Читать книгу Обсидиан и чёрный диорит. Книга первая. Дестан - - Страница 7

Выборг – Балтика, 2 июля 2002 года

Как бы вы ни назвали яхту, человек и стихия совместно решают её судьбу

– Сейчас увидите мою красавицу! Она должна быть у первого причала.

Сэм сменил деловую одежду и изящные туфли на спортивный костюм с обычными кроссовками. Радикальное преображение – всегда некий ритуал. Ведь скоро трансформация коснётся не только того, что надевается на тело.

Долой чопорность, флегматичность и подчёркнутую стильность. Можно много шутить, добродушно посмеиваться над излишне правильным произношением учительницы, обещая ей богатую и интересную практику. Болтать с девицей Татьяной о планах на будущее, в которых фигурируют пляжное безделье, рыбалка и сочинение мемуаров о жизни в России.

Сослуживцы устроили в честь пенсионера грандиозный банкет, забросали бестолковыми подарками. Не обошлось и без премиальных за многолетний добросовестный труд.

Олдбрук сдал дела (которых у него не было), отправил вещи в Лондон контейнером, сделал необходимые банковские переводы и сочинил кучу писем и телеграмм.

В последний день перед отъездом Сэм посетил несколько магазинов, отыскивая в числе приобретений особый чемодан. Главный спутник путешественника должен быть большим, ярким, абсолютно герметичным и непромокаемым, «для морских круизов».

Бедняга продавец взмок, поскольку точно знал, что искомый товар где-то лежит в самом дальнем закутке склада, а докопаться до него оказалось той ещё задачей. Потом, доказывая надёжность, коммерсант постелил газеты на блестящий фюзеляж изделия и неуклюже попрыгал на нём, напоминая упитанного флегматичного бульдога, встречающего вечером хозяина.

От радости, что покупка наконец-то состоялась, торговец, прихватив в благодарность лишнюю купюру, без вопросов и возражений разыскал по требованию клиента кучу тарного пенопласта и набил им нутро ярко-оранжевого импортного монстра на колёсиках.

Теперь Сэм с лёгкостью перемещал апельсиновый чемодан вместе с элегантной дорожной сумкой. У ребят тоже были сумки – спортивные, на «молниях». Сверчок тащил два баула, прихватив второй у приятеля, потому что Володя пыхтел с тяжеленным багажом учительницы, не хуже чем первобытный охотник с тушей мамонта. Сама хозяйка груза была несколько смущена тем, что не могла сдвинуть его даже на пару сантиметров.

Недоделанную модель галеона, по настоянию руководителя экспедиции, аккуратно упаковали в ящик и отправили на яхту багажом заранее.

Ведя беседу, Сэм успевал украдкой наблюдать за блондинкой. Она создавала одни проблемы. Вдруг взбеленилась, стала отказываться ехать. Уговорили её с огромным трудом. Спасибо Косте, у него точно имеется дар убеждения.

Всю дорогу Алина держалась поодаль, но косилась на чемодан, пытаясь разгадать содержимое. Вообще явно следила за всем происходящим.

Компания из шести человек выбралась к берегу, где возле упомянутого причала покачивалось выкрашенное белой краской судно со стремительным и гордым профилем и горевшим золотом названием.

– «Салита» – прочитала вслух Таня. – Как переводится?

– Никак, просто имя девушки, – безмятежно ответил Сэм, любуясь яхтой издали.

– А её случайно нет на борту? – Вопрос прозвучал слегка игриво.

– О, нет! – рассмеялся Олдбрук. – Давняя история.

От небольшой группы людей, сновавших с деловым видом по палубе, отделился загорелый живчик и перебежал по сходням на причал.

– Сэр, судно полностью готово к отплытию. Снасти сам проверял, запас горючего максимальный, электроника в порядке, продукты и вода доставлены.

Закончив доклад, человек улыбнулся, огляделся и почему-то сфокусировался на Татьяне.

– Ваша замечательная команда? – спросил он. – Морские волки?

– Да я сам-то, наверное, пока волчонок, – ответил Сэм, чем, несомненно, заслужил дополнительные симпатии со стороны юношей. – Яхту купил ещё лет пять назад, но в основном она только стояла в тихой гавани. Времени не было – так, выбирался изредка прокатиться вдоль берега.

