Читать книгу Фуэте для полковника - - Страница 7

Елизавета, горничная в доме Матильды Кшесинской, трудилась, не покладая рук, начищая чёрные туфельки-лодочки, отпаривая платье и оживляя крупный белоснежный жемчуг на длинной нитке бус, перебирая его в руках. Хозяйка давно его не надевала, а этот камень, по её определению, любил человеческое тепло и только от прикосновения с кожей приобретал блеск.

– Сегодня вечером я еду в театр, – сообщила ей после завтрака Матильда Феликсовна. – Приготовь мое чёрное платье от Шанель.

«Наконец-то, – обрадовалась Лиза. – Но почему же опять черное? Сколько лет можно носить траур?!»

Вот уже два года, как княгиня похоронила своего мужа, но до сих пор нигде не бывала. Выезжала она только для проведения занятий в своей балетной студии или в собор Александра Невского на улице Дарю. Несмотря на то что великий князь Андрей Владимирович Романов завещал похоронить его в семейной усыпальнице города Контрексевиль на юге Франции, где уже лежали его мать и брат Борис, Матильда медлила с этим, поместив гроб с телом супруга в склепе нижней церкви русского собора в Париже. Ездить в Контрексевиль было далеко, а до улицы Дарю всего десять минут на такси. Часто навещать мужа, молясь около его гроба, было для неё утешением. Так она и жила вот уже два года: дом, церковь и балетная школа, в которой княгиня не могла не появляться, так как существовала только на то, что получала от своих учеников.

Но теперь, когда впервые за всё время после революционного семнадцатого года, в Париж приехала на гастроли балетная труппа Большого театра из Москвы, Матильда решила нарушить своё двухгодичное затворничество. Всё, что касалось балета, а особенно русского, не могло оставить её равнодушной. Что она увидит сегодня на сцене? Что эти Советы сделали с русским искусством танца? С трепетом одевалась она, готовясь к выезду в Гранд-опера.

– Лиза, – вскрикнула от боли Матильда, когда та, закрепляя венецианскую сеточку на причёске, не очень удачно вколола шпильку. – Осторожней!

– Извините, княгиня, – испугалась горничная.

Елизавета поступила сюда на службу вместе с мужем Георгием Грамматиковым почти сразу после своей свадьбы в тридцать восьмом году. Выходцам из семьи обедневших русских дворян в эмиграции было престижно работать в доме младшего брата главы императорского дома. Елизавета совмещала работу горничной и поварихи, а Георгий был камердинером при великом князе и садовником. Любитель растений, он быстро превратил небольшое пространство вокруг дома в красивый цветущий сад. За годы службы Грамматиковы очень сблизились с хозяевами и, когда в пятьдесят шестом году великий князь Андрей Владимирович скончался, переживали так, будто потеряли родного человека, и всячески старались поддержать глубоко страдающую Матильду Феликсовну и её сына.

Елизавета осторожно вынула так неудачно вколотую шпильку и аккуратно закрепила сеточку снова в этом же месте. Матильда с удовлетворением осмотрела себя в зеркале. Её волосы, выкрашенные в глубокий чёрный цвет, были собраны в пучок на затылке, платье облегало до сих пор стройную фигуру, а длинная нитка белого жемчуга, ярко выделяющаяся на чёрном фоне, удлиняла её рост и смотрелась изысканно. Чёрные лодочки на маленьком каблучке и маленькая лакированная сумочка делали её наряд абсолютно законченным. Через два месяца ей исполнится уже восемьдесят шесть лет, но в зеркальном отражении на неё смотрела женщина моложе этого возраста. Матильда улыбнулась. Она была довольна собой.

– Скажи Владимиру, что я готова, – проговорила она, слегка спрыснув себя любимыми духами «Шанель № 5», которые ежегодно получала в подарок от Коко в день своего рождения.

– Он уже ждёт вас в гостиной, – откликнулась Лиза.

Сын Матильды и великого князя Андрея Владимировича Романова сидел на мягком большом диване, просматривая газеты. Услышав шаги на лестнице, он обернулся и невольно загляделся на мать: она шла с прямой спиной, высоко подняв голову, и была грациозна, как всегда. Возраст выдавали только медлительность шага да ещё то, как крепко она держалась за перила, осторожно переходя от ступеньки к ступеньке. Владимир поднялся навстречу.

