Читать книгу В семье не без урода - - Страница 7

Мои родители развелись, когда мне было 15 лет. Развод был долгий и мучительный, сопровождавшийся ежевечерними скандалами, драками, обливанием друг друга чаем и битьём посуды. Отец не пил, он бухал – и надо сказать, что пока у родителей было как бы всё нормально, он себя сдерживал и вёл себя относительно прилично, насколько это вообще уместно говорить про запойного пьяницу. Но во время развода он в запоях, следовавших один за другим, он терял остатки человеческого обличия. В его комнате смердело бомжом. Он сжигал посуду на плите. Приползая откуда-нибудь в полубессознательном состоянии, имел фингалы под глазами. Выходя из запоев, он со скандалами требовал у продолжавшей работать в их магазинах матери денег – на новые бизнес-проекты. Работать – это было как-то не его. Он и прежде всегда ездил исключительно “по работе”, но никогда – “на работу”.

День его в прежние времена выглядел так. Ближе к полудню, напившись кофе и наевшись варёных яиц до отвала, он, довольно порыгивая и разговаривая по мобиле современной , садился в джип сверкающий чёрный Mitsubishi Montero Sport с мотором v6 – три литра, салоном кожаным и комплектацией – охренительной и уезжал – в загадочное для всех окружающих “по работе”. Время от времени он не забывал мне напоминать, что ненавидит халявщиков и моё в этом доме – только кучка, которую я оставил в туалете (или в домике с высокой крышей за огородом – если дело было на даче). Ещё он угрожал, что меня он не упомянет в завещании, а всё отпишет Руслану – моему брату. Не от того, конечно, что он так сильно любил Руслана – просто брат мой был ещё маленький, и его ненавидеть было не так сподручно, как меня. Ну, а себя мой папаша мыслил, видимо неким графом, маркизом, лендлордом, который жалует и лишает, казнит и милует. Впрочем, однажды один из магазинов родителей пришли и отжали бандиты – и расследованию сего инцидента больше всего противостоял именно отец.

Обычно для других детей развод родителей – это трагедия, но мне хотелось, чтобы это наконец прекратилось, и однажды, наконец, это так и случилось – родители наконец-то поделили свои хаты, бабки, дачи, машины, бизнесы и отец со словами, что воскресным папочкой он быть не желает, причём что для меня (с моей стороны это было, на самом деле, взаимно), что для брата и исчез в закат – со всеми своими истребованными и полученными ложками, вилками, бабками, дачами и прочим дерьмом.

Радость моя, впрочем, не длилась долго. Моя мама слишком привыкла, по-видимому, к лицу мужского пола в доме в качестве объекта ненависти и это почётное место занял следующий по старшинству я.

Маму стало резко раздражать, как я дышу, сморкаюсь, хожу по квартире, каким полотенцем я вытираю руки, кашляю, куда и как кладу свои вещи. Я внезапно во всём стал, как мой папаша, напоминание о чём получал ежедневно и по нескольку раз. Я резко стал всё делать неправильно.

Попутно появился объект обожания – Виктор. Виктор был бывшим офицером – собственно, и именно глядя на него и его бесчисленных сослуживцев я понял, что “бывших” их не бывает. Я позже знал многих людей, в жизни которых, в отличие от меня, армия в виде срочной службы таки произошла, но которые стремились это забыть, как страшный сон, как любую несвободу стремится отрефлексировать и забыть любой здоровый психически человек. Но есть такие люди, у которых голова сформирована под фуражку и для которых армия – единственное событие в жизни, достойное внимания, воспоминаний и ностальгии. Ещё для них армия – это как для средневекового грешника – крестовый поход. То есть человек может кидать людей в бизнесе, по мелочи воровать, ходить от жены налево, пить напропалую, при этом на любое замечание такие обычно отвечают – “А я вообще-то в армии служил!” – и этот волшебный пароль буквально обнуляет весь счётчик свинств данного человека. Самое удивительное, что в российской действительности это прекрасно работает – свинья и мразь, зато отслужившая в армии – уже не совсем свинья и мразь: ну он же в армии служил! – это звучит так, как будто на основании этого факта у него появляется карт-бланш на запои, измены жене, избиение своих детей и неограниченное право терроризировать всех вокруг.