– Зато теперь, наверное, оторвётесь на полную катушку? – так же весело воскликнул портовый распорядитель. Но потом он внезапно нахмурился. – Только… вот что, сэр. По вашему предполагаемому маршруту намечается небольшой шторм – так, балла три-четыре. Советую идти, не поднимая парусов. Или, может, переждёте денёк-другой? Поймите правильно: более опытной команде я бы даже словечка не сказал.

– Да всё нормально, – пожал плечами Сэм. – Откладывать никаких причин не вижу. Мореходные качества у яхты превосходные, автоматика надёжная. Конечно, пойдём на одних дизелях…

– Хорошо! – Моряк сделал широкий приглашающий жест. – Добро пожаловать на борт! Мы вас покидаем. Сейчас прибудут пограничный контроль и таможня. Счастливого пути! Сэр, не отклоняйтесь к северу от маршрута: там сила ветра может достигнуть и пяти-шести баллов.

До осмотра Сэм предложил всем побыть в кают-компании, а сам отлучился с вещами в свою каюту. Вскоре послышались голоса, по палубе затопали.

…Алина постоянно чувствовала себя некомфортно. Не сложилась у них взаимная симпатия с англичанином. А уж как друзья уговаривали одуматься и поехать! Одна только Таня полночи на ухо шептала разные глупости. А Володя стоял с таким лицом, что все ледники Антарктики могли бы растаять. Мелентьев клялся, что после возвращения из Англии он с Таней серьёзно поговорит. Да что вспоминать!

Зато о том, что надо постоянно быть начеку, ВЧ напрочь забыл, поддавшись эйфории пока ещё не состоявшихся дальних странствий. Приходится самой за всем следить. Вот, например, личные вещи Олдбрука не досматривали. У него всё ещё дипломатическая неприкосновенность сохраняется, что ли? Зато люди в форменных одеждах тщательно проверили документы у воспитанников и сотрудницы детского дома, ощупали и осмотрели их сумки и устрашающий чемодан учительницы. А почему не стали вскрывать ящик с моделью? Туда контрабанды можно засунуть при желании – тонну.

Потом контролёры лишь бестолково топтались туда-сюда с глупыми и нерешительными лицами, словно пытались вспомнить что-то важное. Похоже, так и не вспомнили, но разрешение на выход в море дали.

Когда пограничники покинули яхту, появился любезный Сэм и проводил гостей в каюты. Пространство небольшое, но помещения очень уютные.

Недаром мелькало подозрение, что без подарков не обойдётся. Каждый что-нибудь обнаружил на своей койке. Капитан порадовался набору инструментов. Мелентьев сел и всё рассматривает мудрёный технический справочник с множеством схем и иллюстраций.

Таня издала восхищённый возглас. Ветровки, невероятно «фирменные» на вид, с красивой отделкой, карманами и карманчиками. Всё по уму. Брюнетке – красная, блондинке – голубая.

На кой чудак-англичанин снабдил обновы нашивками на внутренних карманах с именами «Таня» и «Алина»? Чтобы не перепутали? Так они сами разберутся. Может, лучше подозрительные презенты вообще не принимать? Вряд ли Сэм что-то делает зря. Зачем ему понадобилось помечать курточки?

Учительница тоже подивилась дарственной надписи на чудесно оформленном томике Байрона:

«Самой лучшей и прекрасной учительнице московского детского дома имени С. Галушкина – в память о приятных беседах на двух столь разных, но одинаково близких для нас языках. Сэм Олдбрук».

Хорошо ещё, что фамилию, имя и отчество «англичанки» не указал.

Не успели путешественники толком осмотреться и порадоваться дарам, как в каютах щёлкнули репродукторы, и бодрый голос хозяина объявил:

– Дамы и господа! Прошу всех снова собраться в кают-компании. Нужно основательно подкрепиться – и в путь!

…Сэм продолжал находиться в приподнятом настроении, стараясь заразить им всех. Галантно прислуживал за столом дамам, балагурил, а в конце трапезы невзначай поинтересовался происхождением прозвища Кости.

