Читать книгу Крылья за спиной - Группа авторов - Страница 4

Хай Савро взяли в котельной на пятом этаже и отправили под стражу на неопределенный срок в ожидании допроса и вынесения приговора.

Показания свидетелей собирали всю ночь.

Посудомойщик Савро, предположительно из округа Хай, пятнадцать лет прослуживший на кухне в центральной административной башне Кемьяна, завершал выполнение своих обязанностей под конец праздничного застолья, когда на кухню позвонили и вызвали его в рабочие казармы. Отдельный отчет подтвердил, что крылатая Земолай в это время проводила инспекцию. Они пробыли наедине не более пятнадцати минут.

После выхода из штабного помещения Хай Савро был замечен на нескольких этажах башни. На третьем он повернул на девяносто градусов против часовой стрелки растение в кадке. На четвертом нарисовал стеклографом крестик в правом нижнем углу восточного окна. А на пятом без разрешения проник в котельную и оставался там примерно двадцать минут, прежде чем дежурный по этажу Йевен зашел в помещение с проверкой.

Йевен немедленно отконвоировал Савро в следственный изолятор, где работника кухни вынудили объяснить свои действия. Идол. Милосердие крылатой Земолай. Шифрованные сообщения, оставленные с помощью растения в кадке и стеклографа (о чем, к сожалению, свидетели не успели сообщить до того, как предполагаемые получатели увидели послания).

Описывая задержание Савро, Йевен признал, что испытывает некоторую тревогу по поводу инцидента. Двадцати минут Хай Савро вполне хватило бы, чтобы расплавить идола и вернуться на кухню, но, войдя в помещение, Йевен обнаружил нарушителя сидящим перед открытой печью, при этом по лицу у него струился пот.

В руках Савро вертел медную фигурку, туда-сюда, туда-сюда, и не сделал ни малейшей попытки уничтожить ее, даже когда Йевен окликнул работника по имени.

Чтобы понять, что такое Радежда, необходимо обратиться к природе народа, проложившего себе дорогу в небеса.

Рассмотрим башню Кемьяна. Первые два уровня построены из камня – огромных блоков, кропотливо вытесанных в далеком карьере. Следующие пять уровней сложены из кирпича. Потом – из оштукатуренного дерева; дальше идут металл и стекло. Башню возводили серьезно, упорно, несмотря на расходы, нехватку ресурсов и рабочей силы. Если один метод терпел неудачу, перестраивались на ходу и продолжали работу – технологии всегда развивались, а цель была важнее красоты.

Все пять башен Радежды выросли так – уровень за уровнем, поколение за поколением целый город стремился вверх к тому дразнящему мерцанию в небе, за которым люди обнаружили крепко спящими своих пропавших богов.

Те, кто беспечно относится к своей вере, так себя не ведут. И вот Земолай оказалась заперта в подвале башни – не просто брошена на землю, но глубоко под нее – и оставалась в камере два дня, без крыльев и в тяжелой ломке от наркотиков, которые поддерживали ее в воздухе во время затяжного патрулирования.

Ни еды, ни воды, ни обстановки в камере не было. Земолай выбрала дальний угол и уселась на пол, спиной к стене из красного кирпича. Она мысленно считала часы, но, задремывая, теряла нить времени. Один раз пришлось справить нужду в противоположном углу камеры, но вскоре наступило обезвоживание, и проблема отпала сама собой.

Иногда она спала. Чаще – нет. Раз за разом прокручивала в уме события того вечера. Идол. Хай Савро. Почему она отпустила его? Он ведь даже не умолял! Мольбы она игнорировать умела. Рыдания она видела; как тянут руки к детям, любимым, родным, друзьям – тоже, но все равно волокла преступников прочь.

Вот в чем загвоздка. Перед слезами она бы устояла. Уверенность в собственной правоте помогала выносить и грязную брань, и чужую ярость. Но усталость на лице старого посудомойщика ее в конце концов надломила.

Земолай превратилась в сентиментальную старую дуру. А крылья для молодых.

К моменту возвращения Тескодоя Земолай уже была вся красная и на взводе. Кости болели, как у старой собаки, и она не смогла бы броситься на него, даже возникни у нее такой порыв.

Крылья у Тескодоя лежали высоко за спиной, вынуждая его пригибаться в дверях. Он заполнил собой тесное помещение, заставив узницу съежиться. Под землей крылья ни к чему. Здесь, внизу, они служили лишь для устрашения.

