Читать книгу Крылья за спиной - Группа авторов - Страница 11

Земолай таращилась на Схола Петке, потрясенно сознавая, что история повторяется.

Ее жизнь коренным образом изменилась, и снова рядом Схола Петке, причем его присутствие еще более неожиданно, чем в прошлый раз. Он же мертв. Должен быть мертв. Она так считала, потому что видела, как ему на голову надели мешок, а тех, кому на голову надевали мешок, больше никто никогда не встречал.

Однако ее бывший учитель был не только вполне себе жив, но и собирался провести неподотчетную схола-службу, чего, как ее заверяли, больше не бывает.

Земолай выскользнула из-за портьеры, но держалась позади толпы, прислонившись к утешительно прохладной поверхности ближайшей стены. Крепко зажимая кулаком рану на бедре, она стискивала в ладони маячок, не в силах остановить круговорот мыслей. Это не может быть он. Конечно это он. Но как же это он? Тогда ему уже хорошо за восемьдесят…

Фонари замигали в простом порядке, и люди принялись рассаживаться на полу, толкаясь локтями, коленями и шепотом извиняясь друг перед другом. Гальяна отыскала своих друзей, но еще не созналась им, что наделала, – детки вели себя расслабленно и ни о чем не подозревали, в то время как сама она то и дело нервно поглядывала на дальнюю стену. Земолай бесстрастно смотрела на нее в ответ.

Мигание прекратилось.

Петке раскрыл сумку, и на помощь ему поспешила женщина с ярко-зелеными пальцами. Она зачерпнула горсти сушеных плодов кильвы и пошла по залу, вручая каждому по два-три сморщенных кусочка жевательного галлюциногена.

Земолай, совсем недавно очистившись от токсинов, в добровольцы не рвалась. Из уютной темноты она наблюдала, как грызут кильву участники собрания. Прошла всего минута, и они расслабились и принялись раскачиваться.

Схола Петке оглядел помещение, терпеливо дожидаясь, пока паства будет готова. На Земолай его взгляд на долю мгновения споткнулся, но тут же двинулся дальше, – наверное, ей просто показалось.

Когда все достаточно опьянели, Петке уселся, скрестив ноги, на пол и пристроил себе на колени зеркало. Оно было прекрасно – овальное стекло два фута в длину, в кованой железной раме. Книжник сильно рисковал, перемещаясь с таким артефактом.

Помощница хлопнула в ладоши:

– Схола сейчас начнет. Готовы ли вы услышать его слово?

Земолай вдруг вспомнилось, как ее допрашивал крылатый Тескодой («Он показывал тебе еретические материалы?»), и она сжалась, пораженная внезапным иррациональным страхом. Не подразумевалось ли в том вопросе нечто большее? Что, если труды еретика – десятилетиями хранившиеся в памяти единственного оставшегося книжника, который мельком увидел их содержание, прежде чем их отовсюду изъяли, – снова всплыли?

Но дальше служба пошла обычным порядком.

Схола Петке запел. Голос у него был глухой, надтреснутый, отягощенный борьбой за совершенство длиною в жизнь. Единственным свидетельством многолетнего употребления наркотиков оставались яркие мерцающие луны его глаз и дым в его песне.

Он произносил божьи слова – слова призыва. От них воздух тяжелел и наливался сладостью, словно растворенные в нем засахаренные фруктовые дольки превращались в желе. Земолай провела языком по нёбу, кривясь от конфетного привкуса. Схола Петке продолжал петь, медленно, заунывно и неустанно, а привкус усиливался.

В глубине зеркала зародилось призрачное свечение. Одно за другим темные отражения зрителей пропадали, сливаясь с морем черноты. Свет пульсировал в такт пению старого книжника, разгораясь все сильнее, пока не залил всю поверхность зеркала молочно-белым сиянием.

Теперь зеркало отражало другое место, где-то высоко над городом.

Портал.

Публика подвывала мелодию. Нестройный хор из пяти с лишним десятков нетрезвых людей, которые и слов-то не знали, создавал мощный фон. Воздух вибрировал от их стремлений, и мутное свечение зеркала становилось ярче. В отражении появилась тонкая темная трещина, стабилизировалась и начала расширяться.