– Было, давно уже, когда я со скуки стал много прикалываться на уроках. Ну, хулиганил потихоньку. То тетрадку у соседа стащу, то резинкой в Таню брошу – не сильно, а так, чтобы обернулась и язык показала.

Сверчок рассказал, что скука была оттого, что он задания слишком быстро выполнял, а играть в «морской бой» или «крестики-нолики» не получалось.

– Одна учительница меня усиленно перевоспитывала. Заставляла на первой парте сидеть или ставила у доски и давала держать указку деревянную. Она длиннющая была, неудобная. Как-то раз додумался я с ней лошадку изобразить, поскакал. Все хохочут, а училка вдруг говорит: «Посмотрел бы ты на себя со стороны: на кузнечика длинноногого верхом на палке похож». И велела на доске десять раз написать: «Всяк сверчок знай свой шесток». Вот и приклеилось ко мне прозвище.

Костя добавил под смешки, что стрекотать он так и не научился. Зато поговорку с тех пор часто использует. А Сэм, глянув на него, подумал, что кандидат, пожалуй, излишне лохмат. Привести в порядок его голову у модного стилиста? Нет, не стоит. Лёгкая небрежность в волосах лишь добавляет уникуму мужского очарования.

Таня не удержалась и, с общего разрешения собрания, рассказала о других детдомовских прозвищах, без которых, естественно, невозможно обойтись.

– Те, что обидные, конечно, мы не принимали никогда. Тем более в своём кругу. Алину как только не обзывали: и «Зубрилка», и «Зануда», и «Хилячка». Потом это быстро прошло, начали «Святой» называть из-за фамилии. Тоже не прижилось. Года три назад возникло «Мона Лиза». Откуда упало – никто не помнит. Но Лизы у нас в детдоме и так есть, целых две, они дико возражали. Так что Алина у нас теперь Джоконда.

«Надо же, – подумал Сэм. – Насколько близки, оказывается, мои представления и образные ощущения этих детей».

– Ну, меня вроде меньше дразнили, но и такое бывало, – продолжала Таня. – В основном я была «Циркачка», да и сейчас нередко так говорят.

– А почему так?

– Она ловкая очень, – не выдержал и вылез вперёд Володя, словно гордился талантами девушки, принадлежащей к его «стае». – Один раз мы на физкультуре целое представление устроили. Держим мы со Сверчком, значит, длинную палку металлическую от гимнастического снаряда на плечах, а Таня по ней туда-сюда ходит, как кошка. Даже ни разу не покачнулась, факт! Ох, и попало нам тогда! Но я уверен, она и по канату сможет ходить. Ну, а то! А ещё она жонглировать умеет. Покажи, Тань!

Циркачка стала отнекиваться для виду, но продемонстрировала своё искусство с пятью разнокалиберными яблоками, высоко подбрасывая их в воздух и ни разу не ошибившись. Сорвав заслуженные аплодисменты, она зарделась, церемонно поклонилась, села на место и продолжила рассказ:

– Мне самой цирковое прозвище не особо нравится. Будто я смешная какая. Вот у Алины – «Джоконда», звучит классно! Мне тоже хотелось чего-нибудь выразительного. Показывали как-то по телику фильм старый, «Собор Парижской богоматери». Меня сразу окрестили «Эсмеральдой», на зависть всем Лизам-врединам.

– Что ещё за Лиза-вредина? – поинтересовался Сэм. – Мне кажется, я уже не в первый раз про неё слышу.

– А, есть у нас такая, – беззаботно пояснила Таня. – Всегда хочет на первых ролях быть. Поёт ужасно, но в солистки постоянно лезла. Наглющая. Зато, если чего-то хочет, лебезит, лапочку изображает. С девочкой одной домашней познакомилась, у той мама добрая оказалась. Вот и тянула Лизка оттуда и конфеты, и книги с журналами, и даже вещи хорошие поносить. Нет, не воровала, ей так давали. А она потом в детдоме обмены устраивала с выгодой. В общем, никто её не любит, за глаза только врединой и зовут. Её, конечно, бесит. Ух, как моё новое прозвище ей не понравилось! С пеной у рта доказывала, что я не похожа. Но другие не согласились.