Виктор излучал самый мужичайший сорт мужичайшества просто фактом своего существования – круче, чем негр на лошади из рекламы Old Spice. Виктор делал абсолютно всё правильно – он правильно говорил, мама его цитировала даже в его отсутствие, правильно ел, правильно храпел, правильно сморкался, правильно ходил, правильно клал свои вещи. Что бы ни сказал, что бы ни сделал Виктор – всё приводило маму в неописуемый восторг. А ещё он правильно пил. И это было для меня, пожалуй, самым удивительным. Глядя на отношения моей мамы с отцом, мне казалось, что самое первое, оно же главное, что должен делать мужчина в отношениях с моей мамой – это быть трезвым. Но на Виктора это требование по какой-то причине не распространялось.

Каждая пятница в нашем доме превратилась в маленький новый год, а следующая за ней суббота – в первое января. Мама начинала ещё в четверг вечером готовиться к нему, накупая всевозможных вкусностей и наготавливая всякие мяса и прочие разносолы. Мне трогать ничего не разрешалось – это же всё на новый год. Затем в пятницу, приезжая пораньше с работы, мама доделывала последние приготовления и сервированный стол представлял собой настоящее произведение искусства, которое трогать было нельзя – пока не приедут Мужики. Под Мужиками разумелся, естественно, Виктор с каким-нибудь неизменно ему сопутствующим Сослуживцем. Армия у России довольно многочисленная, если я не ошибаюсь, третье место в мире по численности личного состава, и поэтому сослуживцев у Виктора было много. Все они были по виду и по разговору смесью штрибанов с бандитами. И в те времена приблизительно так оно и было: уволившиеся из нищей армии офицеры имели в рукаве в основном единственный козырь – это прочные социальные связи в своём наглухо закрытом для чужих социуме и подтаскивали “своих” к мутноватым, зато выгодным делам. Они привозили с собой коньяк и начинался праздник. В начале его я мог поесть вкусной еды и был этим доволен. Следовали армейские истории вперемежку с какими-то приблатнёнными бизнес-мутками:

– Вот, помню, как-то в Сольцах мы там на двух “КамАЗах”, помню, поехали, а там в тормозах – воздух!

– А помнишь, там замполит меня такой вызывает, короче, где тушёнка, спрашивает, а я ему, значит…

– На, вот попробуй эту вещь – распоряжался по-хозяйски Виктор, указывая на то или иное блюдо из кулинарных шедевров, приготовленных мамой.

– А знаешь, почему “Уралы” лучше “Камазов”? Там потому что в Афгане, короче, когда наши воевали…

– Давай за наших выпьем!

– Ну мы там с ним в среду встретились и я ему такой – ключи на стол, а он в отказ. Ну, там мои ребята ему быстро объяснили, что к чему.

– Ну он огорчил уважаемых людей, само собой.

– Ага, вести себя потому что надо правильно, когда с серьёзными людьми общаешься, а он реально берега попутал…

И так далее. Поев, я стремился убраться в свою комнату, взять в руки свою раздоблбанную, раздобытую некогда у Келуса на антресолях гитару, и начинал что-нибудь играть. Обычно из “Гражданской обороны”.

О, слепите мне маску от доносчивых глаз!

Чтобы спрятать святое лицо моё,

Чтобы детство моё не смешалось в навоз,

Чтобы свиньи не жрали мою беззащитность…

Но, к несчастью, на кухне был ещё и музыкальный центр и в определённый момент праздника, примерно к концу первой бутылки коньяка с кухни начинала орать песня “А белый лебедь на пруду” в исполнении группы с характерным для обстановки названием “Лесоповал”. Когда открывалась вторая бутылка коньяка, открывалась и дверь в мою комнату и Мужики требовали меня за стол – с целью Поговорить По-Мужски. Я со вздохом откладывал гитару и шёл на кухню. Музыкальный центр надсаживался:

А белый лебедь на пруду

Качает павшую звезду,

На том пруду,

Куда тебя я приведу.

– Сядь-ка, Ярославка – мне покровительственно указывали на стул пальцем, вымазанным в свином жире.

Я повиновался.

