Читать книгу Пепел крестьянской Души - - Страница 19

Декабрьское солнце в Сибири светит ярко, но не греет. Да и появляется оно на небосклоне не очень часто, словно специально уступая своё место тяжёлым снежным облакам. А из тех неделями напролёт валит хлопьями снег и накрывает землю толстым пушистым одеялом, способным сохранить от холода всё живое, чтобы оно, дождавшись весны, вновь расцвело и продолжило свой земной круговорот. Ну, а когда однажды утром солнце всё таки появляется на востоке и своими оранжево-красными лучами начинает ощупывать землю, то вся округа замирает в преддверии лютого мороза. Хорошо ещё, если он придёт без ветра. Можно хоть как-то сберечь тепло в домах и хлевах и защитить от простуды детей и домашний скот. Но если сизый дым из печной трубы начинает прижиматься к крыше в южную сторону, то на душе людей становится тревожно и тоскливо. В такие дни они стараются делать всё от них зависящее, чтобы не допустить материальных потерь. Почти круглосуточно топят печи, сохраняя не только тепло в избах, но и грея пойло для скота. И хотя обычно северный ветер задерживается ненадолго, урон крестьянским хозяйствам он наносит ощутимый всегда. Раньше, в спокойные царские времена, крестьяне знали, как справляться с такими природными явлениями, и заготавливали столько дров, зерна, овощей и сена, сколько могло потребоваться в даже самую лютую зиму. Но с приходом советской власти на территорию Сибири – всё кануло в лету.

Ранним холодным утром 27 декабря, когда до рассвета оставалось ещё часа два, Василий запряг огромного рыжего быка в дровни, бросил на них охапку сена, положил большой и тяжёлый мешок с заморожеными карасями, привезённых в подарок Гамзатом, и ещё один поменьше – с разными гостинцами, накрыл всё это сверху старым овчиным тулупом, и взяв в руки вожжи, уверенным голосом скомандовал: «Циля! А ну, пошёл!». Словно категорически отказываясь выполнять команду, бык резко мотнул головой, но немного постояв, сделал первые шаги по направлению к широко открытым тесовым воротам. Василий пошёл рядом с дровнями. В это время на крыльце появился Иван Васильевич и громко произнёс: «Ты смотри, паря, у Лисафиды долго не задерживайся. Ночку отдохни с дороги, а завтра к паужну будь дома. И не забудь передать от меня поклон всем родственникам. Если они нам не помогут, то придётся всех овец и нетель под нож пускать. Так и скажи». «Не беспокойся, тятя. Всё исполню, как велите», – ответил Василий, и выехав за ворота, повернул направо, в сторону моста через Ик. Иван Васильевич закрыл за ним тяжёлые тесовые ворота, что-то буркнул под нос, отряхнул на широком крыльце от снега пимы и направился в избу.