Сэм подумал, что первые впечатления о подростках, полученные ещё в кафе, снова находят подтверждение в их бесхитростных рассказах. А сам детский дом имени Галушкина представляется уголком советского прошлого, где воспитатели строго следят за нравственностью подрастающего поколения, разрешая смотреть в основном идеологически выдержанные фильмы советского же периода или нестареющую классику.

Вслух Сэм сказал, что прозвища ему нравятся, но, конечно, друзей он будет называть по именам. А потом зачем-то заметил, что героиня романа Гюго была цыганкой.

Наступило молчание. Таня тряхнула волосами и ответила:

– Ну да. Была. Может, я тоже цыганка. Я ведь не знаю, кто мои родители…

Олдбрук извинился за невольную бестактность и пробормотал насчёт того, что ничего не имеет против детей свободолюбивого племени. На том обед и закончился.

…Зато началось плавание. Сэм занял место у штурвала и подробно объяснял юным мореходам премудрости управления яхтой. Девушки сидели или прогуливались по палубе, глазели по сторонам и обменивались впечатлениями. Учительница, испытавшая невольный страх от обилия морской воды вокруг и принявшая любезно предложенное средство от укачивания, вызвалась приготовить что-нибудь оригинальное на ужин.

Время летело незаметно, начало смеркаться. Сэм успел рассказать о массе вещей. Какая мощность у двигателей, сколько воды и продуктов следует брать в запас на человека, рассчитывая на всякие непредвиденные ситуации. Зато ничего не говорил о том, где конкретно они находятся. Неискушённые в морском деле путешественники не подозревали, что скоростное судно уже прилично отклонилось от оптимального курса, по которому пролегал бы маршрут большинства кораблей, барж и паромов в этом районе. Нигде вокруг не светились бортовые огни встречных судов, а ветер и качка постепенно усиливались. Алина вскоре не выдержала, а вместе с ней ушла вниз брюнетка. Вскоре Сэм предложил юношам отдохнуть. Пусть разойдутся по каютам. Так удобнее будет работать с материалом.

Примерно через полчаса яхта сбавила ход, повинуясь включенному автоматическому управлению. Сэм тоже спустился в приветливые недра – вроде как передохнуть и погреться.

Но, когда он вновь появился на палубе, все пассажиры, находившиеся в каютах, пребывали в глубоком гипнотическом сне, близком к состоянию летаргии. Сэм, привычно ссутулившись, поскольку идеальную выправку демонстрировать больше не было нужды, вытащил спутниковый телефон, наладил связь и сказал в трубку несколько отрывистых фраз невидимому собеседнику. Уточнил место встречи и снова взялся за управление.

Теперь хозяин яхты не чувствует себя англичанином, бывшим дипломатом по фамилии Олдбрук. Какое-то время он может быть самим собой. Помнить, что он – Дестан.

После многочасовой гонки «Salita» прибыла как раз в ту зону, где по ощущениям и показаниям приборов вовсю разыгрался шестибалльный шторм. Прожектор выхватывал из темноты обширные белые пенистые гребни; четырёхметровые волны стали брызгать и хлестать по палубе, поднимая водяную пыль. Конечно, благоразумные капитаны давно покинули небезопасный район, не дожидаясь усиления стихии.

Теперь – двигатели на минимальные обороты, курс – почти против ветра, в бейдевинд, благодаря чему яхта практически стоит на месте и не теряет управление. Дестан ждал, напряжённо вглядываясь и даже пытаясь вслушиваться в окружающее пространство. Безусловно, он подготовил и затеял рискованную операцию, но отменять её не собирался. По расчетам, время встречи близится.

Он достал непромокаемый пакет с белыми сигнальными ракетами и трижды, с интервалом в несколько минут, запустил в небо яркие эфемерные вспышки. Вскоре ожидание оправдалось: сначала замерцали пропадающие за волнами бортовые огни, а потом сквозь вой ветра послышался стук моторов другого судна. Дестан помигал прожектором, подавая условный сигнал, и тут же получил ответный, после чего облегчённо вздохнул и немного расслабился.

