Читать книгу Брат мой, враг мой - - Страница 15

В тот день Карл Баннерман был насторожен и взволнован не меньше, чем два парня, которые сидели напротив него. Но если эмоции Кена и Дэви он вполне понимал, то собственные прятал за вежливо-скептическим дружелюбием. Он чувствовал, что наткнулся на золотую жилу, и интуиция кричала ему: «Скажи да, да, да!» – пока он не цыкнул на нее, чтобы не мешала слушать, что говорят эти ребята. Внешне он казался совершенно спокойным – необычное для него состояние, поскольку, если считать активность одним из жизненных удовольствий, то вся жизнь Карла Баннермана состояла из сплошного удовольствия.

Живость характера швыряла его по жизни, как щепку, – с одного места работы на другое, из города в город, от увлечения к увлечению, от женщины к женщине, от одной компании «друзей до гроба» к другой – всегда под действием порыва и без оглядки. Он не мог усидеть на стуле дольше пяти минут; в разговорах вечно отвлекался и перескакивал с темы на тему. В пятьдесят лет он вел себя так, словно оставался стройным двадцатилетним юношей. Он всегда был готов к тому, что в течение следующего часа может завернуть за угол, найти на тротуаре миллион долларов и встретить самую прекрасную женщину в мире. Они полюбят друг друга с первого взгляда, по-настоящему – страстно и нежно, не так, как бывает со всеми этими чертовыми потаскушками, – влюбятся по уши, как он выражался, и будут жить долго и счастливо.

В 1892 году, когда Карлу исполнилось восемнадцать, он добрался в отцовской повозке до железнодорожной станции Уотертаун, штат Нью-Йорк, и следующие полгода провел в Корнеллском университете, где не выучил ничего, кроме песни «Высоко над водами Каюги», которая являлась гимном этого учебного заведения. «Ребята, всякий раз, когда я слышу про Корнелл, у меня комок встает в горле. Только настоящий сукин сын может забыть свою альма-матер». Поскольку он так ни разу и не появился на занятиях, его исключили. Путешествуя вместе с лектором из общества трезвости, он добрался до Литтл-Рока, нашел работу в местной газете и вскоре бросил ее ради того, чтобы отправиться на Кубу в качестве корреспондента прежней «Сент-Луис Интеллидженсер». «Да, милые мои, это была прелесть что за газета, и Ричард Хардинг Дэвис рыдал у меня на плече, когда она загнулась. Бедный Дик!» Затем он вернулся в Литтл-Рок и повстречал за тем волшебным углом первую из череды своих «самых прекрасных женщин в мире», Адель Рейли – «настоящий русский великий князь застрелился из-за нее в Монте-Карло» – акробатку из «Международного цирка Уленбека и Передвижного музея братьев Фокс», блондинку с великолепными формами, невероятной силой и характером мангуста. «Она ела меня живьем, и богом клянусь, мне нравилось ощущение, когда она вонзала зубы в мою плоть!» Даже когда Карл повзрослел достаточно, чтобы понять, что просто докучал своей юношеской навязчивостью самой обычной женщине, которая его не любила, – он упорно вспоминал этот случай как одну из величайших романтических трагедий. С тех пор Карл всегда держался поближе к цирку и карнавалу, включая несколько лет мошенничества вместе со знаменитым Чарли Хэндом по кличке Тесные Штаны, который в то время управлял скромным магазином перчаток, – «самый острый философский ум, который я когда-либо встречал, но он и правда был жесток к жертвам, не мог выносить их непорядочности», – и перебрал множество «самых прекрасных женщин в мире», лелея каждую неудачу как очередное проявление неземной страсти. Он мог с чувством сказать о каждой: «Парни, когда мы с ней смотрели друг на друга – империи рушились! Черт побери, нас просто трясло обоих!»

У него было три цели – стать таким же богатым, как Джон Д. Рокфеллер; тратить деньги, как Алмазный Джим Брейди; и жить, как Эдуард VII. Но до сих пор он так и не предпринял ничего серьезного для достижения какой-либо из них. И тем не менее, несмотря на привычную повседневную жизнь в своем мире притворства, вероломства и мелкого мошенничества, Карл хранил в сердце высокоромантическую мечту, что если он когда-нибудь разбогатеет, то добьется этого достойными средствами. Сможет показать настоящий класс.

