Читать книгу В семье не без урода - - Страница 5

Итак, обыкновенное отсутствие у меня друзей сменилось на избыток врагов, каждый из которых был здоровенным, злобным и безмозглым – убийственное сочетание. Уверен, те из них, чья психика под влиянием тех или иных обстоятельств не сломалась в ближайшие три-четыре года – сегодня являются ядерным путинским электоратом и всецело поддерживают войну.

До того, как самому стать педагогом я считал подобные ситуации в подростковых коллективах и политику невмешательства взрослых чем-то само собой разумеющимся. Я думал, что взрослые просто не знают.

Когда в российских учебных заведениях стали с завидной регулярностью происходить скулшутинги, а на всяких ток-шоу и в интервью программам новостей клуши-училки хлопали зенками и вообще выглядели, как разбуженные в солнечный полдень совы, рассказывая, что они не знали – я этому до поры, до времени верил. Когда педагогом и руководителем группы стал уже я сам, я понял, что училки, рассказывающие, как они не знали об издевательствах над каким-нибудь мальчиком, который однажды таки взял отцовское ружьё, и перестрелял своих обидчиков и напоследок пустил пулю уже себе в рот – либо бессовестные лгуньи, либо они абсолютно некомпетентны как педагогические работники. Оба эти утверждения, впрочем, не противоречат друг другу, порой даже дополняют. Руководя коллективом подростков я понял, что чтобы не знать, что происходит в твоём коллективе – надо быть либо круглым идиотом, либо ходить на работу с ушами и глазами, наглухо залепленными дерьмом, либо на этот коллектив должно быть наплевать с высочайшей на свете колокольни. В случае с подавляющим большинством училок в российских учебных заведениях – может быть всё одновременно и разом. Коллектив детей – он весь, как на ладони у руководителя, и замечено так же и то, что ребята неформальную власть начинают между собой делить ровно тогда, когда назначенный руководитель из числа взрослых не имеет ни уважения, ни влияния, ни доверия.

Ошибки, впрочем, могут случиться у любого, и я думал, что, бесспорно, может случиться ситуация, способная выйти из-под моего контроля. Но для решения оной я бы звонил во все колокола и рельсы, вплоть до комитета, не будь я способен разрешить какие-то конфликты.

Почему тренера в том злополучном лагере выбрали политику невмешательства – тут, помимо их банальной тупизны (вы видели хоть раз умных спортсменов? если вы ответите утвердительно, я скорее вам поверю, что вы скажете, что живого лепрекона видели), отсутствия педагогического таланта, есть, думаю ещё кое-что. А именно то, что они сами – такая же безмозглая злобная гопота, как и подавляющее число их подопечных. Они сами росли так, они сами имеют такие же точно опыт и систему ценностей.

Свободное время, которого, как казалось прежде, мне не хватает, стало тянуться невыносимо долго, потому что теперь я не мог находиться на игровой площадке, на стадионе или ещё где-то, где могли быть ребята из моего отряда. Моим местом бдений стал отныне заброшенный бассейн недалеко от нашего корпуса. Это была ржавая металлическая коробка с пущенными поверху трибунами, а сама ванна была пустой и заросшей репейниками и лопухами. Я сжимал в руках две свои самые ценные вещи – кассетный плеер с давно севшими и измятыми постукиванием батарейками и футбольный мяч и просто смотрел в одну точку на росчерки теней от пробивающегося сюда солнца сквозь отсутствующие половицы трибун. Отряд веселился и наслаждался жизнью – они играли в футбол, старшаки подкатывали к девочкам из других отрядов. Меня не существовало. Я был сам не уверен – а существую ли я на самом деле?

Однажды в очереди в столовую прямо передо мной вбежал с подносом Поттер и отпихнул меня.

– Ты чё, опух?! – спросил я.

– Это моё место, понял? – Поттер обладал писклявым непереломанным голосом.

– Пошёл на хуй отсюда, Потник! Я здесь стою – напёр на него я.

– Ты кого, сука, ебанат, Потником назвал, а? – заверещал лопоухий очкарик.

– Тебя, сраный Гарри Потник!

Вокруг стала собираться толпа.

– Слышь, я, конечно, не провокатор, но это, по ходу, заява! – ощерился Кетчуп, беря Потника за правое плечо.

– Я не подстрекатель, но я бы за такое вмазал, отвечаю! – вставил Жёлтый Пояс, беря его за левое плечо.

– Я тебе стрелу забиваю, понял? – взвился Поттер – Сегодня после полдника тебе пиздец! Отвечаю, я тебя умотаю, гондон!

– Попытайся, Потник! Много хочешь, мало получишь!

–Кому-то, кажется, сегодня пиздец… – мечтательно протянул Кетчуп, проходя мимо меня и постукивая себе по ляжкам своей другоценной бутылкой с кетчупом.

Когда прошёл тихий час, а булочка на полдник с какао была съедена все вернулись в корпус и к стрелке, забитой мне Поттером было всё готово. В нашей палате были раздвинуты кровати, на которых весь отряд сидел, как на трибунах. В центре была освобождённая площадь для предстоящей драки.

Поттера все хлопали по плечу, давали напутствия в виде напоминания всяких приёмов борьбы, подбадривали и раздразнивали:

– Давай, вмажь этому говну, умотай его!

Когда я вошёл, Кетчуп завыл:

– О, смотри, говно пришло! Ну что, ща Поттер тебе вкачает пизды!

Естественно, меня никто не поддерживал. Удивительнее было бы, будь оно наоборот – на зоне или в казарме же никто не хочет быть зашкваренным какой-либо связью с гашёнкой, с опущенным. А в России вся жизнь с детского сада – сплошная подготовка к казарме или зоне.

