечкой с таблетками на прикроватной тумбочке… Таблетки… Какие это были таблетки? Этого Второй вспомнить не мог.

Но ее образ – нет! Он никогда не забывал его.

Первый, сгорбившись, молчал. Тогда Второй, выждав время, которое, как ему показалось, длилось бесконечно долго, подошел к ребенку и прислушался.

– Твой сын очень послушный мальчик. Он умер.

Первый вздрогнул, сгорбился и затрясся от беззвучных рыданий.

– Он мертв, – повторил Второй. – Можешь быть спокойным. Ты сделал все, что мог.

Взгляды товарищей встретились.

– А девочка? – прошептал первый.

– Она не будет страдать слишком долго.

Но на пороге, когда Первый на секунду замер и прислушался, вдруг показалось, что мрачная тишина не была полной. Там, в глубине дома, пульсировала слабая энергия угасающей жизни. Первый с остервенением рванул воротник в попытке расстегнуть его, жадно схватил ртом воздух и бегом спустился по ступеням.