– Мамочка, сегодня ты особенно прекрасна! – произнёс он, протянув ей руку. – У тебя так сияют глаза!

– Наверно, от волнения. Говорят, Большой у них теперь стал главным театром, а моя Мариинка в Петербурге довольствуется лишь вторым местом.

– Ну, конечно! Раз перенесли столицу, то и статус театров изменился. Так что, мамочка, всё произошло естественным путем. Главные театры Российского государства всегда были там, где находилось его правительство.

– Что ж, увидим, до чего это правительство довело балет и что осталось от нашей русской школы танца. Два года назад Лондон был без ума от их Улановой, – по дороге в прихожую рассуждала княгиня. – Но сейчас-то ей уже сорок девять, а мы идём смотреть в её исполнении тринадцатилетнюю Джульетту! Представляешь? В наше время молодым исполнительницам тоже было нелегко пробиться на сцену, но всё-таки не до такой степени.

– Я не сомневаюсь, мы с тобой получим удовольствие от музыки Прокофьева, – не стал поддерживать разговор о возрасте Владимир.

Напоминать маме, что она сама до сорока пяти танцевала в театре партии молодых героинь и только разразившаяся в стране Революция прекратила её выступления, было бы бестактно.

– Кстати, – Матильда остановилась в прихожей напротив зеркала и взяла из рук Лизы изящную маленькую чёрную шляпку. – Мне позвонили после обеда по телефону из дирекции Гранд-опера и передали, что органы КГБ запретили пускать меня за кулисы.

– Почему? – удивился Владимир.

Княгиня не спеша надела шляпку и с удовлетворением посмотрела на себя в зеркало.

– Точно не могу тебе ответить, но думаю, что советским актерам нельзя со мной общаться потому, что я вдова великого князя Андрея Владимировича Романова. Мы с тобой принадлежим царской династии, а они свергли эту власть и, вероятно, очень сожалеют, что не всю фамилию ещё физически уничтожили, – проговорила она, и в её голосе явно звучала гордость за принадлежность к самой высшей династии бывшей Российской империи.

– Но откуда в Париже КГБ? – продолжал удивляться Владимир.

– Мне сказали, что их много приехало вместе с труппой.

– Это всё дурно пахнет. Будем держаться от них подальше, – решительно заявил сын. – И не переживай! Ведь ты никого из этих танцовщиков не знаешь, и тебе не с кем там видеться.

– Все равно это возмутительно! Крайне неприятная ситуация! Как будто я прокаженная или больна тифом!

Матильда нервно передернула плечами.

– Мамочка, не надо так волноваться. Бог с ними! Вспомни о приятном. О письме из Клина, например. А это означает, что на Родине тебя помнят не только как великую княгиню Романову, но и как великую балерину Кшесинскую.

– Да, помнят как о музейном экспонате в выставочном зале! – грустно улыбаясь, пошутила княгиня.

Год назад Матильда получила письмо от директора музея Петра Ильича Чайковского в Клину. Он обратился к ней с просьбой прислать какие-нибудь фотографии и воспоминания об участии в балетах великого композитора. Матильде было приятно, что там, где она когда-то блистала на сцене, её имя не забыли, но сегодняшний звонок из дирекции её обескуражил. Она ясно поняла. Да. Её действительно не забыли на Родине! Не забыли, что она была любовницей цесаревича Николая, не забыли, что в эмиграции она стала женой великого князя Андрея Владимировича Романова, не забыли, что она родила сына, который мог бы претендовать при особых обстоятельствах на русский престол.

– Неужели они всё ещё боятся нас? – удивлённо посмотрел на неё Владимир.

– Одно упоминание нашей фамилии заставляет КГБ нервничать. Значит, в их стране не так уж всё стабильно, как они того хотят, если до сих пор боятся наследников короны, – заключила Матильда, надевая перчатки.

Мать и сын вышли из дома. Ещё ласково пригревало солнце, хотя время было уже вечернее. Тенистой аллеей своего цветущего сада они вышли к калитке и, миновав её, сели в ожидавшее их такси.

– В Гранд-опера, – обратился к шофёру Владимир, садясь рядом с великой княгиней на заднем сиденье.

Матильда ехала молча. Звонок из дирекции взволновал её, но ещё большее волнение она испытывала от предвкушения увидеть сейчас балет бывшего императорского, а теперь большевистского театра.