Продвигаясь по улице родного села, Василий хотел было заставить быка ускорить движение и с протяжкой прошёлся по его широкой спине кнутом, но бык недовольно дёрнул задней ногой, махнул хвостом, однако ускорять шаги не стал. «Да, Буран, ты не Воронко. На том бы в два счёта до Большого Пинигино доскочил. А на тебе полдня придётся ползти», – с сожалением подумал Василий и продолжил идти рядом. Неожиданно мимо него проскочил Букет и поравнявшись с головой быка, звонко залаял. «А тебя кто звал с собой? Как ты вылез из под сеней? Я ведь специально тебя там закрыл, чтобы не увязался. А ну, марш домой, пока и тебя кнутом не огрел!» – пригрозила Василий. Но словно не слыша угрозы хозяина, Букет весело помахивал пушистым хвостом и продолжал лаять на быка. Тот косился на кобеля злыми, налившимися кровью глазами и, нехотя, ускорял движение. «Вот жулик! Слышит же, что ругаю его, а делает вид, что не понимает. Нуда ладно, оставайся. Втроём всё веселее будет», – сдался молодой мужчина и улыбнулся. Настроение хозяина одобрил и Букет, и с ещё большим упорством продолжил раздражать быка. Преодолев мост и поднявшись в небольшую горку правого берега, Василий сел на самый зад дровней и стал медленно уходить в мысли о событиях последних дней. «Чо-то не так делают новые власти. Разве можно над мужиками и бабами издеваться без конца? Нельзя так сильно натягивать пружину у ружья. Сорвётся боёк и произойдёт выстрел. Весь воздух вокруг пропитан ненавистью к коммунистам, которые стоят во главе большевистских советов. Не успеет власть сообразить что к чему, и может оказаться не у дел. И кто их так травит на свой народ? Прежде чем отбирать у мужиков нажитое годами добро, комиссары должны были объяснить причину возникновения этих развёрсток. Может, люди бы поняли их и добровольно отдали на общее дело свои запасы. Но ведь не до нитки же их обдирать! Сибиряки, хоть и сильный духом народ, но и у них терпения может не хватить. А если не сдюжат, то жди беды во всём Ишимском уезде, а может даже и губернии», – размышлял он, медленно двигаясь по санному тракту. Губин-младший был уже на полпути, когда солнце стало показываться над покрытыми сказочной красоты узорами, макушками берёз. Василий отошёл от тяжёлых раздумий и стал вглядываться в лесную чащобу, где так же, как и у людей, начинался новый день. Свежие заячьи одиночные следы, появляющиеся из под шапок снега, нависшего на ветвях, сливались в одну мощную тропу, уходящую в глубь плотного осинника. Чуть поодаль от санного пути, из сугробов стали вылетать белые куропатки, и совершив небольшой перелёт, падали прямо в кусты тальника. «Совсем потеряли страх», – произнёс Василий, заметив на двух высоких берёзах, стоящих рядом с дорогой, сидящих косачей. «Пожалуй, десятка три будет. Жалко, что ружья нет. А то бы на хороший суп мог добыть дичи», – вслух произнёс Василий. Он всмотрелся в глубину берёзового колка, и даже с досады прикрикнул: «Какой красавец стоит! С такого лося мяса на всю зиму нам хватило бы!». Вася вспомнил, как ещё до службы в царской армии они с отцом часто уходили в местные леса, а иногда и в тайгу на охоту, и каждый раз возвращались с богатой добычей. «Чо это за жизнь наступила? Даже ружьё в доме нельзя держать! Мы же среди лесов и полей живём, а не в городе», – снова вспомнил он о своей бесправной доле. Почуяв лося, Букет остановился. На его загривке вздыбилась шерсть, а кольца пушистого хвоста стали подрагивать. Всем своим видом он показывал, что готов ввязаться в бой с огромным животным и ждал команды. Но, не дождавшись, Букет с лаем сорвался с места и рванул в сторону сохатого. Сделав несколько прыжков и оказавшись по уши в снегу, он остановился, несколько раз громко тявкнул и повернул обратно по своему следу. «Чо, не понравилось в снегу барахтаться? Это тебе не кур по двору гонять», – ехидно произнёс Василий. Букет виноватыми глазами посмотрел в сторону хозяина и вновь продолжил свой путь впереди быка.