Земолай эту игру знала. Превозмогая боль, она перекатилась вперед на замученные колени и положила ладони на бедра. Они дрожали, но держали ее. Она знала, что Тескодой не преминет попенять ей на ненадлежащий вид во время допроса, и не собиралась доставлять ему удовольствие.

– Как давно ты знаешь Хай Савро? – спросил Тескодой.

Голос был мягкий, теплый. Как клинок на наковальне.

– Мы встречались только один раз.

– Что произошло на этой встрече?

Она коротко пересказала инцидент, сгорая от унижения, но уж лучше разложить все по полочкам сейчас, чем быть уличенной во лжи.

Даже короткая речь утомила ее, и она изо всех сил напрягала руки, чтобы не тряслись. Если ее признание и расстроило Тескодоя, виду он не подал. Они знали друг друга не один десяток лет, но Земолай так и не научилась читать у него по лицу.

– Когда ты заподозрила Хай Савро в подстрекательстве к мятежу?

– Я не заподозрила. Думала, что идол – это… дань ностальгии. Старая игрушка, от которой трудно избавиться.

– Ты знаешь закон, – сказал он. – Нет смысла его цитировать.

– Да, – согласилась она.

– Тогда почему ты его отпустила?

– Потому что…

Потому что с каждым вылетом на патрулирование тело болело немного сильнее. И каждый раз по возвращении приходилось уклоняться от жалостливого взгляда хирурга, когда она просила увеличить дозу лекарств.

Потому что Земолай хотела вернуться домой. Не на несколько дней между заданиями, не на неделю здесь или там, чтобы отоспаться, передохнуть от грязи и одиночества Келиорских гор перед повторной отправкой, – а навсегда, насовсем, на годы, сколько бы их ни оставалось до того, как у нее посыплются суставы.

Потому что она отправилась прямо в караулку и потребовала встречи с Меха Водайей, намереваясь просить ее – умолять! – о переводе в городской патруль, но дежурный ответил: «Нет. Голос тебя не вызывала». И Земолай выругалась, ох, как она выругалась, потому что было время, когда она не покидала Водайю ни на миг, а теперь ей аудиенции не добиться?!

Потому что была зла. Очень зла.

– Это вышло по недомыслию, – вместо этого сказала Земолай, давя в себе воспоминания.

– Хай Савро показывал тебе еретические материалы?

– Нет!

Тескодой продолжал сыпать вопросами. Как Савро отстаивал свою невиновность? Что он ей обещал? Как долго она нарушала указы? Скольким еще она даровала помилование? Кому еще? Кому еще? Кому еще?

Пот катился с Земолай градом; от голода, жажды и ломки кружилась голова, но она стояла на своем: это был первый раз, единственный раз. Он ей не верил. Она бы тоже не поверила. И чем дольше Тескодой ее допрашивал, тем туже затягивалась на горле еще одна нить отчаяния: крылатый не должен допрашивать другого крылатого.

Только один человек имел достаточно высокий ранг, чтобы допрашивать Земолай.

– Когда вернется Меха Водайя? – наконец спросила она.

Впервые она добилась от него настоящего чувства – презрения.

– Она уже здесь, – процедил Тескодой. – А теперь расскажи еще раз. Как отреагировал Хай Савро, когда ты его отпустила?

И тут ее охватил настоящий страх. Водайя находилась в башне, но все равно поручила арест Земолай крылатому Тескодою, как будто она даже не воин. Как будто она обычный гражданин. Будь в желудке Земолай хоть что-то, помимо кислоты, ее бы вывернуло прямо на колени.

– Отвечай на вопрос, – велел Тескодой.

– Когда придет Водайя? – помотала она головой, ошеломленная.

Это был неправильный ответ.

– Не поминай голоса всуе! – Тескодой толкнул ее. – Не смей игнорировать вопрос крылатого!

– Я должна поговорить с ней, – ахнула Земолай. – Ты обязан дать мне поговорить с ней.

Тескодой ясно показал, что думает по этому поводу. Если Земолай и молилась, то с одной-единственной мыслью: Водайя все исправит.

Миновал еще день, а может, час – по ощущениям длиною в день, а то и в неделю. Освещение не менялось, и внутренние часы Земолай отказали. Спину пекло, жар концентрировался в келоидных рубцах, кольцами охватывавших порты для крыльев. Боль проникала в кости, пульсируя в позвонках знакомой песней. Лишенное привычной дозы мехалина тело отторгало искусственные нервные соединения.

Если не вмешаться, организм Земолай вскоре начнет разбирать импланты на запчасти.