Портал в небеса схола-дэва распахнулся, и при виде его нутра Земолай скрутило болью.

Наверное, двадцатью пятью этажами выше, над крышей храмовой башни Желан, из портала хлынул свет – явный знак для любого наблюдателя, что некто входит во владения бога. В зеркале же свет казался приглушенным, сплюснутым. Мелькавшие в отражении картины представляли собой нагромождение перенасыщенных цветов, словно три стенки волшебного фонаря наложились друг на друга. Кильва помогала расслабить разум и расфокусировать зрение, позволяя воспринимать оптические эффекты иного мира, но этот способ был не единственным.

У Земолай за плечами лежали годы практики. Ей потребовался всего миг сосредоточения, чтобы разложить увиденное по полочками. Мазки янтарного на изумрудном – внизу. Отблески серебряного и угольно-черного – наверху. На их стороне портал имел постоянное место. Но в том, другом мире он дрейфовал, свободный и хрупкий, как блуждающий мыльный пузырь. Он пролетал над странным и прекрасным ландшафтом, показывая им непостижимые многослойные цвета и текстуры запредельной сложности.

Транслируемый зеркалом пейзаж казался узором из ярких пятен, прискорбно лишенным запаха, звука и божественного ощущения, будто попал на небеса во плоти. Жалкая замена традиционному обряду на вершине башни, но на таком расстоянии большего Петке добиться не удалось. Повинуясь жалобным призывам книжника – каждая нота его песни звучала тоскливой мольбой, – портал поднимался все выше и выше, скользя вдоль ажурного сооружения, где переплетенные распорки из жидкого металла лениво извивались и перетекали друг в друга, образуя подобие змееобразной башни.

А на самом верху они на долю мгновения узрели гладкую сферу, твердую и полупрозрачную, и в ней едва различимые сквозь мутную оболочку ноги спящего божества.

Ахи и вопли заполнили помещение, нарушив гудение хора. Портал снова нырнул вниз, вращаясь при этом слишком быстро, чтобы передать какие-либо детали. Схола Петке запел громче, зрители попытались вытянуть свою часть, но ритуал развалился. Зеркало затуманилось и сомкнулось, подобно векам огромного глаза, выкинув собравшихся обратно в тусклую реальность.

И сердце у Земолай сжалось – спустя все эти годы, – словно проклятый орган не сознавал, что вроде бы мертв.

Когда она в последний раз лицезрела схола-дэва?

Схола Петке позволил каналу закрыться, затем осторожно отложил зеркало в сторону и молча двинулся по залу, раздавая вторую порцию конфет – на сей раз успокоительных, для ускорения переваривания кильвы.

По пути Петке шептал людям нечто сочувственное и ободряющее. Верующие стискивали его руки и не скрывали слез, удрученные тем, что на краткий миг узрели свое божество и тут же снова утратили его.

Земолай эта боль была слишком хорошо знакома.

От долгой неподвижности тело затекло, и бывшая крылатая рискнула пошевелиться. Бедренные суставы заскрипели в гнездах, словно чужие, а душу захлестнула волна эмоций. В груди отращивало когти и перья понимание, и она не смела дать ему имя, иначе впустила бы его в свою жизнь. Она уставилась в землю, дыша ровно и поверхностно в ожидании, пока это пройдет.

Краем глаза она уловила приближение Схола Петке. Медленно шаркая, он подошел к ней почти вплотную.

– Мне не нужны твои конфеты, старик, – бросила она.

После долгого гортанного пения смех у него вышел хриплый.

– Тебе вообще ничего не нужно, правда, Милар Земолай?

Она резко вскинула голову, вгляделась в его лицо, но не увидела ни гнева, ни обиды, насколько возможно прочесть выражение незрячих глаз. Она не понимала, на что смотрит, но ей это не нравилось.

– Это не мое имя, – тихо сказала она.

– Не твое, – согласился он. – У тебя больше нет округа. Но это не значит, что ты не на службе.

Незнакомая тоска охватила ее тогда, хотя она не знала почему.

– Как вы тут? – спросила она (окольный, неуклюжий способ спросить: «Как вам удалось бежать? Как вы уцелели?»).