Не доезжая деревни Зорьки, которая на карте волости появилась в 1910 году, Василий услышал конское похрапывание, раздающееся сзади. Он оглянулся, однако преследователей не заметил. В этот момент, Букет вдруг прижал уши, радостно замахал хвостом и стрелой помчался в обратную сторону. «Чо это с ним? Может, кто знакомый едет?» – подумал Василий и попробовал свернуть с санного пути на обочину, чтобы пропустить ездовых. Но быку его затея не понравилась, он никак не реагировал на старания хозяина. Ему явно не хотелось залезать в сугроб по самую грудь. Василий соскочил с дровней, зашёл к Бурану спереди и с силой потянул его за рог вправо. Но здоровенный бык стоял как вкопанный. «Вот глупое животное, неужели тяжело уступить дорогу своему собрату?» – произнёс Василий, но применять меры физического воздействия к единственной тягловой силе в семье не стал. Вскоре из-за поворота на полной рыси выскочил Воронко, запряжённый в кошёвку, и стал быстро приближаться. «Конь ты мой верный, друг ты мой родной, каких подонков ты теперь возишь?» – успел подумать Василий, как произошло неожиданное. Бежавший со всех ног впереди Воронко и повизгивая от счастья, что в этом лесу встретил знакомого ему с детства коня, Букет вдруг остановился перед самыми дровнями, сел на задние лапы и громко залаял. Воронко резко затормозил, встал на дыбы и мощно заржал. От внезапности, трое сидящих в кошёвке, кубарем выкатились из неё и зарылись в снег лицом. И лишь Зайчиков, который держал в руках вожжи, удержался и распластался поперёк кошёвки. Заметив Губина Василия, он смачно обложил его матом и со злостью выкрикнул: «Ты что, колчаковский прихвостень, заснул что ли? Убирайся с дороги, а то я из твоего быка тушу мяса сделаю!». В то время, когда он орал на Василия, а попутчики отряхивались от снега, Воронко, причмокивая губами, подошёл вплотную к молодому хозяину и протянул голову. Василий погладил коня и тихо сказал: «Потерпи, дружок. Скоро я тебя заберу». Он ещё не знал, как это сделает, но был твёрдо уверен, что это произойдёт.

Первым не выдержал сцены встречи жеребца со своим хозяином Зайчиков. Он выпрыгнул из кошёвки, подбежал к Василию, оттолкнул его, схватил за удила Воронко и с силой стал тянуть за собой. Не остались в стороне и его сопровождающие – Горшков, Живописцев и Зверин. Один из них ударил кнутом Воронко, а второй наотмашь опустил рукоятку нагана на голову Василия. Воронко встрепенулся, свернул с санного пути и стал прыжками пробивать себе дорогу в глубоком снегу. К этому времени к затору на трёх подводах подъехало десятка полтора красноармейцев под началом райпродкомиссара Короткова и уже по проторённому пути объехали упрямого быка. «Мы ещё с тобой встретимся, колчаковский каратель», – пригрозил Зайчиков и запрыгнул в кошёвку. «Придёт время, встретимся обязательно. Но только один на один», – выкрикнул молчавший до сих пор Василий. Букет бросился было вдогонку за Воронко, но поняв, что его хозяин едет на быке, развернулся и сходу стал с повизгиванием лаять на Бурана. «Лай, не лай, Букет, а Буран никогда не станет Воронко и не побежит также скоро», – произнёс в слух Василий. И тут он почему-то вспомнил глаза Полины, хотя в последнее время её образ никогда и не покидал его воображение. Но сейчас он вспомнил именно глаза девушки. «Какие они у неё бездонные, словно мир вселенной. А искорки, как звёздочки на небе. Сколько в этих глазах спокойствия и теплоты. Как жаль, что я её увидел в такое тяжёлое и смутное время», – подумал Губин-младший и грустно улыбнулся.