– Ярославка, ты вообще что по жизни-то думаешь? – вопрошал Виктор, с трудом фокусируя на мне взгляд.

Давать на абсурдный тезис не менее абсурдный антитезис я тогда ещё не научился. Сейчас я бы в подобной шизофренической обстановке дал ответ навроде такого: “да там чисто, со своими за наших, конкретно, чтобы не западло” – и, уверен, таких собеседников это бы более чем удовлетворило. Возможно, за этим бы даже последовал тост “за своих! за наших!”. Но тогда я ещё наивно пытался говорить на русском с людьми, говорящими на бредовом.

– В смысле – что? – переспрашивал я, пытаясь уточнить этот абсурдный по своей сути и постановке вопрос.

– Ты, Ярославка, отвечай чётко, конкретно и по существу, когда тебе, это… – Виктор описывал рюмкой с коньяком в жирной руке сложную траекторию в воздухе – вопрос конкретный задают.

– Не знаю – всё, что находился ответить я.

– Ты не “не знаю”, а конкретно давай! Ты что вообще по жизни думаешь? Ты как вообще дальше жить собираешься? Что делать собираешься?

А белый лебедь на пруду

Качает павшую звезду,

На том пруду,

Куда тебя я приведу.

А чем я собирался “по жизни” заниматься, когда мне было 15 лет? Я собирался Егором Летовым быть, но немножко чтобы как Курт Кобейн, а больше ничего не собирался.

– Я музыку люблю. Ей и хочу заниматься – пожимал плечами я.

– Ой, Ярославка… – морщился Виктор.

– Не, а что? Музыка это хорошо! – обрывал его Сослуживец – Сыграй нам что-нибудь!

Я приносил свою раздолбанную акустику.

– Слушай, это, Ярославка ты, да? Можно “Славик”, да? Слушай, Славик, а вот эта твоя причёска – она что обозначает? – другой палец, измазанный в жире с томатным соусом под ногтём указывал на мою голову.

– Мозгов у него нет, вот что она обозначает! – вставлял Виктор, проглотив основательный кусок запечённой в духовке свинины, для вспоможения в этом непростом деле обращаясь к коньяку.

– Да ты, Вить, блин, это, дай человеку ответить! Славик, что твоя причёска обозначает? А то в наше время, знаешь, такого не было…

Одна из так и оставшихся мне глубоко непонятными черт русской ментальности состоит в том, что почему-то всё должно что-то означать. Банан не может быть просто бананом – это фаллический символ. Даже удивительно, что психоанализ зародился не в России, а в Австрии, в которой у меня, кстати, ни разу не спросили, что обознает та или иная татуировка, причёска или предмет одежды – даже если это балахон с надписями на русском. И ладно бы это только у сапогов так было – с ними всё ясно, у них каждая лычка на погонах что-то да значит и просто так её и не в ту сторону не пришьёшь на не тот предмет одежды. Но так в России буквально у всех, даже у, казалось бы, главных антагонистов всевозможных служак – уголовников значения татуировок глубоко символично. И имея в те времена, например, татуировку, которая просто нравится нельзя было просто пройти по улице, чтобы не подошли и не потребовали пояснить за портачок – пацаны интересуются. И именно поэтому я заявляю, что россияне – глубокие азиаты по своей ментальности, это у азиатов всё вечно что-нибудь означает. Например, если глядя на значок южнокорейской компании Hyundai вы видите букву Н в овале – то вы ничего не понимаете. На самом деле это два человека, символизирующих компанию и клиента, слившихся в рукопожатии и объединённые радостью от качества продукции, символизируемую овалом. Да и значок Toyota тоже не просто два симпатичных овала, а “два внутренних овала олицетворяют «сердце клиента и сердце компании». Пересечение двух овалов символизирует доверие между клиентом и компанией, а также взаимную пользу, которую они друг другу приносят. Кроме того, два овала, пересекаясь, образуют [оказывается], букву «Т» – первую букву названия Toyota”. В общем, и моя причёска должна была, видимо, обозначать глубокую радость от ежепятничного лицезрения в компании моей матери, выражающей всем своим видом неземной восторг от их вида, двух подвыпивших солдафонов и прослушивания “Белого лебедя на пруду” на полную катушку и готовность отвечать на их абсурдные вопросы.