Читать книгу По следам «невидимки». Рассказы об уголовном розыске - - Страница 2

Аристов шел на работу и думал о том, что утренний город видится ему всегда разным. Это и понятно. Такое впечатление складывается потому, что в первый послерассветный час, когда улицы почти пусты, внимание не отвлекается спешащей навстречу толпой и оно фиксирует все, даже малейшие, изменения, происшедшие со вчерашнего дня. А если к тому же у человека цепкий профессиональный взгляд, выработанный долгими годами службы в уголовном розыске, он видит очень много. И не только видит, но и запоминает и делает из увиденного выводы. И сколько раз это умение выручало Аристова, помогало решать сложные логические задачи. Он не любил действовать на авось, хотя не раз убеждался в том, что иногда и такие действия приносят успех. Пошел человек по наитию в каком-то направлении и глядь – результат налицо.

Это всегда напоминало ему детскую игру в жмурки, когда одному из участников завязывали глаза и он должен был поймать кого-нибудь из остальных. Словно слепой бродил он по комнате, натыкаясь на мебель и ловя протянутыми руками пустой воздух. А потом бросался в какую-нибудь сторону и хватал одного из играющих, чувствовавшего себя в полной безопасности. Вот и успех, вот и результат. Но результат-то случайный! Нет, это не по-аристовски. Он считает, что если уж предпринимать что-либо, то по определенному плану, с учетом всей суммы обстоятельств, которые уже известны. Что касается догадок, то без них, конечно, не обойтись, но и они должны исходить из чего-то конкретного. И тут же встает второй вопрос: каково это конкретное? Не раз доводилось ему убеждаться в том, что всплывает на поверхность и делается очевидным далеко не всегда самое важное, чаще наоборот – самое несущественное А сыщику надо уметь отличить настоящий факт от пузыря, который привлечет внимание, а потом возьмет и лопнет, не оставив после себя ничего, кроме горького разочарования.

Шел Аристов не спеша – коренастый, невысокий, совсем неприметный. Напоминал он рабочего, направляющегося к своей проходной. И только походка, какая-то особенная, пружинистая, говорила о том, что идущий полон сил, что в любой момент, если потребуется, он способен перейти к стремительным действиям.

Его цепкий взгляд улавливал каждую деталь. У этого газетного киоска вчера был другой замок, а здесь орудовала метлой другая женщина. И география города у Аристова была своя, чисто профессиональная. Как-то само собой получалось, что оказавшись в том или ином районе, на той или иной улице, он обязательно вспоминал нечто, связанное именно с этим местом. Идет с женой в гости и вдруг припоминает, что именно в этом подъезде много лет назад удалось захватить врасплох одного опасного гастролера.

А то ехали на рыбалку. Беседовали. Сам не заметил, как стал отвечать невпопад. Почему? Увидал старые бараки. В одном из них, в том, что слева, они с Ковалевым брали вооруженного преступника. Второго задержал в людном месте опытный оперативник Никулин. Трудно было им с Ковалевым, целую ночь продежурили на морозе, прежде чем выбрали подходящий момент. Но Никулину было труднее. Ему никак нельзя было допустить, чтобы бандит в людном месте открыл стрельбу…

Да, своя география города была у Аристова.

Пришвин писал когда-то в своих очерках, посвященных краю непуганых птиц, что маленький, чистенький Петрозаводск2 показался ему дремлющим. Прошли десятилетия. Улицы Петрозаводска и сейчас отличаются чистотой, прибранностью. Но от былой тишины не осталось и следа. Теперь город дремал только когда положено, то есть ночью, а днем это был шумный, многолюдный современный город. Что же касается тишины, то в работе Аристова и его товарищей – Н. Е. Ковалева, П. И. Стрелкова, А. И. Никулина, А. П. Зайцева, В. И. Никулкина, – ее не было никогда.

Геннадий Арсеньевич приходил на работу очень рано. Если, конечно, не отсыпался после ночной операции, запланированной или вызванной оперативной необходимостью. Такие ночи были не так уж редки. Потому что не щадил он себя. Другим доверял, а все равно стремился сам довести все до конца. Вот и недосыпал.

Но эта ночь была спокойная. Ничего особенного накануне не произошло, и дома тоже все было в порядке. Вечер провел так, будто работает не в уголовном розыске, а где-нибудь в бухгалтерии или статистикой занимается. Впрочем, наверно, и у бухгалтеров и статистиков есть свои волнения, свои заботы, свои бессонные ночи.

Привычка вставать рано сохранилась у Геннадия Арсеньевича со времен деревенского детства.

