Читать книгу Крылья за спиной - Группа авторов - Страница 7

Когда Зене едва сравнялось одиннадцать, а ее брату должно было вот-вот исполниться десять, их мать отправилась исследовать какое-то историческое место на границе и не вернулась.

Внезапная потеря вызвала шок («Несчастный случай», – говорилось в отчете безопасников; «Набег, скрытый», – шептали материны коллеги… В любом случае спешная кремация вдали от дома – и полная планов жизнь обернулась дымом).

Зеня и Никлаус и прежде были привычны к тихой самостоятельности, теперь же они постигали совершенно новые глубины одиночества. Томел с головой ушел в работу и рассчитывал, что дети поступят так же. Никлаус проникся отцовским примером: он сделался одержим неоконченной рукописью Натили, убежденный, что однажды завершит труд от ее имени. Уже маленький книжник, едва окончивший начальные классы.

Но Зенино горе трансформировалось иным путем. Она грезила о том, что могла бы предпринять, окажись в тот день на горе. Девочка рисовала себя в крыльях (торопливо сжигая рисунки, чтоб Томел их не нашел) и зациклилась на курсантских испытаниях в Паве – первом шаге к вступлению в секту мехов в качестве будущего воина.

На подготовку оставалось два года, целая небольшая жизнь, прежде чем ей исполнится тринадцать. Зеня перечитала в библиотеке все книги, где хотя бы вскользь упоминалась секта мехов, и посетила все праздники и богослужения, где могли появиться крылатые. Она составила последовательный список голосов, насколько позволяли открытые источники, и выучила имена и боевые награды всех расквартированных в городе воинов.

Сначала она не осознавала, что скрывает план от отца. Натиля и Томел в своей ласковой, но деловой манере ясно дали понять, что намеренно зачали детей одного за другим в надежде побыстрее проскочить требовательные годы их детства и вернуться к работе: Томел – к своим архивам, а Натиля – к исследованиям и публикациям.

Им и в голову не приходило, что кто-то из детей может захотеть другой жизни. Переход из секты в секту не был чем-то неслыханным, – напротив, имелись некоторые естественные совпадения в интересах, скажем, у книжников и техников. Думай ее родители о секте мехов вообще, они бы представляли ситуацию совершенно наоборот: все это юное хулиганье жаждет высшего образования и более спокойной жизни в Миларе. Каждый студент, родившийся на ферме и стремящийся получить мантию, был тому подтверждением; каждая рабочая семья, готовая отправлять своих детей учиться чему-то, помимо основ чтения и арифметики, служила вдохновением. Почему у воинов должно быть иначе?

Личное пространство было для Зени нормой жизни, специально она к нему не стремилась. Когда она начала прятать под кроватью стянутые из библиотеки книги, никто этого не заметил. Прогуливая физкультуру ради занятий по боксу в другом округе, она думала, что наверняка попадется и отец спросит, что происходит, – но он не сказал ни слова.

А ей очень хотелось высказаться. Но каждый раз, собираясь поднять эту тему, Зеня представляла себе глубину отцовского разочарования, и все слова куда-то девались. Натиля и Томел были книжниками до мозга костей. Они собирали личную библиотеку и нанимали своим детям частных репетиторов, даже если это означало подработку в печатне. Папа просто не понял бы.

Она видела, как Никлаус с блеском и воодушевлением идет по стопам матери; как Томел загорается от каждого его достижения, и говорила себе: «Не сейчас».

Скоро, но не сейчас.

В конце концов, еще ничего не решено. Если она провалится, пойдет получать высшее, как папа и хотел, а он никогда и не узнает, что у нее был другой вариант.

Медленно, а потом стремительно прошли два года.

В то утро, когда должны были состояться испытания курсантов в Паве, Зеня обнаружила, что заперта вместе с братом в читальном зале башни Желан. Отец этажом ниже занимался исследовательским проектом – тем самым, с которым, по его уверениям, должен был закончить час назад.