Он смотрел на двух ребят из гаража, неловко сидевших по другую сторону стола в домике на колесах, который служил ему офисом. Тот из них, кто вел все разговоры, был умным игроком, способным на внезапный ход, и казался простаком только с виду, поскольку относился к тому сорту людей, которые любят нравиться.

С другой стороны, темноволосый парень тоже был далеко не дурак. Чтобы управлять ими, нужно подружиться с одним и понять другого, решил Баннерман. Они оба ему нравились.

Он снова взглянул на Дэви и осознал, что совершенно не может его раскусить.

Оба юноши выглядели причесанными и чистыми. Они смущенно ерзали на стульях и старались не отвлекаться на цирковую суету вокруг, делая вид, что это им неинтересно. Семь слонов тяжело протопали мимо открытой двери, двигаясь к главному шатру; где-то поодаль пронзительно рыдала расстроенная каллиопа[2].

Карл слушал их со сложным чувством, близким к отчаянию, поскольку на него внезапно нахлынуло отвращение к собственной жизни – совершенно пустой, пошлой и третьесортной в вечной погоне за сомнительными удовольствиями. И ему вдруг захотелось, чтобы у ребят все получилось. Он желал им успеха столь же страстно, как когда-то впервые влюбился. Тем не менее, несмотря на всю бурю эмоций, его интуиция не дремала – беседуя с Кеном, он осознавал, что на самом деле обращается к Дэви.

– Я внимательно вас слушаю, ребята, – произнес он. – Конечно, я понимаю не все, о чем вы толкуете, но кое-что ухватил: тот русский, о котором вы упоминали сегодня утром, Розинг, так и не смог заставить эту штуку работать, поскольку в то время, когда он получил патент, еще не существовало множества изобретений…

– Самой технологии вакуумных ламп, – подсказал Кен.

– Технологии вакуумных ламп, – повторил Баннерман, чтобы лучше запомнить. – Без этого Розинг не смог сделать даже первого шага. А вся ваша система основана на… чем?

– Полностью на электронике.

– На электронике, а ее не было. Так. Но вот что меня смущает… – отвлекся Баннерман от этой маленькой импровизированной лекции. – Вы уверены, что крупные электротехнические компании на Восточном побережье не разрабатывают то же самое?

– Абсолютно. Мы с Дэви просматриваем все научные журналы, какие только можем. Пока нет никаких признаков того, что кто-то этим занимается. Они все зашли в тупик, пытаясь добиться нужного эффекта механическим путем, но это просто та штука, которая должна быть целиком электронной.

– Электронной. Но я все равно сомневаюсь… – Баннерман в замешательстве инстинктивно обратился к Дэви, но ответил Кен:

– Ну вот скажите мне – почему такая крупная компания, как «Эдисон», не занималась разработкой радио в те дни, когда Маркони был одиноким волком?

– Хорошо, хорошо. Не могу с вами спорить, ребята. Но вот что я действительно понял: если дело выгорит, это станет чем-то большим, чем кино, большим, чем радио, – вы сможете держать всю эту чертову индустрию развлечений на коротком поводке…

– Развлечений?.. – недоуменно повторил Кен. Он взглянул на Дэви, но тот ничего не сказал.

«Значит, я прав, – подумал Баннерман. – Дэви здесь куда более значимая фигура».

– Разумеется, развлечений, – кивнул Баннерман. – А что, по-вашему, вы изобрели?

– Ну, черт побери, мы же инженеры. Если уж на то пошло, мы скорее думали о связи.

– Чепуха! – возразил Баннерман. – Разве беспроводная связь не была изначально просто способом победить кабельную монополию? А потом какой-то парень начал крутить по радио пластинки с танцевальной музыкой, и посмотрите на радио сейчас – оно превратило страну в один большой театр эстрады. Вы, инженеры и изобретатели, ни из чего не выносите урока. Вы можете подарить публике любой чертов прибор, какой хотите, но рано или поздно люди найдут способ использовать его для увеселений. Когда я говорю «паровой двигатель», что первым делом возникает у вас в воображении? Электростанция? Нет, вы представляете красивый прогулочный пароходик. Господи, люди всего лишь люди – они хотят приятно провести время. Гляньте только, как они рвутся в этот захудалый цирк, в каждом городке, из года в год, выпрашивая хоть немного цвета, шума, волшебства. Какого черта вы им в этом отказываете?