Родная его деревня Овсяничиха3 стояла на самом берегу Волги. Была она тихой, патриархальной, несмотря на происходившие в стране перемены. Если и ездили куда из Овсяничихи, то чаще всего в районный город Пучеж, который впоследствии был перенесен на новое место в связи со строительством ГЭС4. Редко появлялись в деревне новые люди, а если появлялись, то к ним долго присматривались, прежде чем признать своими. А если что замечали даже через десяток лет, то обязательно говорили: «Вы не нашенские, потому и балуете». А баловством считалось все, что было отступлением от принятых в этих местах моральных и иных норм.

Школа, где Гена постигал основы наук, располагалась не в Овсяничихе, а в районном селе Сеготь. Туда и ходил Гена шесть раз в неделю. Он уже тогда был серьезным, обстоятельным, слово держал крепко, за что и уважали его деревенские ребята. И еще любили его за музыку. Гармоника в его руках творила чудеса.

– Поиграй, Гена, – просили его тихим вечером товарищи. И неслось над волжским берегом знакомое и томящее «Есть на Волге утес»5. Но иногда печальная или торжественная песня вдруг сменялась быстрым веселым наигрышем, гармошка так и ходила в ловких руках, парни и девушки начинали на волжском берегу веселый танец.

На гулянки иногда ходили в соседнюю деревню, километров этак за семь. И там Гена играл, а другие – танцевали. Лишь изредка кто-нибудь его заменял, и он участвовал в общем веселье.

И вот именно на таком гулянье выдержали первую проверку его природные качества. На полянке, где они собрались, появилась группа подвыпивших парней.

– Убирайтесь отсюда! – сказал высокий белобрысый парень, и Гена увидел, что в руках у него что-то сверкнуло. Присмотрелся – финский нож. Еще ничего не успел сообразить, как что-то толкнуло его навстречу. И получилось так: вооруженный хулиган против безоружного подростка. Но подросток и не думал отступать. Что до остальных, то они не успели вмешаться, как белобрысый уже пошел на Гену и вдруг выбросил руку с ножом вперед, но Гена сумел схватить ее. Резкое движение, короткая схватка, острая боль в кисти, но противник уже обезоружен, финка валяется на траве. Тогда вмешались и другие.

На следующий день Гена пришел в Сеготь к участковому уполномоченному и принес ему ножик.

– Слышал уже о твоем геройстве, сказал ему тот. – Сильно порезал он тебе руку?

– Ничего. Пустяк. Пусть не балует....

– Пустяк, говоришь? Это по-нашенски. Молодец. Прямой путь тебе в милицию. Шерлоком Холмсом будешь.

– А кто это Шерлок Холмс?

– Не читал, выходит? Прочти. В библиотеке или, может, у учителя есть Конан Дойль. А Шерлок Холмс был человек дельный, методы у него свои были… Индуктивный и дедуктивный… Не понимаешь? Я тоже не очень понимаю. А суть в чем? Умел увидеть главное, потому ни один жулик не мог от него уйти.

С этими словами распрощался с парнем участковый, которого в окрестных деревнях называли «головастым». Гена же стал искать книжку. И впрямь нашел ее у учителя. Старую, затрепанную, сойкинского издания6, с ятями и твердыми знаками.

– Значит, про Шерлока Холмса хочешь прочитать? – спросил учитель. – А с «Капитанской дочкой» как быть?

– «Капитанскую дочку» я уже давно прочитал по программе.

– Ну, если прочитал, то бери эту.

И познакомился Гена бессонной ночью со странным человеком с Бейкер-стрит, с человеком, который, погрузившись в свое старое глубокое кресло и окутав себя облаками табачного дыма, разгадывал самые сложные загадки, что задавала ему жизнь.

Все понравилось мальчику в знаменитом сыщике. И острый ум, и мужество, но более всего доброта, отзывчивость, жажда помочь попавшим в беду людям. Прошли годы, и Гена, теперь уже Геннадий Арсеньевич, прочитал у Корнея Ивановича Чуковского о своем любимом герое именно то, что сам в ночной тиши не раз думал о нем. Сказал об этом Корней Иванович складно. Лучше не скажешь.

Теперь, когда уже сам – сыщик со стажем, он, оглядываясь назад, мог бы прийти к выводу: во имя добра и правды и им сделано немало. Но оглядываться назад нет времени. Идет он по следам опасных преступников. А вот раздражает его, когда из чьих-то уст слышит ироническое: «Ну как, Шерлок Холмс, дела у тебя подвигаются?» В ответ Геннадий Арсеньевич, вдруг вновь ощутив себя Геной из Овсяничихи, зло и коротко отвечает: «Брось чепуху молоть!» Недоумевает собеседник, никак не ожидавший от этого спокойного человека такого резкого выпада в ответ на, казалось бы, невинную шутку.