Четыре версты от Зорьки до Большого Пинигино он полз не меньше часа. Не доезжая до поворота в деревню саженей сто, Василий услышал шум голосов, ржание лошадей и металлический набат как при пожаре. «Чо там случилось? Неужели пинигинские мужики продотрядовцев в деревню не пускают?» – подумал он и невольно рука потянулась за кнутом. Выехав на чистое место и повернув налево, он не сразу смог разобраться в происходящим впереди. Не менее сотни мужиков и молодых парней, сидя на вершне лошадей, размахивая кнутами и громко выкрикивая какие-то слова, кружились вокруг обоза продотрядчиков и не давали им возможности вырваться из живого кольца. Василий подъехал поближе и остановился. Сквозь редкие просветы между снующими по кругу конными, в середине обоза продотрядовцев он заметил кошёвку, на которой во весь рост стояли волостной милиционер и представители тройки. А сопровождающие красноармейцы, прижавшись друг к другу и держа винтовки наизготовке, с четырёх сторон прикрывали их от возможного нападения. Стараясь перебить гул голосов, председатель тройки Горшков не кричал, а визжал: «Граждане Большого Пинигино и других деревень, мы прибыли к вам от имени и по поручению советской власти, для того, чтобы помочь закончить выполнение продразвёрсток. Ваши хозяйства медленнее всех остальных деревень Большесорокинской волости сдают на хлебоприёмные пункты зерно прошлых урожаев и нынешнего. Из-за вас волость является отстающей по всем показателям во всём уезде. Партия коммунистов и советская власть не могут допустить такого безобразия. Мы вынуждены будем принимать самые действенные меры, вплоть до карательных, в отношении тех хозяйств, которые прячут от власти зерно, муку и фураж. Советская власть не потерпит контрреволюции в сибирской деревне!». Из толпы вышел широкоплечий, с окладистой бородой, мужчина, в котором Василий узнал своего дядьку – Семена Матвеевича, и остановился напротив кричащего Горшкова. Гул голосов стих и он произнёс: «Вы, товарищи коммунисты, не только продовольственное зерно уже забрали, но и семенное выгребли из амбаров. Чем теперича мы будем засевать поля весной? Вашими сказками о счастливом будущем? Как оно может стать счастливым, если семьи свои нам кормить нечем будет? Не дадим больше ни зернинки вам. А если попробуете силой взять, защищаться будем». «Это бунт! Вы враги советского народа! Я всех зачинщиков бунта под трибунал отдам! А ну, очистите продотряду дорогу! Где председатель сельского совета? Почему я его не вижу?» – вновь завизжал Горшков. Рядом с Семеном Матвеевичем встал Кирпичёв Игнат, глава сельской власти, и заявил: «Ты, товарищ Горшков, не ори на мужиков. Криком дело не решишь, а только испортишь. С мужиками разговаривать спокойно надо, тогда может и поймёте друг друга». «С кем здесь разговаривать, если они волками на нас смотрят?» – выкрикнул председатель продтройки. «С волками жить – по-волчьи выть», – ответил Семен Матвеевич. «Хорошо, давайте в сельском совете поговорим. Может, и правда без чрезвычайных мер всё обойдётся», – согласился Горшков. «Вот и правильно. Оставляйте обоз здесь и пойдём до совета пешком», – предложил Кирпичёв. Горшков вопросительно посмотрел на членов продтройки и райпродкомиссара Короткова и через некоторое время ответил: «Согласны. Но только чтобы красноармейцев мужики не вздумали разоружать». «Не беспокойся за это, комиссар. Мужики тоже крови не хотят», – заверил Чикирев Семен Матвеевич.

Участвовать в переговорах со стороны деревенских мужиков вызвалось человек десять. Подумав, Кирпичев решил это количество уменьшить вдвое. «Избёнка сельсоветская небольшая и вместить всех желающих не сможет. Поэтому на переговоры пойдут по одному жителю от Городищ и Малого Пинигино. Трое, включая меня от Большого Пинигино, а кто конкретно, решайте сами», – заявил он. И уже через десять минут делегация мужиков определилась поимённо. В неё вошли – от деревни Городищи – Щёлкин Сергей Иванович, от Малого Пинигино – Сугоняев Пётр Фадеевич, а от Большого Пинигино – Чикирев Семен Матвеевич, Субботин Фёдор Андреевич, а также председатель сельского совета – Кирпичёв Игнат. Продтройка, райпродкомиссар и волостной милиционер, посоветовавшись между собой, решили идти в полном составе. Оставив старшим обоза одного из красноармейцев, они направились следом за мужиками.