Кен рассмеялся:

– Мы не отказываем. Мы просто об этом не думали.

Баннерман покачал головой.

– Неважно, каким бизнесом вы занимаетесь, главное в любом деле – это удовлетворить какое-то из основных человеческих желаний. Будь то еда, любовь, развлечения или даже воровство. Даже воровство, не упускайте это из виду. Когда-то я знавал одного человека – чисто шапочное знакомство, – на всякий случай добавил он, но стараясь не отходить слишком далеко от правды, чтобы чувствовать себя честным перед этими ребятами. – И этот человек зарабатывал себе на жизнь, используя тягу к воровству, которая таится в человеческой душе. Все, что он делал, – намекал, что можно быстро заработать за чей-то счет, если только найдутся средства на первоначальную раскрутку. Было ужасно, отвратительно наблюдать за так называемыми «честными» торговцами, готовыми тут же выложить эти средства. Конечно, тот мой знакомый просто исчезал с деньгами, и никаких последствий не возникло – разве мог «честный» торговец пойти к копам и пожаловаться, что его ограбили, когда он сам собирался ограбить другого человека? Мой приятель просто удовлетворял человеческую потребность, и жертвы сами становились в очередь, чтобы вручить ему свои доллары, – так же, как люди стоят в очереди, чтобы попасть в этот цирк. Найди неисполненное человеческое желание, исполни его – и ты заполучишь себе золотое королевство! Вот что у вас в руках, ребята. Черт побери, в этой штуке слава, богатство и райская жизнь – все в одном флаконе!

Он заметил, как загорелись глаза Кена. «Так, – подумал Баннерман, – к этому ключик подобран. Повелся, как кот на валерьянку. Но как быть с другим?» Второй парень наблюдал за ним с мрачным видом.

Баннерман снова попытался понять странное выражение лица Дэви, и внезапно до него дошло – у парня глаза человека, готового броситься и убить, если кто-то дотронется до того, что ему дорого, грязными руками. Карл затаил дыхание – еще ни разу в жизни он так не боялся ляпнуть что-то не то. «Послушай, малыш, – едва не взмолился он, – клянусь, я обеими руками за твой проект, так же как и ты. Я не хочу, чтобы это клепалось на коленке. Я тоже хочу, чтобы в нем чувствовался высокий класс!»

– А ты что думаешь по этому поводу? – спросил Баннерман.

– Кен выражает нашу общую точку зрения, – тихо ответил Дэви. Он выдержал паузу, а затем добавил: – Только вы не сказали одного – каков ваш план действий?

– Что ж, это прямой вопрос, и он требует прямого ответа, – сказал Баннерман, пытаясь выиграть время на раздумье. – Я навел о вас справки, ребята. Я звонил Нортону Уоллису. Почему вы не сообщили мне, что он намерен вложить в вас тысячу долларов?

– Дело в том, мистер Баннерман, – бойко ответил Кен, – что мы продаем эту штуку, исходя только из ее объективных достоинств. Мы хотим, чтобы инвесторы верили в нас, в идею, а не в чьи-то деловые рекомендации.

Баннерман посмотрел на него с едва заметной искрой одобрения в глазах:

– То есть ты понятия об этом не имел, пока не услышал от меня.

Кен рассмеялся:

– Вы все еще не сказали, что вы решили.

– А вы еще не сказали, сколько денег вам необходимо.

– Пять тысяч долларов, – быстро объявил Дэви.

Баннерман поджал губы. «Настоящая цифра, вероятно, три тысячи или даже меньше, – подумал он. – Этот парень не хочет, чтобы я входил в дело».

– Серьезная сумма, – задумчиво признал он. – Что конкретно я оплачиваю?

– Восемь месяцев нашей работы на полный рабочий день и всё оборудование, которое понадобится для проектирования и создания действующей камеры с передающей трубкой, – сказал Дэви. – Большая часть денег пойдет на тестирующую аппаратуру и высоковакуумную насосную технику. Наша зарплата будет ровно такой, чтобы хватало на еду.

– Восемь месяцев, это значит – работа продлится до следующей весны. Мы сможем начать производство через год. Замечательно. Но первое, что нужно сделать, – убедиться, хороша ваша идея или нет. Я не могу полагаться на себя в этом вопросе. Допустим, я созову консилиум из опытных инженеров, которым вы все это объясните. Согласны?