Циря был кем-то вроде рефери.

– Ну что, Поттер, готов? – спросил он – Тогда бой!

Поттер налетел на меня и я получил удар под ребро, впрочем, несколько смазанный – успел увернуться. Поттер налетел вторично и попытался меня взять на удушающий – я вырвался. Я совсем потерял контроль за ногами, и Поттер сбил меня с ног довольно точной подсечкой. Я откатился влево от напрыгивающего сверху соперника и встал снова на ноги.

А дальше всё было, как в тумане и в замедленной съёмке. В такие моменты жизни я всегда бывал абсолютно спокоен, даже умиротворён. Всё вокруг, включая мою собственную злость как будто чья-то рука ставит на беззвучный режим. Я в эти моменты сосредоточен – как бываю сосредоточен, сваривая ответственное соединение, наблюдая, как расплавляются кромки соединяемых деталей, расширяется зазор, как присадка попадает в него, переполняя разделку и как она, остывая, усаживается в шов. Мне кажется, что сквозь толщу застывающего под дугой металла я вижу, как формируется с обратной стороны корень и даже насколько обратное усиление превышает поверхность основного металла – вот настолько я могу быть вовлечён в контроль за каким-то процессом. Но сварщиком я являюсь профессиональным и высококвалифицированным, а вот драки – это обычно не моё, и что здесь сыграло роль – я не знаю. Примерно так же в шестом классе я сломал средний палец Тиме Фёдорову из параллельного класса, который меня задирал, суя фак мне в лицо. Я не собирался ему ломать средний палец, просто само так получилось – абсолютно спокойно. Но справедливости ради стоит сказать, что вид ходящего по школе и несколько попритихшего Тимы Фёдорова со здоровенным гипсовым факом определённо мне компенсировал вызов к директору школы с родителями и последующей засим трёпки дома.

И такое же спокойствие я чувствовал там, среди этой орущей малолетней гопоты. То ли то, что я уже две недели тренировался в спаррингах, бегал и отжимался, то ли это какой-то другой внутренний ресурс, но я увидел открытый корпус Поттера очень чётко, увидел, как он следит за моей правой ногой и нанёс очень точный и неожиданный удар в поддых с левой ноги, за которой он не следил. Поттер сложился пополам, а я, читая поединок, как открытую книгу, прямо как на тренировке внизу на стадионе, сделал короткий шаг в сторону соперника выставил вперёд левую опорную ногу и налегая всей тяжестью корпуса, нанёс ему хук с правой в ухо. Очки Поттера полетели под кровать, а сам он кулём рухнул на колени улюлюкающей толпе. Я, не меняя боевой стойки, с левой рукой на замахе, приставным шагом отпрыгнул назад.

А дальше случилось неожиданное. Меня сзади схватили несколько рук и заломали, затем повалили на пол. Второй раз я оказался вжат носом в советский линолеум в красно-зелёную клетку, второй раз не понимая за что. Я ведь умотал Поттера в честном поединке, всё было по правилам. Но сыплющиеся на меня удары ног мне объяснили: нет никаких правил поединка, нет никакой мужской чести, о которых так любят горлопанить во всех этих “мужских коллективах”. Да и так называемые понятия – не более чем кистень, дышло, которое как повернёшь – так и вышло. Есть просто оседланный определённой группой лиц беспредел различных сортов и не дай бог оказаться этому беспределу неугодным.

Руки меня подняли. Поттер, красный и в слезах, уже стоял на ногах и принялся избивать стреноженного меня с воплями “ах ты сука, ебанат! ах ты сука, ебанат!” под ободряющие крики толпы. Бил он при этом по-детски, неуклюже, совсем не по-борцовски, как учили на ежедневных тренировках, но с детской же жестокостью, с какой такие же, как он сжигают котят, заклеивают пасть щенкам супер-клеем, хохочут и снимают на видео, глядя на мучающегося живого ребёнка отличного от себя вида, потому что их психика вообще не приспособлена к восприятию добра и гуманности, они этого никогда не видели, не чувствовали. Поэтому и я, оказавшись представителем другого, отличного от них вида не мог рассчитывать ни на какое снисхождение, гуманность и справедливость. “Один – не воин, так считает бык, ну да – ведь сила их всегда в количестве толпы” – услышал я откровение спустя примерно четыре года с того дня на сборнике панк-рока на поцарапанном мп3-диске. Но у меня уже была некоторая сформированная система ценностей, в которой слово “пацан” было ругательным, а всех этих “нормальных” я считал обычными гопниками, коими они на самом деле и являются. Гопниками, обладающими головным мозгом скорее как рудиментом – такие вполне могут обходиться одним лишь спинным.

Но до того вечера я ещё не знал, что никакой справедливости, никакой “пацанской” чести в “мужских коллективах” не существует; не существует никаких правил, в них царит исключительно слабо структурированный беспредел, и лёжа на замызганном линолеуме, маленький я ревел от боли, обиды и безысходности.

В частности, поэтому я не спешил начинать смотреть сериал “Слово пацана” – само название могло говорить, что сериал будет прославлять честных гопников, делая из них правильных парней, у которых их собственная честь, мораль и принципы превыше всего. К счастью, сериал показал этих малолетних подонков именно теми, кто они есть – и их отношение к девушкам, и их отношение к данному слову. Слово, данное “чушпанам” – не считается. Это главный тезис сериала, всё, что необходимо знать о всей этой пацанской чести, морали и обещаниях. Но тогда я ещё этого не знал. Я наивно полагал, что у парней, тем более спортсменов, которых мне постоянно ставил в пример мой отец есть какой-то неписанный кодекс чести, являющийся неким универсумом, чем-то непреложным, нерушимым ни при каких обстоятельствах, ни с кем и никогда.