На прошлой неделе она уже сбега́ла на письменную часть экзамена, изобразив пищевое отравление. Теперь осталось сдать только физкультурно-спортивную часть, и Зене отчаянно требовалось время на разминку.

Никлаус разложил перед собой гору бумаг (что-то про политические мотивы в народных сказках; сестра слушала его жизнерадостные объяснения вполуха). Зеня тупо глядела в книгу и раздумывала, как бы улизнуть с обеда, не вызвав подозрений.

– Прекрати стучать ногой, – пробормотал Никлаус.

– Я не стучу.

Зеня прикидывала, прокатит очередной приступ колик в животе или она уже использовала этот предлог слишком часто. Не то чтобы это было совсем неправдой…

– Прекрати стучать ногой.

– Я не стучу.

Довольно странно, что Томел попросил их навестить его сегодня в башне. Как часто они вообще едят вместе – почему именно сегодня?

Никлаус умолк, и уже тут стоило насторожиться.

– Я знаю, что ты пробуешься в Паву, – после долгой паузы произнес он.

Зеня оцепенела. Сколько сценариев катастрофы она в голове ни прокручивала, такой ей в голову не приходил.

На языке вертелись десятки возражений, но она смогла только выпалить:

– Но как?!

– Это же очевидно, – закатил глаза Никлаус.

У Зени вспыхнули щеки.

– Ты рылся в моих вещах.

– Нет.

– Видел, как я сбега́ла.

– Ни разу.

– Я же не настолько прозрачная!

– А вот и настолько.

– Клянусь, если ты шпионил…

– Тупица. – Он щелкнул ее по уху. – Помнишь тот раз, когда ты чуть не задушила Векля в борцовском захвате за то, что он спер у меня ботинки? Или когда сделала бумажные крылья и спрыгнула с моста Арио-Завет? А все те игры в Безумного Гарула, где ты ни разу не дала мне играть в обороне? А…

– Не вздумай никому рассказать! – прошипела Зеня. – Или ты уже кому-то рассказал?!

Брат отвернулся, словно окно захлопнулось.

– Ты собиралась просто однажды уйти?

– Нет, конечно! Я просто…

– Просто что?

Она смотрела на брата, который давно вырос из круглолицего малыша, что помог ей собрать первые крылья, но все равно юного и, вопреки ее намерениям, все равно обиженного.

Как уместить пять лет стремлений в слова так, чтобы не защищаться и не обвинять?

– Ты прав, – признала она. – Я слишком долго ждала. Боялась, что скажет Томел, и не знала, смогу ли продолжать, если он это скажет. Каждую ночь мне снилось, что я летаю. Сражаюсь. Что стала одним из воинов меха-дэвы и защищаю город. Я хочу парить на крыльях из сияющей меди. Хочу кожаный костюм и разгрузку. Хочу молиться у подножия божьего древа. Как мне сказать ему, что я люблю его, но не хочу им быть?

Брат не успел и рта раскрыть, а она уже увидела виноватую правду в его глазах.

– Ну вот, теперь мне из-за тебя совестно…

– Нишка, не-ет… – застонала Зеня.

Поздно. В дверь коротко, властно постучали, и на пороге возник Томел, с лицом мрачным, как похоронная служба. Себе в поддержку он привел наставника Зениного детства, достопочтенного Схола Петке.

Были слезы. Пылкие споры. Взаимные обвинения. Отвернувшись от схола-дэва, Зеня отказывалась от диалога ради послушания, от сложности ради двумерности, от моральной неоднозначности ради суждения.

– Я предлагаю тебе знания, – кричал Томел, – а ты хочешь исполнять приказы!

Зеня изо всех сил пыталась строить свою защиту так, как любил отец, – на логике.

– Надзор меха-воинов делает возможным научные исследования, – сказала она. – Поступив к ним, я буду защищать все секты! Твоя работа невозможна без охраны границ.

