Читать книгу Одиночная Психическая Атака - - Страница 5
Агент Паранойи
3
ОглавлениеЯ присел, заглянув в пламя, в котором вот уже пять часов горели мои мысли…
Когда я смотрю на это пламя, я вижу не только его яркие цвета и танцующие языки огня. Я вижу истории, которые оно рассказывает. Оно горит вечно, словно стражник, охраняющий тайны мироздания. Пламя может обнимать нас, согревать наши тела и души. Оно может быть исцеляющим, как ласковое прикосновение. Иногда оно жжёт, вызывая боль и страх. Но даже в этой боли есть что-то волшебное – она очищает нас, как пламя, что сжигает сухую траву, дабы взросла новая.
Под толщей земли моё тело ждёт освобождения в железной клетке, держащейся на двух стальных цепях. Моя душа из последних сил пытается вырваться из оков боли и ненависти, преодолев свою зависимость от людей.
Молю, освободи меня… Освободи меня, и я твой навеки. О, дорогая София… Боже, спаси и сохрани меня…
«…Они вправе полагать, что любят тебя – об этом угнетают они мыслью каждого. Но это не так. Они ненавидят тебя. А через это – себя. Нет, ты не должен поддаваться мщению. Я понимаю тебя. И я вместе с тобой. Да, нам не удалось уравнять счёт, но мы, как минимум, ещё не проиграли. Не так ли? Будь холоден и милосерден. Сделай невозможное».
– КТО ЭТО СКАЗАЛ?!
«Вспомни войну. Вспомни те времена. Вспоминая войну, ты поймёшь, что возможно в ней выиграть только верой и мечом. Смерть нельзя победить. Но её можно предать. Выиграть можно. Ты сделаешь это. Мир невозможен без веры. Твоя вера велика. Ты сможешь сделать невозможное над собой. Догадываюсь, что ты не согласен со мной… С самим собой до конца нечестен… На самом деле, мир невозможен без прозрения. Проникнись своим прозрением, попытайся воспринять мир и себя в этом мире одновременно. И ты увидишь, что весь мир, и ты, и твоя будущая смерть – одно целое. Ты – лишь жалкий зверёк в огромном океане бытия. Но не животное».
– КТО ГОВОРИТ СО МНОЙ?! ЧТО ЗА УЖАС В МОЕЙ ГОЛОВЕ?!
«Пустив наконец последнюю очередь из гранатомёта, Хассе осмотрелся по сторонам, среди уничтоженных руин и оврагов. Ощутив в какой-то миг душещипательное спокойствие, поправив патронную ленту, он бросил оружие за плечо, замерев на вершине холма, среди мёртвых товарищей. «Да уж…», – думал он про себя, – «Только всё началось, и вдруг, кончилось…».
Ему стало сложно совладать с эмоциями, резко перехватило дух, и он не мог теперь отдышаться, воздух стал ему противен. Было чувство, словно меж двух лёгких установили минную растяжку, готовую сдетонировать и вот-вот разорвать его в клочья. Он сел рядом с трупом Эдриана, упал ему в грудь, и стал плакать. Но плачь тот казался наигранным, ведь жажда убийств, о которых ты сейчас думаешь, упав на мёртвого друга, Хассе, она не проходит… Она остаётся… Она остаётся. Она остаётся… Она остаётся. Она ждёт своего часа. Ждёт в каждой частице твоего тела, в каждом нерве. Ей нужны только открытые ворота и жертвенные объятия. Она не прощает ненадобности, суровости и торопливости…».
– Мои воспоминания…
Иллюзии, мои мечты в голове, сказки матушки перед сном, воспоминания о дружбе и верных друзьях, все они покрылись прахом. Круг без центра, что вскружил танцем над непокорным небосклоном, Солнце, что зияет заревом радушия, – стало ярче в миллиарды раз. Это восход новой эры, но прежде её закат. Реальности больше нет – есть материя, она строится торусом ввысь, словно ромбом свисающего перекрёстного нимба, приподнимаясь над настоящим миром лестницей забвения…
Беспредельный простор оставляет меня поражённого лежать на смердящей башне. Я смотрю вверх: а небо алое-алое. То и дело мимо проскакивают молнии. Одна промчалась рядом со мной, но не попала. Было тихо, я думал, что прибываю в вакууме.
Небосклон менялся каждую секунду. Новые пейзажи были страшнее предыдущих, но от того их красота лишь возрастала. Выжженные пустоши меняли цвета, сливаясь с общим фоном пустоты, становясь шумом в голове. Теперь огромные каменные башни из песчаника то произрастали ввысь, то ныряли в бурлящие воды зыбучих песков, окрасившихся в гниющую смесь из смерти и отчаяния. Поднявшись на ноги и сделав пару шагов, я понял: это место было кладбищем эпох. И каждая из них продолжала вести войну за свой взгляд на упокоение. Цвета, фон, звуки – они менялись с ходом времён. И это продолжается по сей день. Каждую секунду. Каждый человеческий вдох и выдох. Тогда во мне что-то непоправимо треснуло, будто в один непримечательный серый день я хрустнул шеей сильнее нужного и больше не проснулся, узрев лишь чёрное обрамление вместо привычной картины, построенной из нелепых случайностей и человеческой тупости. Я увидел коридор, что сужается в окончании десятка тысяч таких же коридоров. Появилась резкая сухость во рту, моё тело непроизвольно перевернулось от изнеможения. Моё лицо исказилось. Я сделал жадный глоток воздуха. Кожу ещё пощипывала не вынутая игла, что стала плясать в вене.
Моё тело лежало уже больше десяти минут молча, без движений и эмоций. Я пытался отдышаться, жадно глотая воздух будто в последний раз.
Я хочу кричать, но вместо крика из горла вырывается лишь сдавленный хрип…
* * *
«Нет никого, куда не погляди,
Я не хочу веселиться один.
В свете бархатной луны
Я соревнуюсь в беге с ветром,
Тени идут следом, и я слышу смех их.
В комнате полной зеркал
– Нет никого, где бы я не искал.
Куда ни глянь – вижу только себя.
Нет ни окон, ни дверей.
…Паттерн неких измерений, в голове вата,
Я хочу обратно, но чувствую,
Что меня не обрадует правда.
Кратеры ночи в глазницах у каждого,
Увядаю всё дальше, вижу – ничего важного.
Вижу себя, – вижу тебя, – где же друзья?
Пальцами рву веки, пытаюсь вспомнить – кто я.
Птица над небом паря замерла,
Собрался с духом – разбил зеркала»
* * *
Я перешёл все границы. Я переступил через всё неконтролируемое и безумное… порочное и злое, что есть во мне, через всё, что я совершил… и через полное безразличие к этому. Теперь меня постоянно терзает острая боль. И я не надеюсь, что другим будет хорошо. Я даже хочу, чтобы им было так же больно, как мне. Всем и каждому. Но даже если так случится – очищение не наступит. Я по-прежнему остаюсь безнаказанным. И я не могу познать себя глубже. Мой рассказ никого ничему не научит. Эта исповедь не имела никакого смысла…