– Мама, ты только посмотри, что творится, – прервал её мысли сын, как только такси остановилось.

Матильда Феликсовна выглянула в окно машины и сразу увидела огромную толпу, запрудившую всё пространство перед входом в театр. Это были желающие купить лишний билетик. Счастливчики же, имеющие этот вожделенный кусочек бумаги с указанным рядом и местом в зале, еле протискивались к входу. Покинув машину, Володя одной рукой крепко держал маму под руку, а другой охранял её от натиска людей.

– Такого ажиотажа около Гранд-опера я вообще не помню, – произнесла Матильда.

Наконец они вошли в театр и поднялись по великолепной, сверкающей от золота и хрусталя лестнице в фойе. Великая княгиня встретила много знакомых лиц. Весь цвет Парижа и, конечно, русской эмиграции, казалось, собрался здесь.

– Матильда Феликсовна, как я рад вас видеть, – бросился к ней Никита Рунге, главный редактор модного журнала на русском языке. – Нашим читателям будет очень интересно ваше мнение о спектаклях Большого театра. Вы дадите нам интервью?

– Возможно, – уклончиво ответила Матильда и, опираясь на руку сына, прошла в ложу.

Сейчас ей ни с кем не хотелось общаться. Удобно устроившись в кресле, она осмотрела зал. Зрители рассаживались по местам, громко переговариваясь, музыканты в оркестровой яме настраивали инструменты, и весь этот шум голосов и музыкальных звуков сливался в тот гул, который она так любила. Это была своеобразная прелюдия спектакля. Но вот какофония внезапно прекратилась. Это означало, что появился дирижер, и, приветствуя его, музыканты встали со своих мест. Зал дружно взорвался аплодисментами. Дирижер же, слегка опустив голову, торопливо прошёл к своему пульту, поклонился публике, затем, повернувшись к ней спиной, одним движением руки посадил музыкантов, постучал палочкой о пюпитр, и в театре наступила полная тишина. В общем, всё было как обычно перед началом представления, но каждый раз этот ритуал приводил Матильду в трепетно-волнительное состояние. Свет стал медленно уходить, оставляя зал в полумраке, и из оркестровой ямы, по мановению дирижерской палочки, зазвучала увертюра, завораживая зрителей чарующими звуками музыки Прокофьева. Через некоторое время занавес лениво обнажил сцену, освещённую софитами, и свет в зале погас полностью. Спектакль начался!

Буквально с первых же минут Матильда была очарована музыкой, а затем и красотой танца. Все высокотехничные сложные движения плавно переходили одно в другое, точно передавая внутреннее состояние героев. А сама Джульетта-Уланова настолько увлекла княгиню в свой мир переживаний, что Матильда совсем забыла, сколько актрисе лет. Перед ней была очаровательная, хрупкая девочка, готовая скорее умереть, чем жить без любимого. То, что происходило на сцене, напоминало волшебство. Музыка, танец, эмоции – всё сплелось воедино, создав удивительную гармонию.

Когда спектакль закончился и занавес закрылся, в зале повисла тишина. Только секунд через десять публика буквально взорвала её шквалом аплодисментов. При выходе исполнителей на поклоны все поднялись со своих мест. В зале творилось что-то невообразимое. Нескончаемо слышались крики «браво». У многих текли по щекам слёзы. Никто не скрывал эмоций. Вместе со всеми плакала и Матильда.

– Володя, позвони завтра же Рунге, я дам его журналу интервью, – обратилась она к сыну и, увидев, что его глаза тоже увлажнены, положила свою ладонь на его руку в знак солидарности.

– Обязательно, мама, позвоню, – произнёс он с чувством. – Теперь я полностью разделяю твоё негодование. Я и сам хотел бы передать всем за кулисами то чувство восхищения, которое испытал. Как чудовищно, что мы не можем этого сделать!

– А ты знаешь, – встрепенулась Матильда. – Я ведь получила приглашение от парижской мэрии на завтрашний прием, – вспомнила она красивый конверт, поданный ей вчера горничной Лизой, и счастливая улыбка осветило её лицо. – Они устраивают ужин в честь русских артистов. Я не принимаю ни от кого приглашений вот уже два года, но сейчас я изменю своё решение. Мы с тобой будем на этом приёме! Я снимаю траур!