Читать книгу Сердце Севера. История Ростова - Группа авторов - Страница 23

Четыре уродливые, спешно сколоченные волокуши стояли на опушке, готовые принять свой груз. Скудные пожитки были лишь прикрытием. Самым тяжелым был гнев и страх, который они уносили с собой. Железо кузнеца, обернутое в грязное тряпье, давило на хлипкие рамы. Родислав, хромая и не поднимая глаз, лично укладывал каждый молот, каждые клещи. Его лицо было каменно-непроницаемым, но в желваках, игравших на скулах, читалась вся боль человека, потерявшего за одно утро всё: дом, уважение, власть. Его сыновья, Гостомысл и Пересвет, теперь смотрели на Ярополка с рабской преданностью щенков, нашедших нового, сильного вожака. Они молча встали в лямки самой тяжелой волокуши, готовые тянуть груз отцовского позора.

Деревня провожала их. Не словами. Не проклятиями. Хуже. Она провожала их тяжелым, вязким молчанием, полным осуждения и злобы. Никто не вышел из избы. Никто не помахал рукой. Лишь за мутными, затянутыми бычьим пузырем окошками они чувствовали на себе десятки глаз. Взгляды, полные страха перед гневом хазар. Взгляды, полные ненависти к тем, кто ослабил их род. И, может быть, самые страшные взгляды – полные черной, едкой зависти к тем, кто посмел.

Ярополк позволил себе один, последний взгляд. На свою приземистую избу, где осталась мать. Ночью он тайком оставил у ее порога почти все, что имел – немного муки, вяленое мясо, несколько серебряных монет, припрятанных отцом. Этого хватит на зиму. А может, и нет. Боль от этой мысли была физической, острой, словно ему вскрыли грудную клетку тупым ножом. Он заставил себя отвернуться, сглотнув ком в горле. Пути назад не было. Тот, кто уходит, становится чужим. Предателем.

Они шагнули под сень леса, первого леса, что стоял у них на пути. Деревья сомкнулись за их спинами, отрезая их от прошлого. И в этот миг, как ни странно, стало легче дышать. Напряжение, державшее их в тисках, чуть отпустило. Милана, чьи нервы были натянуты до предела, вдруг коротко, по-мальчишески рассмеялась и запрокинула голову к серым облакам, видневшимся сквозь кроны.

Это была первая, короткая, пьянящая секунда свободы. Секунда, которая тут же умерла.

Лес принял их в свои темные, сырые объятия. Запахи гнили, мокрого мха и прелой листвы ударили в нос. Тишина была здесь не умиротворяющей, а давящей, полной скрытой жизни. Каждый треск сучка под ногой казался оглушительным. Они были больше не в своей деревне, не на своей земле. Они были нигде. Чужаки. Добыча. Теперь они были одни. Полностью, безнадежно одни в диком, равнодушном к их жизням мире. И вся их свобода на поверку оказалась лишь правом умереть по собственному выбору.