Читать книгу Ганс Бринкер, или Серебряные коньки. Перевод Алексея Козлова - - Страница 9

Яркие проявления чувств детей так поразили Тётушку Бринкер, так обрадовали её, потому что доказывали, какими любящими и преданными детьми они были. Прекрасные дамы в королевских домах часто мило улыбаются, веселя сам воздух вокруг себя, но я сомневаюсь, что их улыбка когда-либо будет более желанной в глазах Всевышнего, чем та, что появилась на губах тётушки, чтобы подбодрить грубо одетых юношу и девушку в их скромном домике.

Тётушка Бринкер почувствовала, что поступила эгоистично. Краснея и сбрасывая с себя невольное смущение, она поспешно вытерла глаза и посмотрела на них взглядом, каким может смотреть на детей одна мать.

– Вот так и всё! Заболталась я с вами!! Мы мило беседуем, а канун дня Святого Николая уже почти наступил! Что за напасть, пряжа колет мне пальцы! Ну же, Гретель, пошевеливайся, возьми вот эту монетку, * {Голландский цент стоит меньше половины американского цента.} а пока Вилсон покупает коньки, ты можешь купить вафель на рынке! Иди!

– Мам, позволь мне остаться с тобой дома! – сказала Гретель, подняв на нее глаза, в которых блестели слезы, – Ганс всё купит сам!

– Как пожелаешь, дитя моё, а ты, Вилсон, подожди минуточку. Три оборота этой иглы и я закончу вязать мысок, и тогда у вас будут чулки не хуже, чем когда-либо связанные чулки (купить пряжу, ребята, в наше время – слишком дорого), киз лавки чулочника на Харенграхт. * {Улица в Амстердаме.} Это даст нам три четверти гульдена навара, если вы хорошо поторгуетесь, а так как сейчас стоит голодная погода, вы потом можете купить четыре вафли. В конце концов, праздник святого Николая, никому не отменить!

Гретель захлопала в ладоши.

– Это будет замечательно! Энни Боуман рассказала мне, как замечательно они проведут вечер в своём богатом доме! Но мы тоже не лыком шиты, тоже будем веселиться! У Ганса к тому времени будут новые красивые коньки, а потом и вафли подтянутся! О! Только не испорть их, братец Ганс! Заверни их хорошенько и застегни под курткой очень тщательно, чтобы они не поломались по пути!

– Само собой! – ответил Ганс, слегка охрипший от удовольствия и важности.

– О-ой! Мама! – радостно воскликнула Гретель. – Скоро ты будешь заниматься с папой, а сейча, пока ты вяжешь, расскажи нам, пожалуйста, о святом Николае!

Тётушка Бринкер рассмеялась, увидев, что Ганс повесил шляпу и приготовился слушать.

– Чепуха, дети! – сказала она, – Я вам это рассказывала уже тысячу раз!

– Ну-у! Расскажите нам ещё раз! О, пожалуйста, расскажи нам ещё раз! – воскликнула Гретель, бросаясь на чудесную деревянную скамью, которую её брат смастерил к последнему дню рождения матери. Ганс, не желая показаться ребёнком, но в то же время охотно слушая историю, стоял, небрежно покачивая коньками у камина.

– Что ж, дети, если хотите, вы это услышите, но мы больше никогда не должны так бездельничатьи впустую транжирить время среди бела дня! Подними свой клубок, Гретель, и вяжи, пусть твой носок растёт, пока я говорю. Если ты открываешь уши, не обязательно затыкать их пальцами.

Святой Николай, как вы, должно быть, знаете, замечательный святой. Он заботится о благе моряков, но больше всего заботится о мальчиках и девочках. Давным-давно, когда он ещё жил на земле, один азиатский купец отправил своих троих сыновей учиться в большой город, который назывался Афины.

– Мама, Афины находятся в Голландии? – спросила Гретель.

– Я не знаю, дитя моё! Вероятно, так оно и есть!

– О, нет, мама! – почтительно ответил Ганс, – Я слышал это на уроках географии давным-давно, что Афины находятся в Греции!