Подошедшее судно выполнило грамотный манёвр, зайдя с кормы и заранее погасив инерцию. Продвигаясь под небольшим углом короткими толчками, оно оказалось борт о борт с «Салитой». Теперь прожекторы были включены и ярко освещали обе яхты, оказавшиеся похожими друг на друга как две свежевыловленные селёдки, но окрашенные в контрастные цвета.

С близняшки, носившей название «Cobra noir» («Чёрная кобра»), оперативно наладили сходни, и, придерживаясь за леера, оттуда перебрался высоченный и очень молодой черноволосый морской офицер. Прибывший коротко отрапортовал, а потом проорал несколько фраз на одном из славянских языков или диалектов, которые бывший дипломат не совсем понимал.

Перед нанимателем выстроилась остальная команда «Кобры». Приземистый молодой белобрысый матрос, стройный и хорошо сохранившийся мужчина лет под семьдесят. И две женщины, даже скорее девушки, блондинка и брюнетка. Внешность обыкновенная, европейская или слегка смешанная.

Дестан рассматривал прибывших людей, морщился, что-то прикидывал. Да, антропометрические данные полностью соответствуют. Цвет волос и глаз – тоже неплохо. Попросил пожилого открыть рот. Ещё посмотрел на два предъявленных снимка, удовлетворённо хмыкнул. Офицер и его странная команда терпеливо ждали.

Что ж, пора отдавать приказ, твёрдо зная, что несколько слов знаменуют момент икс, бесповоротный, неотвратимый, после которого дороги назад уже не будет. Хотя Дестану не привыкать. Рок назначен не ему, а другим актёрам.

А предстоящий спектакль стоит того, чтоб на него посмотрел и оценил искушённый зритель. Он же – режиссёр-постановщик и единственный критик.

На крошечном месте действия посреди неспокойного моря начали твориться непонятные события.

«Кобринцы» разделись догола, сунув свои одежды в заранее приготовленный мешок. Из кают гости появились уже переодетыми: офицер – в одежду Сверчка, матрос – в тельняшку и джинсы Володи. Женщины нацепили подарочные ветровки, и Дестан невольно вздрогнул, вспомнив их на детдомовских девушках. Кстати, надписи на бирках нанесены специальной краской, благодаря чему написанное можно будет разобрать и спустя пятьдесят лет пребывания в морской воде.

Старшему по возрасту актёру был пожертвован костюм, совершенно неотличимый от того, в котором Сэм Олдбрук взошёл на яхту в Выборге.

Усыплённых юношей и девушек завернули в одеяла и перенесли на «Кобру», а учительницу оставили на прежнем месте в каюте. Дестан взял свои вещи и тоже покинул «Салиту».

Тем временем офицер, окуная полотенце в прихваченный котелок с густой тёмной и тошнотворно пахнущей жидкостью, намазал ею сначала лицо и шею себе, а потом – остальным членам переодетого экипажа. Обработанными оказались также кисти рук. Никто не выразил недовольства или брезгливости. Морщился только наблюдающий за процедурой режиссёр, потому что точно знал, что в котелке – свиная кровь, смешанная с клеевым составом.

Закончив нанесение несмываемых водой уродливых масок, офицер выбросил котелок и полотенце за борт, а Дестан убрал сходни, оставив окровавленных людей на «Салите». Теперь он был единственным из бодрствующих участников событий, сохранившим нормальное лицо. Несмотря на продолжающуюся вокруг свистопляску ветра и качки, он не удержался и расхохотался. Актёры его охотно поддержали. Им было весело.

Тогда он проорал в рупор последние команды, запустил двигатели и отвёл «Кобру» на безопасную дистанцию, откуда, вновь приглушив моторы, стал наблюдать.

Зрелище того стоило. Маленькие фигурки сначала выстроились в шеренгу и слушали наставления своего офицера. Очевидно, он сказал что-то дьявольски весёлое. Не будь такого расстояния, до Дестана донёсся бы взрыв совсем уж дикого хохота, способного насторожить любого психиатра.

На «Салите» стало твориться невообразимое. Новая команда, видимо, что-то сделала с грузом и балластом, потому что судно заметно скособочилось. Несмотря на усиливавшуюся качку, взвились паруса. Офицер, очумело скалясь, пустил дизеля на полный ход и стал круто выворачивать штурвал, беспардонно пренебрегая правилами безопасного мореходства.