К сегодняшней своей работе Аристов пришел далеко не сразу. Когда умер от тифа отец, вместе с матерью Геннадий вступил в колхоз. Всего шестнадцать лет было, а его уже назначили бригадиром. Потом курсы счетоводов. Учился оперировать цифрами, связывать их с конкретными делами колхоза. Как будто ничто не говорило о том, что сбудется предсказание участкового уполномоченного милиции. Но ведь сбылось! Вскоре после того, как Геннадий отслужил в армии, его направили на курсы. Закончив их, стал работать в отделе ОБХСС7. Сначала в Рыбинске, затем в Ростове-на-Дону. В чем-то новое дело было связано с его счетоводческой профессией. Нужно уметь вникать в цифры, распутывая хитроумные комбинации тех, кто стремился поживиться за счет государства. И Аристову это удавалось.

Работал, и постоянно, неотвязно его преследовала мысль о том, что вот другие воюют, а он просиживает ночи над измятыми, пожелтевшими накладными, расшифровывает написанные второпях корявым почерком строки, а вот сегодня выясняет, почему в этом потребсоюзе куда-то испарились полторы тонны яичного порошка.

– Неплохо решил, – ответил ему начальник в ответ на просьбу «отпустить на фронт». – И я тоже поеду свою родную Гомельщину освобождать. Чего нам тут милицейские брюки протирать?.. Нет, дорогой, у нас свой фронт. Так что не будем… Вот, хочешь сухарик? Погрызи, полегчает… Так что же получается у тебя с яичным порошком?..

Осенью 1944 года Геннадия Арсеньевича направили к новому месту службы – в только что освобожденный Петрозаводск. Долго бродил он по городу, осматривал руины зданий на набережной, разрушенную гостиницу, сгоревшие дома. Город уже начинал жить, но сколько труда еще предстояло вложить петрозаводчанам, чтобы стал он не хуже, чем до войны.

– Что ж, парень, – сказали Аристову в кадрах. – Будешь менять вывеску. С ОБХСС прощайся. В уголовный розыск пойдешь.

– Да вы что! В ОБХСС я на месте. Уже освоился. И счетоводческое дело знаю. А это здорово помогает разобраться, что к чему!

Отнекивался, а сам почему-то видел перед собой бешеные глаза того белобрысого парня с ножом.

– Одним словом, поздравляю, – сказал кадровик, заглядывая в анкету. – Вы, Геннадий Арсеньевич, назначены оперативным уполномоченным республиканского уголовного розыска. Нам город надо восстанавливать и порядок в городе поддерживать. Так что беритесь за дело.

Что ж, взялся. Скоро этот невысокий молчаливый человек стал одним из самых опытных работников. В нем сочеталось мужество и отвага с умением вникнуть в, казалось бы, случайные факты и сделать нужные выводы.

Победно отгремел салютами сорок пятый год, а для него, Аристова, и для его товарищей и в мирные дни сохранялась фронтовая обстановка.

Но вернемся к тому утру 1960 года, с которого мы начали этот рассказ.

Проходил Аристов привычным маршрутом, не позволял себе ускорить шаг и все-таки испытывал какой-то зуд. Он-то знал из-за чего: хотелось поскорее получить информацию о том, как прошла ночь. Не только здесь, в городе, но и во всей республике. Войдя в свой небольшой кабинет, сразу взялся за сводку. Глаза бегали по неровным строчкам. Драка в общежитии… Обворован газетный киоск… Дебош в ресторане… Как будто ничего особенного. А это что?! Почему не позвонили?

– Почему не позвонили? – вопрос уже был задан сдающему ночную вахту дежурному по горотделу.

– Мы думали, наши городские разберутся.

«Городские» – это значило те, кто работал в городском отделе уголовного розыска.

– Городские, городские! А мы что, деревенские?.. Сколько раз я говорил: если убийство, то докладывать немедленно.

– Будить?

– А что же, по-вашему, в четыре часа утра я должен кофе распивать или в шашки играть? Конечно будить!

Эта тирада была длинновата для Аристова, который не любил зря тратить слова. Чаще отмалчивался. А если уж говорил, то по существу, ограничиваясь самыми необходимыми репликами. Потому-то сейчас, будто устыдясь своего не в меру длинного монолога, вдруг умолк. Теперь он был полностью поглощен существом дела: размышлял о том, кого надо подключить и зачем.

А произошло следующее. Ранним утром двадцать девятого июня сторож Петрозаводского парка культуры и отдыха, проходя по аллеям, обнаружила в глухом месте труп неизвестной девушки.