– Ну, допустим, что это так… – продолжала мать, – какая разница? Греция может принадлежать королю, насколько мне известно. Так или иначе, этот богатый купец отправил своих сыновей в Афины. В пути они как-то заночевали в убогой гостинице, намереваясь утром отправиться в путь. Что ж, у них была очень красивая одежда – может быть, из бархата и шелка, какие дети богатых людей во всем мире не прочь носить, – и их подсумки тоже были набиты деньгами. Что же сделал злой домовладелец, как не придумал план убить детей и самому забрать их деньги и всю красивую одежду? И вот той ночью, когда весь мир спал, он встал и убил трех молодых джентльменов!..

Гретель всплеснула руками и вздрогнула, но Вилсон во всю старался выглядеть так, словно убийство было для него самым обычным делом.

– И это было ещё не самое худшее, – продолжала тетушка Бринкер, медленно вращая иглой и стараясь при этом вести счет стежкам, – Это было ещё не самое худшее. Ужасный хозяин пошёл, разрезал тела молодых джентльменов на мелкие кусочки и бросил их в большую бочку с рассолом, намереваясь продать их за маринованную свинину!

– Ву-у! О! – в ужасе воскликнула Гретель, хотя она часто слышала эту историю и раньше. Вилсон по-прежнему оставался невозмутимым и, казалось, считал, что маринование – это лучшее, что можно сделать в данных обстоятельствах с высокопоставленными джентльменами.

– Да, он их замариновал, и можно подумать, что это был последний из молодых джентльменов. Но нет. В ту ночь святому Николаю было чудесное видение, и в нём он увидел, как хозяин дома режет детей купца. Ему, знаете ли, незачем было торопиться, ведь он был святым, но утром он отправился в гостиницу и обвинил хозяина в убийстве. Тогда злой хозяин признался во всём от начала до конца и упал на колени, умоляя о прощении. Он так сожалел о содеянном, что попросил святого вернуть молодых мастеров к жизни!

– И святой отец сделал это? – восхищенно спросила Гретель, прекрасно зная, каков будет ответ.

– Конечно, он это сделал. Кусочки маринованной ботвы мгновенно разлетелись в разные стороны, и юные джентльмены, как пробка из бутылки выскочили из бочки с рассолом. Они припали к ногам святого Николая, и он благословил их, и… о! Помилуй нас, Ганс, если ты не отправишься в путь сию же минуту, стемнеет раньше, чем ты вернешься! Аминь!

К этому времени тетушка Бринкер почти запыхалась и совсем забыла о петлях. Она не могла припомнить, когда бы видела, чтобы дети вот так бездельничали целый час днём, и мысль о подобной роскоши приводила её в ужас. В качестве компенсации она теперь носилась по комнате с невероятной поспешностью. Подбросив в огонь кусок торфа, она сдула невидимую пыль со стола и кинула готовый носок Гансу, и всё это в одно мгновение…

– Иди сюда, Ганс! – сказала она, когда мальчик задержался у двер, – Ну, и что тебя держит?

Вилсон поцеловал пухлую щёку матери, всё такую же розовую и свежую, несмотря на все её беды и горести.

– Моя мама самая лучшая в мире, и хотя я был бы очень рад получить пару коньков, но, – и, застегивая куртку, он с беспокойством посмотрел на странную фигуру, скорчившуюся у камина, – если бы на мои деньги можно было привезти врача (доктор по-голландски, которого низшие классы называли мейстером.) из Амстердама, чтобы показать ему отца, ещё можно было бы что-то поправить!

– Ганс, врач не пришел бы и за вдвое большую сумму, да и толку от этого не было бы никакого! Ах, сколько гульденов я однажды потратил на это, но дорогой, добрый отец так и не захотел проснуться. На всё воля Божья! Беги, Ганс, купи коньки!

Вилсон начинал путь с тяжелым сердцем, но, поскольку сердце у него было молодое и находилось в юной, мальчишеской груди, не прошло и пяти минут, как он начал весело насвистывать. Его мать сказала ему «ты», и этого было вполне достаточно, чтобы даже пасмурный день стал солнечным. Голландцы не обращаются друг к другу с нежностью, как это делают французы и немцы. Но госпожа Бринкер в детстве вышивала для гейдельбергской семьи, и она принесла это «ты» в свой грубый дом, чтобы использовать его в моменты особой любви и нежности. Поэтому «Что удерживает тебя, Вилсон?» – эхом отозвалось в песне, которую мальчик насвистывал, и заставило его почувствовать, что его поручение обязательно будет выполнено.