– С большим трудом, – кратко отозвался он. – Ты пришла забрать меня?

Бедро пульсировало. В кулаке был зажат резонансный маячок.

– Нет.

Петке мгновение раздумывал над ее ответом, а затем кивнул, принимая вероятную ложь. Земолай ужасно захотелось его предупредить – разжать кулак и молить о прощении, – но язык прилип к нёбу при одной мысли об этом. Вместо этого с ее губ непроизвольно сорвался один из вопросов Гальяны:

– Как вы думаете, меня бы приняли обратно? После…

После того дня.

– Нет.

Земолай поморщилась. Ответ ожидаемый, но от этого слышать его не легче.

– Как-то раз мы с вами беседовали о теории, – сказала она. – Как раз перед тем, как я перешла в секту мехов.

Петке замер, нахмурившись, пока шарил в памяти.

– Да, – медленно ответил он. – Твои родители просили проконсультировать тебя?

Земолай сглотнула. В тот миг, много лет назад, ее путь лег перед ней простой и ясный, и с тех пор она тысячу раз прокручивала в уме слова учителя – но для него это был один мимолетный разговор из многих.

– Отец просил, – уточнила она. – Мы обсуждали эссе Лемена о природе личности. Он считал, что мы – все те люди, кем когда-либо были, всегда.

– А-а?.. – Поняв, о чем речь, Петке смягчился, и его жалость ударила больнее, чем возможная злоба. – Последствия наших поступков сопровождают нас всю жизнь, и в этом смысле ничто не остается истинно прошлым, да.

– А вы как считаете? – осторожно спросила Земолай. – Вы тот же человек, каким были в тот день? А я?

Она не знала, какой именно день имела в виду – того разговора или черного мешка, – но это не имело значения. Оба. Все.

– Ты спрашиваешь, меняемся ли мы. – Старик замер. – Очень на это надеюсь.

Книжник повернулся, собираясь уйти, и ей бы с облегчением смотреть ему в спину, но Земолай была не готова. Вот-вот собравшиеся придут в себя, откуда-то выскочит Гальяна вместе с кучей возмущенного молодняка, и Земолай выпустит зажатый в кулаке маячок, но, прежде чем это произойдет, она должна сказать еще кое-что.

– Схола! – выпалила она. – Я… простите меня.

Петке замер. В этот миг, сгорбленный и осунувшийся, он выглядел на все свои восемьдесят пять лет.

– Знаешь, я ведь так и не читал их. Труды Схола Викенци, – пояснил он, как будто речь могла идти о чем угодно.

Земолай была слишком потрясена, чтобы поправить его – еретика Викенци. Мысленный эксперимент, для подавления которого ей пришлось зайти так далеко. Из-за которого ему на голову надели мешок.

Петке заверил с оттенком сухой иронии:

– Я бы обязательно прочел, поверь! Но случая так и не представилось. До меня тоже доходили те самые слухи, – мол, один студент нашел случайный экземпляр, затерянный в верхних архивах. Мол, этот студент планировал опубликовать находку без одобрения полноправных книжников. Схола Лемен неоднократно цитировал Викенци, но даже он не воспроизвел текст целиком. – В тоне его проступило любопытство. – Это правда? Или то была меховская уловка, предлог, чтобы добраться до нас?

Язык у Земолай отлип от нёба.

– Правда, – ответила она. – Но книгу уничтожили.

– Эх… Тем более жаль. – Старик тряхнул сумкой. – Точно не хочешь конфетку? Нет? Тогда мне и вправду пора.

Он проковылял обратно к своей помощнице, и они исчезли в глубинах храмового лабиринта с божественным зеркалом под мышкой и пустой сумкой в руках – вернулись к жизни в подполье, до тех пор пока следующему тайному собранию не потребуется служба.

Воцарившуюся после его ухода тишину нарушил уже знакомый вопль Рустайи:

– О чем ты думала!

Земолай обнаружили. Набежали все еще обалдевшие от небесного видения мятежные малыши. Гальяна добралась до нее первой и загородила Земолай своим телом.

– Она должна была это увидеть! – настаивала девушка. – Поверь!