Дуновение прохлады вывело ее из лихорадочной дремы. Дверь отворилась, и Земолай узнала вошедшую.

Наконец, наконец, наконец-то!

Меха Водайя, крылатая более сорока лет, Голос меха-дэвы и проводник ее воли, стояла над Земолай с лицом, исполненным глубокого разочарования. Ее кожаный костюм украшали серебряные и бронзовые накладки, как и подобает Голосу, но не униформа заполнила камеру от пола до потолка, поглотив остаток света, – сама женщина. Водайя всегда была прекрасной и грозной, но годы странствий в царстве богов придали ее коже едва уловимое свечение. Сила переполняла ее от серебряной белизны волос до пыли на сапогах.

Пыль сопровождала Водайю всегда. Голос не считала возможным сидеть сложа руки, пока другие делают работу за нее.

Земолай не видела главную больше месяца, и от этого зрелища у нее перехватило горло, и без того сухое, как песок в пустыне. Она перекатилась на колени и положила ладони на бедра.

– Изволь объясниться, – негромко произнесла Водайя, и каждое слово казалось нитью в удавке.

– Он всего лишь старик, – выдавила Земолай; голос у нее охрип, губы потрескались. – Кухонный работник, цепляющийся за идола своей юности. Никаких признаков мятежа там не было…

– В том и был признак. – Голос Водайи грянул всей тяжестью и необратимостью похоронного звона.

Она не сделала ни шагу, но ее сила толкнулась вперед, пригвоздив коленопреклоненную Земолай к месту.

– Не бывает бывших адептов схола-дэва, как не бывает бывших книжников. Он старик и потому еще больше закоснел в своих привычках. Тебе следовало это понять, Земолай.

Разочарование в ее голосе ранило сильнее, чем любые словесные оскорбления. Волна недовольства накрыла узницу, и Земолай съежилась. Водайя была права.

Она всегда была права.

– После долгого допроса Хай Савро выдал имена своих сообщников. В нашей башне окопалась целая ячейка мятежников. Благодаря твоему состраданию, – и тут в ее тоне прибавилось яда, – он успел предупредить их, прежде чем его схватили. Все четверо исчезли со своих рабочих мест. Сбежали, и неизвестно, какие сведения они добыли, пока находились здесь. Неизвестно, что они затевали и какие планы уже привели в исполнение. В качестве прощального подарка они взорвали бомбу и дотла спалили наш вспомогательный склад.

Не в силах глянуть Водайе в лицо, Земолай уставилась на пуговицы начальственного мундира: каждая из них напоминала серебряный кулачок.

– Мои мотивы были чисты.

Это была ложь, и осознание собственной лжи потрясло Земолай до глубины души. Она не знала, безобиден ли Хай Савро, и ей было все равно. Она не арестовала его потому, что не захотела. А захотела она сказать «нет». Хотела насладиться одним крошечным мгновением независимости, принять решение вопреки правилам.

Жаль только, момент оказался столь неудачным.

Водайя видела это по ее лицу. Конечно видела. Она всегда знала, о чем думает Земолай и что нужно сказать, чтобы вернуть ее в лоно секты. И на миг взгляд Голоса смягчился. В нем проступила знакомая смесь сочувствия и сожаления – так она смотрела, когда понимала, что перегнула палку.

Надежда вспыхнула в груди Земолай. Вот сейчас Водайя выдаст ей задание – нечто ужасное, такое, чтобы одновременно и наказать отступницу, и позволить искупить вину, – и, заново доказав свою преданность, Земолай вернется в небо, а этот унизительный эпизод останется позади. Так всегда бывало.

Но искупления Водайя не предложила.

– Мне жаль, Земолай, но на сей раз я ничего не могу для тебя сделать. Твои мотивы проверят традиционным способом.

И Земолай сломалась.

– Я двадцать шесть лет служила тебе верой и правдой! – воскликнула она.

Водайя возмущенно ударила себя кулаком в украшенную кулачками-пуговицами грудь.

– Мне? – вопросила она. – Ты служила мне?!

Она подалась вперед, так что кончики ее крыльев задели свисающую с потолка лампу и та зазвенела, а у Земолай не осталось выбора, кроме как заглянуть в неумолимые обсидиановые глаза.

– Что ж, в том-то и заключается твоя ошибка. Ты клялась служить меха-дэве, а ей не надо двадцати шести лет. Ей нужна вся жизнь.