– Мы остались в Миларе, потому что он ближе к порталу схола-дэва, – гнул свое Томел. – Здесь тебе открыты все возможности. Если уйдешь к ним, станешь инструментом. Откажешься от выбора!

– Но это и есть мой выбор! – воскликнула Зеня. – Какой у меня есть выбор, если за меня выбираешь ты?

В этот момент попытался вмешаться Никлаус, братская солидарность наконец-то взяла верх над обидой.

– Она не ошибается…

Томел резким жестом оборвал его, а затем привел аргумент, которого Зеня боялась больше всего:

– Что бы сказала твоя мать?

Всю эту унизительную пытку Схола Петке терпеливо просидел рядом. Он, человек среднего возраста, недавно посвященный в ближний круг схола-дэва, еще не привык к новым одеждам. На протяжении тех лет, что учил малышей – включая Зеню и Никлауса, – он не скрывал своих устремлений. Петке хотел добывать знания в царстве богов и делиться высшей мудростью с городом. Каждый миг его жизни был шагом в одном направлении.

Теперь он поднял руку и сказал:

– Я хотел бы поговорить с Зеней.

Последовала долгая пауза, Томел выжидательно молчал.

– Наедине, – добавил Петке.

– О! – Томел опешил, явно рассчитывая, что прилюдная выволочка произведет желаемый эффект, но поднялся без возражений.

Никлаус вышел следом, бросив на Зеню последний извиняющийся взгляд, и дверь захлопнулась.

С их уходом в комнате стало ужасно тихо; воздух сделался слишком горяч, а стены – слишком тесны. Зеня потерла глаза, злая, униженная и убежденная в собственном эгоизме. Схола Петке сел за стол рядом с ней и лениво пролистал работу Никлауса.

– Он влюблен, – негромко заметил Петке.

– Я знаю, – хлюпнула носом Зеня.

– Но ты – нет.

Зеня не ответила. В классе наставник не любил очевидных ответов. Зачем сейчас начинать?

– Ты понимаешь, почему твой отец пришел ко мне? – задал он наводящий вопрос.

– Надеялся, что вы приведете веские доводы, ведь он никогда ничего не предпринимает без опоры на источники?

Это вызвало у Петке тихий смешок.

– Вы считаете так же, как он? – спросила Зеня.

Неуверенность нашла-таки брешь в ее обороне. Девочка привыкла не соглашаться с отцом, пусть даже только в мыслях. Но Петке всегда относился к ней как к целостной и отдельной личности. Его мнение имело вес именно в силу нейтралитета.

Книжник колебался.

– Твои родители составили определенный план своей совместной жизни, и твой отец полон решимости следовать ему даже в отсутствие твоей матери. Он так долго его придерживался, что теперь ему трудно отказаться от своих ожиданий. Думаю, это у вас общее.

– Это не ответ, – заметила Зеня, обдумав комментарий.

Петке развел руками:

– Хочешь, чтобы я сказал, что одобряю жизнь, проведенную в служении меха-дэве? Конечно одобряю – абстрактно. Она божественна, равноправный член Пятерки, и, как и у всех Пятерых, ее учения способствуют благу целого. В частности? – Он пожал плечами. – По-моему, ты создана для лучшей доли. Секта книжников мала, это элита. Не стоит легкомысленно от нее отказываться.

Проблема была в чести. Как всегда, она легла ей на плечи тяжким бременем: нечто нежеланное, за что полагалось быть благодарной. Зеня сплела руки на коленях.

– Я так долго этого хотела… Я не знаю, как отпустить.

– А! – просиял Петке, задумавшись лишь на миг. – Кажется, у меня для тебя есть текстик.

– По-моему, не… – поникла Зеня.

Но Петке развеселился, уверенный, что нашел ответ (и что тот, как всегда, кроется в книге святых)!