Нога горела, в груди саднило, а Земолай обдумывала слова Петке. Он никогда не видел тех записей, а ведь каталог на том этаже поручили именно ему, в этом она была уверена. Так как же он мог их не видеть?

– Зачем ты меня сюда привела? – вопросила она хрипло (пусть думают, что голос у нее сел от гнева, а не от горя).

– Хороший вопрос, – напряженно согласилась Элени, сердито глядя на Гальяну.

Та сглотнула.

– Я хотела, чтобы она увидела, как их указы воплощаются на земле. – Гальяна развернулась, с мольбой уставившись прямо на Земолай. – Я хотела, чтобы ты своими глазами увидела, к чему вы вынуждаете людей: прятаться, молиться тайком, довольствоваться мельчайшими отблесками небес из страха получить обвинение в мятеже. Это же неправильно. Ты сама знаешь, что это неправильно! Но одно дело знать, а другое – видеть собственными глазами. И… я надеялась, что служба Схола затронет что-то в твоем сердце.

Земолай зажмурилась. На миг представила, что следует сделать. А следовало ей усмирить полный зал преступников, известить высшее командование и как можно скорее выполнить последний долг перед этим городом.

Двадцать шесть лет она служила меха-дэве – больше половины своей жизни провела в воздухе, в патруле, начеку, творя порядок из хаоса ради спящего гиганта, который едва ли помнил о ее существовании. Она делала это с целеустремленной преданностью, не оставившей в ее жизни места ни для чего другого. Святая Радежда пожертвовала ради города жизнью – кто такая Земолай, чтобы отдать меньше?

Но теперь все кончено. Она заглянула внутрь себя – желания драться с этими детьми давно уже не было. Ярость иссякла десяток, нет, два десятка лет назад. Земолай не знала, что осталось в пустом месте, где жила цель, но чувством долга это не было.

Суть происходящего накрыла ее с головой и едва не уничтожила. В глубине души она чувствовала, что, как только столкнется с реальностью, ляжет и больше не встанет. Но к своему удивлению, обнаружила, что умирать-то не хочется.

Смысла жить дальше не осталось, но и к посмертию она оказалась не готова.

– Я знаю, что это не идеально, – негромко произнесла Элени («И близко нет»). – Понимаю, изменилось очень многое и очень быстро, и тебе не с чего прислушиваться хоть к одному моему слову. Но я прошу тебя, погоди. Просто дай нам время объяснить.

Хорошая шутка – напомнить, что они держат ее на коротком поводке, а затем вежливо попросить выслушать. Они это знали, знала и она. «Оставайся с нами или ступай умирать мучительной смертью» – вот что имелось в виду.

Конечно, существовал и третий вариант. Она могла отпустить маячок. Позволить себя обнаружить, доставить домой и судить повторно, теперь уже с кучей пленников в качестве оправдания.

Она представила, как снова увидит меха-дэву – снова встретится с Водайей, – и паника прошибла ее вспыхнувшим пожаром. Земолай сползла по стене, тяжесть этого решения была невыносима.

«Ты пришла забрать меня?» – спросил Схола Петке. Прозаическим таким тоном. Она не могла помешать тайному расцвету секты книжников – могла лишь втихую уволочь одного из ее приверженцев в очередном акте мелкого насилия, никак не способствующего разрешению основного конфликта.

Эти внутренние дебаты были формальностью, просто мозг не успевал за сердцем. На самом-то деле Земолай все решила в тот миг, когда увидела свет из портала схола-дэва.

– Да, – просипела она. – Я останусь еще на день.

– Спасибо, – выдохнула Элени. – А теперь…

– Вам надо кое-что знать. – Земолай протянула руку.

При виде ее окровавленной ладони детишки содрогнулись – отвращение Рустайи, замешательство Тимьяна, а затем смятенное понимание на лице Гальяны, когда та узнала резонансный чип.

Но Земолай все равно произнесла вслух:

– Командование мехов знает, что я все еще жива, и, когда эта штука остынет, они за мной придут.

Эвакуировались стремительно. Подземный лабиринт сократился до простейшей конфигурации. Впервые за бессчетное количество дней Земолай выбралась, моргая, на солнечный свет. Ее шатало, в глазах стояла муть. Все вокруг мелькало слишком быстро.