Всю дорогу Земолай сражалась. Ее конвоировала пара выспавшихся, сытых, мускулистых охранников. Толку от сопротивления не было никакого, только делалось еще больнее, когда ей заламывали руки и тащили вперед, но она все равно билась, буйствовала и брыкалась.

Земолай сражалась, потому что больше ничего не умела.

Ее заволокли в лифт и повезли наверх; с трудом влекомая древней гидравликой кабина дергалась и раскачивалась. Подъемник был старый, открытого типа, и, не держи конвоиры крепко, Земолай непременно выпрыгнула бы, сбежала, чтобы ее раздавило насмерть между этажами, – конец один, но путь иной.

Она мрачно провожала взглядом каждый из двадцати пяти пустых коридоров. Все уже ждали на крыше.

Потолок раскрылся, словно цветок, и сквозь стальные лепестки они поднялись на самый верх. Земолай выглянула и тут же об этом пожалела. По периметру круглой крыши рядами выстроились сотни человек. Под ногами у них и вверх по краям башни тянулись причудливые волны и впадины, выложенные из кирпичей, выкрашенных в синий, красный и розовый – цвета неба. Кое у кого из собравшихся имелись крылья, у большинства их не было.

В центре этого невеселого собрания ждала под божьим древом Меха Водайя.

Древо отчасти напоминало дуб – как если бы его поливали варом вместо воды и если бы три соперничающих солнца тянули его ветви в три противоположные стороны. Листьев на божьем древе не росло, только обожженные ладони с обожженными пальцами – черное и корявое чудовище, в немой мольбе простирающее руки к небу.

Самые верхние ветви древа дотягивались чуть ли не до мерцания в небе – странного нечто, бледно-оранжевого на фоне алой утренней дымки и полностью видимого только с одного ракурса. Повернись налево или направо, и оно сузится до едва заметной щели.

Пятеро богов спали над Радеждой. Пять богов в пяти далеких колыбелях и пять сект на земле, споривших, как лучше всего своим богам поклоняться.

В те дни бал правили методы меха-дэвы, а она очень не любила, когда ее разочаровывали.

Земолай уперлась ногами – и к черту достоинство, – вынудив конвой тащить ее волоком мимо рядов свидетелей. Только один человек встретился с ней взглядом: крылатый Митриос, молодой воин, от силы три года в воздухе. На крыльях у него буйно переливались зеленые и желтые перья – Земолай многоцветье казалось безвкусицей, но среди молодежи оно набирало все бо́льшую популярность. Свое самое первое назначение Митриос получил в пограничную пятерку Земолай и летал с ней, пока Водайя не поломала им график. Она отозвала молодого человека обратно в город, его смена закончилась в мгновение ока, но для Земолай вызов так и не пришел.

Когда ее волокли мимо него, Митриос шагнул вперед и с ужасной серьезностью произнес:

– Не поддавайся страху! Земолай, я уверен, это ошибка. Меха-дэва увидит твое истинное сердце, и все будет хорошо.

Ох уж эта юношеская самоотверженность. Но в сегодняшнем исходе никакой неопределенности не было. Земолай слабо кивнула – что ей еще оставалось? Скоро он сам все увидит.

Пока ее тащили к древу, она таращилась на мерцание во все глаза. Ее прижали грудью к облезающей коре, а руки завели вокруг ствола и притянули веревками за плечи, спину, колени и бедра.

На краю поля зрения появился крылатый Тескодой с большим свертком в руках. Крылатая Хава не без труда помогла ему развернуть пакет, и содержимое его засияло в утреннем свете яркой медью.

Крылья Земолай.

Тескодой и Хава подняли их, и она с облегчением почувствовала, как встала на место знакомая тяжесть – пусть это и был чисто церемониальный жест. Шевельнув плечом, она убедилась: основные нервные провода пережаты. Никуда она не денется.

– Мы пришли, чтобы вознести мольбу меха-дэве, – произнесла Водайя и медленно обошла древо по границе, где земля встречалась с кирпичом. – Мы пришли, взыскуя мудрости и суда.

Она исчезла из поля зрения Земолай, затем появилась снова.

– Мы пришли, чтобы покоряться ее велениям, проводить в жизнь ее заветы, защищать народ ее города-государства любыми доступными средствами.

В такт ее словам мерцание над божьим древом то разгоралось, то тускнело.

– Крылатая Земолай, ранее Пава Земолай, ранее Милар Земолай, обвиняется в нарушении седьмого завета. Она застала инакомыслящего, человека, выказывавшего ложную верность, за тайным богослужением и замыслила скрыть его преступление. Поступив так, она не смогла защитить свою башню.