– Ничего себе, глухое место, – заметил старший оперуполномоченный Петр Иванович Стрелков. – От нового театра метров двести, а от угрозыска четыреста…

– Глухие места потому и глухие, что не знаешь, где они находятся: у Белого моря или в городском парке. Так что действуйте. Впрочем, я с вами…

Так бывало очень часто. Говорил «действуйте», но в действиях этих принимал самое непосредственное участие. Для начала выслушав, что говорили подчиненные, какие они делали выводы, сам же с выводами не торопился, пока по-настоящему не разобрался в деле.

Но остановимся на деталях – тех, что получили отражение в документах. Тело неизвестной обнаружили между спортивной площадкой и забором в мелком березняке. Черная земля вокруг была усыпана осколками кирпича. Поблизости стояли две скамейки на железных ножках. В результате тщательного осмотра нашли две слипшиеся мокрые пачки из-под сигарет «Лайка», обрывки разорванного письма. На листьях ближайших кустов виднелись красные брызги чего-то, похожего на кровь. Такие же брызги были и на дереве. Среди мелких обломков кирпича было два крупных со следами крови. Под скамьей скомканный бланк товаро-денежного отчета Ильинского сельпо8, заполненный синими чернилами. Убитая лежала на животе. Тело было прикрыто пальто.

Все было сфотографировано в таком виде, как обнаружено утром. В том, что девушка убита, сомнений не было. Об этом свидетельствовало множество ран на голове и лице, нанесенных, наверное, тем самым кирпичом, еще два колотых ранения в область сердца и сонной артерии.

Первоначальный осмотр одежды убитой ничего не дал. Ни документов, ни денег при ней не было. По-видимому, насилия над девушкой не было совершено. Но это должны еще подтвердить эксперты.

– Ограбление? – полуутверждающе, полувопрошающе сказал Стрелков.

– Не будем торопиться с выводами, – откликнулся Аристов.

– Вот мы говорим – вещество, похожее на кровь, а тут и без всякой экспертизы ясно, что кровь, – заметил Стрелков.

– Увидим.

Короткие реплики, короткий обмен мнениями. И еще – стремление не пропустить ни одной детали, может быть, ничего не значащей на первый взгляд. Такая это работа. И, глядя со стороны, никто бы не подумал, что эти люди, закаленные в борьбе со злом, профессионалы, занимающиеся расследованием наиболее тяжких преступлений, испытывают сейчас чувство безмерной жалости к этой неизвестной девушке, жизнь которой была так жестоко оборвана.

– Обратите внимание, – заметила следователь городской прокуратуры Зоя Михайловна Хвостова, – о подкладку пальто будто руки вытирали… Это, вероятно, убийца. А в кармане конфета «Ирис».

Да, действительно, в кармане измятого пальто была конфета в тонкой бумажке, которую так и не успела съесть девушка. Вновь тщательно осмотрели всю одежду. На этот раз в самом уголке кармана кофты обнаружили скомканную бумажку и железнодорожный билет до Петрозаводска. Бумажка оказалась квитанцией на сдачу ручной клади.

– Итак, первоочередные дела, – сказал Аристов. – Первое: получить вещи по этой квитанции. Думаю, после этого личность убитой мы установим. Второе: труп отправить на вскрытие. Третье: выяснить группу крови убитой и соответствие этой группы следам на кирпиче и на подкладке пальто. Четвертое: передать на экспертизу все обнаруженные здесь предметы, в том числе обрывки письма, пачки от сигарет и эту ведомость. Пятое: немедленно опросить всех, кто был или мог быть здесь, в парке, в течение этой ночи. – Немного подумав, добавил: – То же самое надо сделать на вокзале, обратив особое внимание на показания приемщицы камеры хранения и тех, кто, может быть, в это же время сдавал вещи. Вдруг девушка приходила туда не одна.

– И на станции отправления следует провести работу, – добавила Хвостова.

– Да, конечно. Но это уже после получения и осмотра вещей из камеры хранения. Ведь может найтись что-нибудь такое, что даст более конкретное направление поискам. Итак, распределим обязанности. Сбор у меня в кабинете через два часа.

Расходились молча, подавленные этой бессмысленной смертью. И каждый знал: ответить на это новое проявление жестокости они могут только одним – действием.

По квитанции на вокзале была изъята светло-коричневая сумка. Внимательно осмотрели ее. Нехитрый девичий скарб, пакетик с конфетами «Золотой улей», несколько книг, в том числе «Песни русских поэтов». Но главное – в сумке находились документы: паспорт, комсомольский билет и учетная карточка члена ВЛКСМ9. Был еще билет на автобус от Гирваса. Убитая оказалась Валентиной Андреевной Кривотуловой.

На имя секретаря Карельского обкома комсомола В. П. Мяукина было направлено короткое письмо, с которым высылались учетная карточка и комсомольский билет. Лаконичная информация: «Погибла 29 июня 1960».

Погибла… Вот он, фронт, где никогда не стихают бои.