– Это эссе Лемена о природе личности. Является ли человек, который проснулся, тем же самым, кто заснул прошлой ночью? Схола Паруш, как известно, утверждал, что мы постоянно развиваемся, в каждый следующий момент возникает совершенно новая личность, уникальные итерации слабо связанного набора основных воспоминаний. Но Лемен считал, что человек является каждым из тех, кем когда-либо был, – не рожденным заново, а непрерывным и одновременным.

– Не уверена, что улавливаю.

Петке подался вперед и накрыл ладонями ее сплетенные пальцы. Его прикосновение было теплым, а взгляд еще теплее.

– Это означает, что ничто никогда не теряется по-настоящему и время на любое дело потрачено не впустую, даже если жизнь пойдет по иному пути.

Впервые за весь день – на самом деле за много лет – бурлящий водоворот мыслей в голове у Зени затих.

– То есть ничего не меняется? – тихо переспросила она.

– Ничего не пропадает, – поправил Петке и улыбнулся. – Из тебя вышел бы отличный специалист по истории мехов. Так что видишь? Ничего не пропадает зря.

Он был добрым человеком, и Зеня не хотела его разочаровывать.

– Я с радостью прочту эссе, спасибо, Схола Петке.

Учитель хлопнул в ладоши, довольный тем, что его вмешательство восприняли должным образом.

Зеня сидела в свежевосстановленной тишине, пока Петке зазывал ее родных обратно и шептал слова ободрения Томелу. Затем он ушел искать в стопках архивов верхнего уровня эссе о природе личности.

Самым большим страхом Зени было простое «что, если». Что, если она передумает? Что, если она отклонится от своего нынешнего пути, а затем пожалеет об этом? Петке по-своему убедил ее: она всегда будет девочкой, которая хотела в небо.

Как только Томел покончил неуклюже выражать сочувствие и отбыл дальше по своим делам, Зеня повернулась к Никлаусу:

– Мне пора идти.

– Знаю, – вздохнул он.

– Я буду писать, – пообещала Зеня, внезапно пораженная реальностью своего намерения оставить его.

– Да уж постарайся! – фыркнул Никлаус. – Не хотелось бы, чтобы ты разучилась писать, как остальные качки.

Она невольно усмехнулась. Но тут же снова помрачнела.

– Я могу не пройти, – прошептала Зеня.

– Пройдешь.

Никлаус был печален, но уверен.

Зеня была книжником по рождению и воспитанию. Она два года готовилась.

Разумеется, она прошла.

Значение имел не сам экзамен (тринадцатилетняя Зеня возразила бы против этого, но у тринадцатилетней Зени еще не развился дар заглядывать в прошлое). Ее судьба на ближайшие годы определялась мероприятием, состоявшимся сразу после него.

Насквозь пропотевшая, Зеня на дрожащих ногах стояла в строю вместе с десятками других претендентов. На протяжении двух часов они демонстрировали свою физическую подготовку: стрельбу из лука и метание ножей, бег, лазание по лестницам. Они сцеплялись друг с другом в борцовских поединках, взбирались по кирпичным стенам, ползали по туннелям, обдирая колени до крови.

Все это время четверо крылатых наблюдали со школьной крыши, как упражняются курсанты постарше, и принимали решения вдали от чужих ушей. Всякий раз, когда Зеня рисковала глянуть в их сторону, ее ослепляло сверкание их крыльев.

Теперь же одна отделилась от остальных. Шагнула с края крыши, словно по мощеной дорожке – невесомая, беззаботная, – изогнув крылья чашами-парашютами. Она коснулась ботинками земли, и у Зени закружилась голова, мозг забуксовал от увиденного: эти крылья, серебристые и невозможно яркие; эти темные волосы, эти глаза, эта непринужденная сила…

Женщина широко улыбнулась, сверкнув зубами:

– Меня зовут крылатая Водайя. Вы все сегодня выступили превосходно… но, увы, у нас не так много открытых вакансий. Готовы услышать назначения?

Они вытянулись по стойке смирно, а Водайя двинулась вдоль строя, сверяя имена со списком, а затем объявила судьбу:

– Отряд крылатого Пиливара. Отряд крылатой Хавы. На переподготовку до следующего года. В другой раз повезет больше.