Мерцание распухало и растягивалось, распухало и растягивалось, портал открывался, и с той стороны сочился чистый белый свет. Свет струился по обожженным ветвям, по стволу, по телу Земолай.

И тут ее охватила паника. Это был божественный свет, ясность небес, перед которой не скрыться никакой неправоте. Она чувствовала его, словно электричество в разъемах крыльев. Его вибрация проникала через импланты в глаза и суставы, сотрясала само дыхание в легких.

Голос Водайи потонул в реве, заполнившем слух Земолай, но она знала церемонию наизусть. Слова обвинения, призыва и силы. Водайя закричала, пробуждая меха-дэву, и меха-дэва зашевелилась. Когда портал распахнулся, это почувствовали все, хотя слишком яркий свет застил таившееся по ту сторону.

Водайя вскинула руки и произнесла последнее слово, призывая возмездие: имя меха-дэвы. Имя-крик, имя, бьющее по ушам, подобно миллиону взлетающих птиц; имя, разорвавшее барьер между мирами и пробудившее богиню от ее вечной дремы, пусть всего лишь на миг.

Ни один другой город в мире не мог похвастаться столь прямой связью с небесами. Нигде больше верующий человек не мог задать своему богу вопрос и получить ответ с подробными чертежами. Нигде больше верховенство закона не было явлено с такой ясностью и убежденностью.

Но окно смотрело в обе стороны.

Из портала появилась огромная рука, окутанная светом таким ярким, что очертания пальцев отпечатались у Земолай на обратной стороне век ожогом. Она слышала, как запищала и начала тлеть обугленная кора древа.

Кончик пальца коснулся головы Земолай, и мысли рассыпались. Остались только жар, страх и нарастающая вибрация, от которой стучали друг о друга кости. Земолай вцепилась в божье древо и закричала.

Она не видела ни собственного тела, ни того, что открывал всем наблюдателям божественный свет. Сияла ли она ясным светом, или ее сердце опутывали темные нити сомнения?

На миг ей показалось, что за стволом она видит Водайю и лицо ее исполнено кроткого умиления. Надежда пронзила Земолай молниеносной вспышкой уверенности: меха-дэва простит ее, ведь это всего лишь ошибка, мимолетный порыв. Мотивы Земолай всегда были чисты. Она всегда действовала именно так, как велено.

Но так же быстро надежда угасла, потому что рука богини обхватила крылья.

Металл дрожал, грохоча все сильнее и сильнее, пока Земолай не решила, что ее просто размолотят о дерево насмерть, и уже хотела, чтобы размолотило, лишь бы этот грохот прекратился…

А затем с жутким лязгом крылья отошли. Дребезжание стихло. Меха-дэва сжала кулак, и от мучительного скрежета металла о металл у Земолай едва не остановилось сердце.

Огромная туманная ладонь разжалась, явив собравшимся мятый спутанный клубок. Покореженные крылья рухнули на крышу, кирпичи крошились под их весом.

И Земолай перестала быть крылатой.

Когда рука божества сдернула ее с дерева, разорвав веревки, словно бумагу, ей было уже почти все равно. Тело Земолай, вновь охваченное этой болезненной, всесотрясающей энергией, замерло, как мышь в когтях ястреба. Рука божества подняла ее в воздух, развернув лицом к слепящему божественному свету. Земолай ожидала, что ее сейчас раздавят, и ей было уже все равно.

Но меха-дэва не убила ее. Она придумала наказание страшнее.

Сначала боль в плечах не выделялась на фоне боли, терзавшей все тело. Но там пекло, и жжение ползло глубже, забираясь в разъемы, нагревая металлические кольца внутри спины. Провода расплавились, потекли.

Меха-дэва калечила ее разъемы безвозвратно.

Когда Земолай уронили на крышу, она уже обезумела от боли. Она рухнула бесформенной кучей рядом с останками своих крыльев и лежала там, прижавшись щекой к кирпичам цвета неба и уставившись на некогда изящный изгиб сломанного пера.

Она смутно чувствовала, как рука божества отдаляется, а портал сжимается обратно в безобидное мерцание. Меха Водайя растворилась в нем, зато другие стражи сгрудились рядом. Мелькнуло перекошенное от ужаса лицо Митриоса.

Не было нужды казнить ее. Незачем сажать в тюрьму. Некогда-крылатая Земолай будет изгнана на землю, там она и умрет – ровно там, откуда начинала.