Читать книгу В семье не без урода - - Страница 6

Наступил день родительского посещения. И пусть мои родители не были образчиком справедливости по отношению ко мне, но любой ребёнок в своих родителях видит прежде всего источник защиты. Мне было так странно и так счастливо видеть маму здесь, среди этого места, которое у меня ассоциировалось исключительно с плюхами тренеров, с избиениями других ребят, матерными окриками и голодом из-за нехватки еды.

Переполняемый радостью спасения, я бросился в мамины объятия.

– Ну, как ты тут? – спросила мама, расточая вокруг себя свой особенный запах, которым пахнет для нас каждый человек, который нам дорог. Моя мама пахла для меня свежей травой в росе и какими-то терпковато-сладкими полевыми цветами.

Мама открыла пакет, который у неё был с собой и достала мешочки с клубникой и черешней, которые я тут же принялся запихивать себе в рот, орудуя обеими руками. Рядом появился Дима Ситиков, которому моя мама тоже, разумеется, предложила полакомиться сладкими ягодами. Удивительно, но именно в этот момент Диме Ситикову абсолютно нормально сиделось на кровати зашкваренной суки и жралось из пакета, принесённого матерью зашкваренной суки.

– Мама, забери меня отсюда, пожалуйста! – сказал я.

– А что такое? Тебя здесь кто-то обижает? – спросила мама.

– Да. Они все – ответил я, показывая на койки в комнате.

– И даже Дима? А может быть, ты что-то сделал плохое? Вот почему всюду, где ты не появляешься ты наживаешь себе врагов? – вздохнула мама.

– Так он всех заложил. Понимаешь, Ярослав, так нельзя – назидательно пояснил Дима, не отрываясь от процесса выуживания конфет покрупнее и понарядней из другого мешочка, принесённого моей мамой.

В следующее мгновение в палату впорхнула мама Димы, Диана Ситикова, благоухая парфюмом и излучая превосходное настроение.

– Димуууля, сынуууля! – прощебетала Диана, распахнув объятия.

Димуля тиснул ещё пару конфет, запихнул в рот ещё горсть орешков и побежал радоваться маме.

– Ой, Юль, знаешь – защебетала Диана, не отрываясь от лобызания Димули – Я сейчас Риту видела, знаешь, она мне сказала, что Ярослав так матерится, просто ужас какой-то, все на него жалуются, и ребята, и тренера!

Мама посмотрела на меня с выражением отвращения.

– А, так вот оно, значит, что – процедила мама сквозь зубы – Теперь тогда ясно всё. Все дети как дети, один ты матершинник. Понятно всё.

Мама поднялась с моей кровати и направилась к выходу из комнаты. Я побежал следом:

– Мама, ты не понимаешь! Мама, да эти уроды!.. Мама, да они все матерятся!

– И что?! А если все с крыши прыгнут, ты тоже прыгнешь?!

Самая главная социальная потребность любого человека, особенно человека с несформированной личностью состоит в том, чтобы принадлежать к какой-либо группе. Даже взрослая личность, живущая нормальной социальной жизнью во многом, если не во всём – есть среднее арифметическое своего окружения. И для вхождения в социальную группу самое базовое – это перенять стиль общения, в некотором смысле это всё равно, что выучить входной пароль. Именно так появляются разные жаргоны: профессиональные —чтобы отличать “своих”, подростковые – чтобы их не понимала “мелкотня” с одной стороны и взрослые – с другой; и так далее. И нет большей педагогической ошибки в воспитании маленького человека, чем пытаться сделать из него белую ворону. Яркие индивидуальности всегда вызывают по меньшей мере подозрение и до определённого возраста плохо приживаются в коллективах сверстников, потому что дети с несформированными личностями распознают всех исключительно по признаку “свой-чужой”, особенно находясь в коллективе. Взрослые с недоразвитыми личностями, которые и представляют собой костяк так называемых “мужских коллективов” – тоже. Даже в здоровых обществах дети всегда немного попугаи, и перенимать идентичности, принятые в коллективе им свойственно. И чем ребёнок младше, тем больше ему важно раствориться в коллективе и он перенимает всё: стиль общения, стиль одежды, желания. И поэтому правильный ответ на этот распространённый риторический вопрос российских родителей – да, если все прыгнут с крыши, то и ваш ребёнок тоже прыгнет с крыши, и более того – это будет абсолютно логично и нормально с его стороны. Что делать, чтобы ваш ребёнок не прыгал с крыши и не занимался другими, на ваш взгляд, непотребствами? Как минимум, не допускать его вхождения в коллективы, где принято прыгать с крыши или, как в моём случае – ужасно материться, раз уж это так огорчало маму. Или ребёнок, слышащий матерщину и пахабщину со всех сторон, испытывающий зуботычины и удары на протяжении двух недель должен заговорить стихами Мандельштама? Или то, что все эти тренера всевозможных борцух общаются со своими подопечными, как зоновские вертухаи – для кого-то откровение?..