Пока образовалось небольшое затишье, Василий пробрался к Петру сквозь толпу неостывших ещё мужиков и поздоровался. «А ты, братуха, как здесь оказался?» – удивился Пётр. «Да вот, на быке припилил. С темна к вам добирался», – ответил Губин-младший. «Не в самое удачное время ты появился. Видишь, какая буча у нас здесь заваривается? Совсем обнаглели продразвёрсточники. По третьему кругу решили наши амбары скрести. Даже семенное заставили вывезти на ссыпной пункт в Ишим. Говорят, весной мол отдадут, а сами в вагоны его затаривают. Наши мужики ездили, смотрели, что они с ним делают. А то, которое не отправляют, ссыпают в один ворох. И чо от него останется к весне? Сгорит весь, да и всё. В общем, жители деревни решили больше не отдавать куманькам ни одного зёрнышка, даже если дело дойдёт до драки. И так уже нас на голодном пайке оставили», – решительно заявил Пётр. «Да и у нас, братуха, тоже не лучше. Все хозяйства в селе вверх дном перевернули и всё добро отняли. В нашей семье даже ни одной лошади не оставили. Ума не приложим с тятей на ком весной пахать и боронить будем. Воронко очень жалко. Вон он в обозе стоит. Теперь на нём волостная советская власть раскатывается. Всё равно я его от них уведу!» – произнёс Василий. Во время разговора к ним подошла Елизавета. «Здравствуй, Василий. Ты это с какими ветрами у нас сегодня оказался? Как там мама с тятей себя чувствуют? Почитай, с самого лета я их не видела». «Как они себя чувствуют? Да не шибко и хорошо. Вот послали к вам муки занять. Твой Николай тяте обещал немного дать. У нас-то большаки под метлу подчистили сусеки», – ответил брат. «Да и у нас ты шибко не разживёшься. Тоже на голодном пайке сидим», – предупредила старшая сестра. «Ладно, братуха, очень-то не переживай. Найдём чо-нибудь для тебя. Главное, этих супостатов из деревни выгнать», – весело подмигнул Пётр. «Идут!» – громко крикнул кто-то из толпы. «Смотри, какие злые куманьки. Не договорились они с нашей делегацией», – добавил другой. «Хрен им, а не хлебушек. Пусть вначале сами его вырастят, а потом скажут, каким потом он мужику даётся», – выкрикнул третий, и в толпе кто-то засмеялся.

«Товарищи, граждане, ваш настрой против советской власти вынуждает нас принять самые крайние меры воздействия. И так как мы не нашли общего языка и взаимопонимания с уважаемыми жителями ваших деревень, то даём на раздумье срок до утра. И это будет последний срок, после чего мы будем действовать согласно приказа руководства губернии и уезда. Думайте, товарищи граждане. Хорошо думайте», – картинно выставив руку вперёд, выкрикивал Горшков, стоя в кошёвке. «А чо нам думать. Это вы думайте, как вам до утра дожить», – раздался весёлый голос. «Вы что, ещё и угрожать нам будете? А это уже попахивает бунтом!» – взъелся Зайчиков. «Смотри, сам к утру попахивать не начни», – огрызнулся всё тот же весёлый голос. Милиционер схватился было за кобуру, но Горшков остановил его. «Не надо злить их. Ещё успеешь рассчитаться с этими бородатыми мужиками», – тихо сказал он. Заметив движение милиционера, толпа вновь зашумела. «Кровушки мужицкой захотелось? Да мы тебя, красномордый, как вошь раздавим. А ну, давайте улепётывайте туда, откуда приехали!» – прорычал Субботин Степан, широкоплечий, огромного роста молодой мужик. «Хорошо, мы сейчас уедем, а завтра снова прибудем за ответом», – ответил Горшков и приказал командиру продотряда № 85 разворачивать обоз в сторону Большого Сорокине. «Вот бы и сразу так. А то ревтребуналом стали стращать. Чо нам его бояться, коли мы и так до нитки обобраны советской властью», – произнёс Субботин Степан.