Кен был настороже:

– Хорошо, но при условии, что мы тоже сочтем их экспертами в данной области.

«Он вещает мне от имени своего брата, – решил Баннерман. – Как, черт возьми, на самом деле все устроено в этой паре?»

– Что ж, – продолжал Баннерман, – некоторые из крупнейших экспертов живут прямо здесь, в этом городе, – профессора инженерных наук из университета. Знаю по опыту, что профессору можно заплатить, чтобы он выслушал идею, – и он выскажет свое мнение по ней. Будь то юрист или врач. Вы не против, если я соберу эту экспертную комиссию в ближайшее время? Где-то на пару часов.

– Годится, как по мне, – кивнул Кен. – А ты что думаешь, Дэви?

– Как скажешь, Кен.

– Так не пойдет, братишка. Давай будем откровенны. Если мы чем-то обидим мистера Баннермана, это очень сильно повредит делу.

– Хорошо, – согласился Дэви. – Мы имеем право на некоторую защиту, если собираемся раскрывать информацию.

– Он прав, – сказал Кен, поворачиваясь к Баннерману. – Мы не подавали патентных заявок. И очень рискуем, делая свою идею достоянием общественности. Наша единственная защита – немедленно приступить к работе. А для этого требуются деньги. Если преподаватели не найдут никаких огрехов в нашем плане – возьмете ли вы на себя обязательство предоставить эти пять тысяч долларов, мистер Баннерман? – Прежде чем тот успел ответить, Кен повернулся к брату: – Тебя это устраивает, Дэви?

– Как скажешь, Кен.

– Устраивает или нет? – настойчиво повторил Кен.

– Меня это вполне устраивает, – сказал Дэви.

– Слово за вами, мистер Баннерман, – подытожил Кен. – Каков ваш ответ?

– Ответ – да, – немедленно откликнулся Баннерман, чувствуя, что больше тянуть не стоит. – Я согласен.

Дэви встал со стула и улыбнулся, а Кен сказал:

– Договорились. Вы организуете это, мистер Баннерман.

Карл сидел неподвижно, потрясенный масштабами своих обязательств. Он мог бы выписать чек на две тысячи долларов – все, что у него имелось, и по-прежнему оставаться со старым долгом в тысячу шестьсот, который следовало выплатить еще несколько месяцев назад. Однако лицо его оставалось бесстрастным. Он просто подстроился под настроение парней и сосредоточился на правильных ответах, которые развеяли бы их подозрения. Это был один из его деловых приемов – манера не партнера и даже не организатора, а нечто среднее между поведением уличного мошенника и проповедника-сектанта. Тем не менее терял он не особенно много, да и вообще ничего не терял. Если положение станет совсем безнадежным, он всегда сможет позвонить Чарли по кличке Тесные Штаны – теперь полковнику Шифферу из Палм-Бич – и поправить дела за одну махинацию, вернуть все потерянные деньги и получить еще чертову кучу сверху. С этими милыми ребятами ему не хотелось возвращаться к старым привычкам, но… Какого черта! Баннерман сердито встряхнул головой, отгоняя мысли, идущие вразрез с его мечтами о респектабельности. Все будет хорошо.

Но, несмотря на потрясение, он видел, что парни тоже ошарашены его согласием – они оба двигались к двери, будто деревянные, натыкаясь друг на друга.

Покинув вагончик, братья несколько секунд шагали молча, не обращая внимания на царивший вокруг радостно-пестрый хаос.

– Ну и что ты обо всем этом думаешь? – наконец спросил Кен неуверенным тоном.

– Господи, я и сам не знаю.

– Я же вижу, что ты недоволен. Давай откажемся, малыш, и черт с ним.

– С чего ты взял?

– Да с того! Сегодня утром ты сказал, что мне плевать на наш проект, что я не горжусь им. Ты же знаешь, что это неправда.

– Я просто разозлился, Кен. Забудь. Эй, что такое? Тебе смешно?

– Это нервное. Я не могу сдержаться. – Кен прижал руку к животу.

– Знаешь что, – задумчиво произнес Дэви, – мне кажется, нас беспокоит не столько сам Баннерман, сколько то, что нас переиграли. Деваться некуда, придется работать с тем, что есть.

Кен обернулся к нему:

– Думаешь, все из-за этого? Ну, что бы это ни было… – он глубоко вдохнул, будто пытаясь справиться с судорогой в боку, – это действительно давит!