Дальняя часть строя лихорадочно подсчитывала оставшиеся места. По мере ее продвижения по рядам их шансы таяли. Осталось семь мест, затем шесть.

Наконец крылатая добралась до Зени, которая выпалила «Милар Земолай!», словно едва не позабыла собственное имя. Рядом едва прикрыто фыркнули – она проигнорировала смешок.

– Да, девочка из Милара. – Водайя наклонилась к ней.

Она была всего на пару дюймов выше Зени, но ее харизма ошеломляла, вся она сплошь состояла из мышц и глубокого загара. Она встала слишком близко, на грани приличия, распахнув крылья за спиной, словно сверкающие паруса. Зеня чувствовала, как ее оценивают, беспристрастно фиксируя все – от вороньего гнезда на голове до крови, густо текущей из разбитых коленок.

– Ты набрала очень высокий балл на письменном экзамене, – наконец изрекла Водайя. – По факту выше всех в своей группе. От книжника мы иного и не ждали.

Зеня вспыхнула от удовольствия, но Водайя не улыбалась.

– Твое прошлое весьма пригодилось тебе на бумаге, но в небе борьбы гораздо больше, чем в библиотеке.

Зенин румянец сменился бледностью.

– «Воин должен обладать скоростью, – привычно произнесла Водайя нараспев. – Воин должен обладать ловкостью. Воин ожидает неожиданного».

Она сделала паузу, давая Зене возможность ответить.

Это были слова крылатой Зорски, давно ушедшей воительницы и автора «Боевых искусств». Зеня уставилась на женщину, столь явно ожидавшую продолжения, – и на нее снизошло спокойствие. Она знала следующую строку:

– «Воин – наша единственная линия обороны, когда враг у ворот».

– «И поэтому воин неумолим. Воин бессердечен», – подхватила крылатая и поощрительно кивнула, но едва заметно, и Зеня усомнилась, не почудилось ли ей.

Слова уже вертелись на языке. Это было обещание, обязательство – клятва. Произнося их, она встретилась глазами с Водайей.

– «Воин – это инструмент, с помощью которого меха-дэва проводит волю свою, – и потому воин побеждает».

И Водайя улыбнулась озорно и ярко:

– Не растеряй убежденности, и далеко пойдешь, Милар Земолай. В моей пятерке есть свободное местечко. Остальные учатся у меня уже год. Тебе придется очень потрудиться, чтобы нагнать.

Мозгу Зени потребовалось полсекунды, чтобы уловить намек, а затем весь ее энтузиазм выплеснулся наружу в диком порыве.

– О, спасибо! Я буду заниматься день и ночь! Я сделаю все, что угодно…

– Все, что угодно? – поддразнила крылатая.

– Все, что угодно!

Водайя хохотала долго и радостно, и к тому времени, как она отсмеялась, Зеня была уже пунцовая до корней волос. Исчез двор вокруг, курсанты, соискатели и нетерпеливо ждущие крылатые. Она забыла о брате, о том, что скажет отцу. Здесь и сейчас мир состоял из одного человека, сиявшего серебром.

Что ж, он был неизбежен, этот миг раскаленной добела влюбленности. Вот Зеня, совсем недавно потерявшая мать; Зеня, которой едва ли когда-нибудь доставалось больше внимания, чем интересной сноске в старом фолианте. И вот воительница с крыльями как луна и улыбкой как солнце.

– Будь осторожна в своих обещаниях мне, девочка из Милара. – Крылатая повернулась к следующей девушке в очереди и сказала: – Еще год на переподготовку. В следующий раз повезет больше.

В последующие годы Зеня не раз размышляла о капризах судьбы. Она ведь тогда начала сомневаться в себе – чуть не упустила все, что было дальше, как славное, так и ужасное, – и именно разговор со Схола Петке в последнюю минуту наставил ее на путь истинный.