…Я, плача, бежал за мамой к выходу из лагеря, чувствуя себя самым несчастным на свете и всеми покинутым человеком. Так мы добрались до припаркованной у забора машины. Не глядя на меня, мама открыла багажник и сунула мне ещё один пакет.

– Там свежая одежда – ледяным голосом пояснила она.

– Мамочка, пожалуйста, забери меня отсюда, прости меня, я больше не буду – плакал я, держась за тёмно-синий спойлер нашего Опеля Сенатора, будто бы я был в состоянии удержать мощный седан, который вот-вот уедет, увозя маму и оставляя меня снова одного среди гопоты. Фразу “я больше не буду” я произносил просто как некий пароль, не вполне представляя, чего именно я должен больше не быть.

– За твою путёвку сюда вообще-то деньги уплачены! А то, что ты не можешь прижиться ни в одном коллективе – это не мои проблемы, а твои. Посмотри, как тут хорошо! Сосны кругом…

Я посмотрел и действительно с некоторым удивлением обнаружил сосны на песке и всё то, чем так красива природа Карельского перешейка – этих величественных ворот Скандинавского полуострова. Я и впрямь не видел здесь сосен, песка и огромных доисторических валунов. Я видел замызганный советский линолеум, железную обоссаную кровать, тракторную покрышку, в которую меня ежевечерне вдавливала куча вонючих потных тел, я видел поломанные доски над собой в пустом бассейне и ржавые железяки, из которых был сделан каркас всей этой конструкции. Вывеска на лагере гласила: “Пионерский лагерь “Северные зори””. Переключившись на разглядывание всего вокруг я чуть-чуть успокоился и сказал маме, чтобы разрядить обстановку:

– Смотри, какое странное название – “Северные зори”…

– А что? Надо было назвать как-нибудь матерком? – мама явно успокаиваться не собиралась.

Я задумался. Да уж, “Ёбанный пиздец” и правда подошло бы этому лагерю гораздо лучше.

– Всё, я поехала.

– Мам, ну не уезжай, пожалуйста! – взмолился я.

– А что мне? С тобой тут оставаться? Мне ещё на дачу ехать, а уже скоро темнеть начнёт.

Мама села в машину. Я остался снова один, зашкваренная сука, посреди лагеря и гопоты, его населяющей. Вернувшись в корпус, я обнаружил, что вся моя черешня, клубника, орешки и конфеты сожраны.

Дима Ситиков сидел на своей кровати в окружении пакетиков с сухариками, чипсами, а главным объектом вожделения всей палаты была коробка с дражже, на которой была изображена молния, метла и надпись “Берти Боттс” – прямо как леденцы из “Гарри Поттера” и радостно обжирался. Дима всем давал по леденцу, кроме, разумеется, меня. Чипсов мне не досталось тоже. Просто я напрасно думал, что раз он жрал гостинцы от моих родителей, то как минимум вернёт долг.

Приближалась королевская ночь. Я был в отчаянии. С каждым днём приближения оной на рылах моего отряда ухмылки становились всё шире при взгляде на меня, а костяшки на разминаемых кулаках звучали всё более угрожающе звонко. Рядом с лагерем проходила просёлочная дорога, но в каком направлении бежать – я не знал. Знал, что мне нужно как-то достичь трассы, но где она?.. Но ответ на этот вопрос нашёлся сам собой. Однажды в солнечный день тренера повели нас на карьер купаться – как раз по этой дороге. Так я узнал, в каком направлении трассы точно нет. Был ещё вопрос в том, дотащу ли я сумку с вещами на себе или лучше пересидеть королевскую ночь в пустом бассейне с вещами? Но ведь там комары будут кусаться, а у меня ещё и, как на зло, кончился “Москитол”, который дала мне с собой мама. Короче говоря, ситуация имела для меня два выхода, плохой и ужасный.

Но всё же в последний день, когда не было тренировок, зато был вкусный, и главное впервые сытный, обед в столовой в корпусе вдруг появились мои родители.

– Ну что, салабон, сбегаешь, да? – насмешливо спросил папа и взял мою сумку.

Я не хотел ничего возражать, ничего объяснять, боясь, что родители вдруг могут передумать меня забирать. Я не верил до конца в своё чудесное спасение, что до Питера добираться придётся не пешком с огромной сумкой, а на машине, в заднее стекло которой я смотрел, стоя на коленях на сиденье, ожидая, вдруг за ней ринутся вдогонку Илья Шухер, Кетчуп, Жёлтый Пояс или Циря. Но я видел только пустую просёлочную дорогу. Наконец, ворота проклятого лагеря скрылись за холмом.

Слово “салабон” на языке моего отца означало “слабак, салага”.

Поехали мы, однако, не в Питер, а на дачу, и когда мы приехали, я первым делом спросил:

– А кетчуп есть?

Кетчуп был. “Адмирал” от фирмы “Балтимор”, с синей этикеткой. Я сделал порядочный глоток вожделенного кетчупа прямо из бутылки под изумлённый возглас мамы и с полбутылки вылил в тарелку с ужином, намазывая на каждый кусок и ещё и промокая его хлебом.

– Ну что, значит сбежал? Испугался, да, салабоха? – продолжил подзуживать меня отец.

– Эти уроды бы меня убили, понимаешь? – ответил я.

– Да что ты придумываешь? Какие уроды? Я же видел их, нормальные там парни! Это ты, сопля зелёная, поставить себя в коллективе не можешь, вот тебя и не любят все. Я таких, как ты, тоже лупил в детстве. Вон, Дима Ситиков – так он ещё на одну смену остаётся, в отличие от тебя, к маааамоцке убежавшего!

Ну а в самом деле – чего бы не остаться в лагере Диме теребить свой пеструн на ту красотку во время тихого часа, обжираясь харчами с большой земли? Да и с гопотой Дима всегда на одной волне – он ни минуты не колебался в момент, когда меня опускали, на чьей стороне ему быть.

– А в армию-то ты как пойдёшь, салабон, а? – не унимался мой папаша – Там в армии с тобой вообще нянчиться не будут! И мамоцка не заберёт! Что делать думаешь, а? А ну руки по швам, когда с тобой взрослые разговаривают и на меня смотри! Что в армии, говорю, делать будешь, салага? Там с такими, как ты, знаешь что делают? Ты там будешь на очелле ночевать будешь с зубной щёткой, понимаешь?

– А зачем зубная щётка? – спросил невпопад я.

– А затем, что ты своей зубной щёткой очко в армии драить будешь!

И в этот момент я понял осознал свою первую далеко идущую цель в жизни и озвучил его отцу: ни за что, никогда не пойти в армию, любой ценой. Представив себе такую же гопоту, ещё более злобную, замкнутую, здоровенную и тупую, я понял, что мне там не выжить и недели.

– Не пойду я в твою армию! Сам в неё иди! – надулся я.

– Что значит не пойдёшь, а? А родину защищать кто будет? Я вот был в армии! А ты что, чем-то лучше? Руки по швам, я сказал! В армии тебя научат родину любить!

– Слушай, отстань уже от него, ему 10 лет – вздохнула мама.

– Да знаю я таких! Что изменится-то потом? Я тебя вот буду отмазывать, понял? – с этими словами папаша сунул мне в нос дулю, слепленную из воняющих сигаретным дымом пальцев – Вот я тебя отмазывать буду! Пойдёшь служить в армию, как миленький! Я тебя, салабона, в кадетский корпус сдам, чтобы тебя там уму-разуму научили! Юль, с какого возраста берут в кадетский корпус, ты не узнавала?

Видимо, угроза сдать меня в детдом трансформировалась в угрозу сдать меня в кадетский корпус. Качественно, впрочем, это ничего не меняло.

– Сергей, да хватит уже! – мама становилась нервной – Прекрати! Уже время спать, я устала!

– А что хватит?! – распалялся отец – вон, Юра пойдёт в Суворовское училище, а этот вон что?!

– Да не Юра он, оставь ты уже его в покое и меня не нервируй!

– Нет, подожди, а в чём я не прав?!

– Сергей, хватит!

– А что вот ты предлагаешь, Юля? Отмазать детоцку пусть дальше по кайфу живёт за мой счёт? Я, – заорал папаша, повернув ко мне выкаченные в бешенстве, до которого он сам же себя довёл на ровном месте, глаза – Я ненавижу халявщиков! И ты на халявку жить тут в моём доме не будешь, понял?!

– ДА СЕРГЕЙ!!! Ярослав, живо иди в свою комнату!

– Тут нет его комнаты! Тут есть моя комната, а его тут – только та кучка, что он оставил вот там за огородом в домике с высокой крышей!!!

Вообще, мой отец был самым лучшим папой на свете – первые две недели, которые следовали за его выходом из запоя: он покупал мне всякие игрушки, разрешал есть сладостей, сухариков и чипсов, сколько я хотел, разрешал играть в компьютер сколько влезет и не наезжал на меня. Запои, а следовательно выходы из них случались у него регулярно, но не часто – обычно один был зимой, а ещё один следовал летом или осенью. Остальное время он либо не очень замечал моё существование, что меня устраивало, но иногда он начинал меня пытаться учить жизни, нудно, скучно, постоянно повторяясь, кашляя, вставляя огромное количество слов-паразитов. Время от времени он срывался на немотивированную агрессию, которая наступала у него так же резко, как у нормальных людей наступает позыв к калоизвержению. Короче, мой отец был типичным нормальным русским мужиком.

Впрочем, благодаря нему я выработал в тот вечер первую в своей жизни далеко идущую цель – и что немаловажно, достиг её – не пойти служить в армейку. Этот момент, в общем, я и считаю началом своей сознательной жизни.