Читать книгу Хранитель Астролябии - - Страница 2

Время застыло, превратившись в густую, вязкую смолу. Элиан не знал, сколько он просидел в кресле напротив остывающего тела Мастера – час, два, а может, целую вечность. Тишина в мастерской стала другой. Раньше это была тишина созидания, наполненная скрипом пера, шелестом карт и мерным дыханием спящего старика. Теперь она стала пустой, мертвенной, давящей на уши своей безграничной пустотой. Она поглотила все звуки: тиканье астрономических часов на стене, завывание ветра в дымоходе, даже стук его собственного сердца.

Он смотрел на безмятежное, словно вырезанное из слоновой кости, лицо Сильвестра. Все морщинки, что придавали ему суровый или, наоборот, лукавый вид, разгладились. Ушел огонь, ушла мудрость, ушла боль. Осталась лишь оболочка, пустой сосуд. А рядом, на столике, лежала шкатулка с Астролябией, и ее тяжесть, казалось, продавливала не только дерево, но и саму ткань реальности. Клятва. Он дал клятву.

Слово звенело в оглушающей тишине. Оно было абсурдным, невозможным. Он, Элиан, который боялся даже выйти на рыночную площадь в базарный день из-за шума и толпы. Он, который ни разу в жизни не ночевал под открытым небом. Он должен пересечь континент, кишащий аномалиями, о которых он читал с содроганием, чтобы доставить артефакт в место, которого нет на картах. Это была даже не шутка. Это было безумие.

Первым делом нужно было что-то сделать. Что-то простое, механическое, чтобы запустить застывшее время. Он встал, ноги показались чужими, ватными. Подошел к окну. Сумерки уже сгущались над городом, зажигая в окнах домов напротив робкие оранжевые огни. Мир продолжал жить своей жизнью. Пекарь из лавки на углу выносил непроданные булки, двое стражников лениво брели по мостовой, смеялись дети. Никто из них не знал, что только что в этой комнате оборвалась целая эпоха, и что где-то в недрах земли, возможно, уже пробуждается новый Катаклизм.

Тяжелый стук в дверь заставил его подпрыгнуть. Он замер, боясь дышать, словно вор, застигнутый на месте преступления. Стук повторился, настойчивее.

– Мастер Сильвестр! Элиан! – раздался приглушенный женский голос. – Ваш ужин стынет! Я оставила корзинку у двери!

Это была госпожа Элара, жена пекаря. Добрая, шумная женщина, которая уже много лет приносила им ужин, жалея «двух непутевых затворников, питающихся одной пылью со своих книжек».

Элиан медленно подошел к двери. Он не мог ее открыть. Не мог сказать ей. Если он произнесет эти слова вслух, смерть Мастера станет окончательной, неопровержимой. Он прислонился лбом к холодному дереву.

– Спасибо, госпожа Элара, – выдавил он, и голос его прозвучал чужим, надтреснутым. – Мы… Мастер отдыхает. Он просил не беспокоить.

За дверью помолчали.

– С ним все в порядке, мальчик? Голос у тебя нехороший.

– Все в порядке, – соврал он. – Просто… устал. Много работы.

Еще одна пауза, а затем удаляющиеся шаги. Элиан сполз по двери на пол, обхватив голову руками. Ложь. Первая ложь в его новой, страшной жизни. А ведь ему предстояло лгать еще не раз. Ему предстояло стать кем-то другим.

Ночь он провел без сна, сидя в своем углу на стопке старых альманахов и глядя то на неподвижную фигуру в кресле, то на шкатулку. Он думал о том, как легко было бы отказаться. Сказать, что Мастер бредил перед смертью. Спрятать Астролябию в самый дальний угол подвала, продать часть карт, чтобы прожить какое-то время, а потом найти себе место переписчика в городской ратуше. Жизнь была бы тихой, безопасной, предсказуемой. И невыносимо пустой. Каждый прожитый день был бы предательством. Он бы до конца своих дней видел перед собой угасающие глаза Сильвестра и слышал свой собственный шепот: «Я клянусь».

Утром, когда первые серые лучи пробились сквозь пыльное стекло, он принял решение. Он сделал то, что должен был. Он спустился по скрипучей лестнице и постучал в дверь дома, где жили могильщики.

Похороны были скудными и быстрыми. Картографы не принадлежали ни к одной из гильдий, а друзей у Сильвестра в городе не было. Кроме Элиана, на утесе, где по традиции предавали огню тех, кто не был связан с землей – моряков, астрономов и картографов, – стояли лишь двое могильщиков и молчаливый служитель из Храма Уходящих Путей.

Элиан смотрел, как пламя пожирает просмоленные доски, как седой дым уносится ветром в сторону моря. Он вспоминал руки Мастера – сильные, уверенные, выводящие на карте линию горного хребта. Вспоминал его тихий смех, когда Элиан в очередной раз ставил кляксу на почти готовой работе. Вспоминал, как много лет назад Сильвестр нашел его, десятилетнего оборванца, на ступенях библиотеки, срисовывающего созвездия угольком на обрывке оберточной бумаги, и просто сказал: «Пойдем. У меня есть бумага получше». Он дал ему не только дом и ремесло. Он дал ему целый мир, пусть и заключенный в рамки пергамента.

Когда все было кончено и на краю утеса осталась лишь горстка серого пепла, служитель подошел к Элиану.

– Прими мои соболезнования, сын мой. Он был великим мастером своего дела. Что ты теперь будешь делать? Мастерская ведь принадлежит городу.

Элиан похолодел. Он так погрузился в свое горе и страх перед будущим путешествием, что совершенно забыл о настоящем.

– Я… я не знаю.

– У тебя есть неделя, чтобы собрать свои вещи, – мягко, но непреклонно сказал служитель. – После этого мы опечатаем помещение. Карты и инструменты будут переданы в городской архив. Таков закон.

Неделя. Всего неделя. Мир не просто выталкивал его, он давал ему пинка.

Вернувшись в опустевшую и холодную мастерскую, Элиан впервые почувствовал не страх, а злую, отчаянную решимость. У него не было выбора. Путь был единственным, что у него осталось.

Он подошел к столику и решительно открыл шкатулку. Светящийся шарик внутри Астролябии, казалось, пульсировал в такт его сердцу. Элиан осторожно взял прибор в руки. Металл был холодным и странно гладким, почти живым на ощупь. Символы, выгравированные на дисках, были ему незнакомы, но когда он провел по ним пальцем, ему на мгновение показалось, что он понял их смысл – не разумом, а каким-то внутренним чувством. Это были не буквы и не цифры. Это были понятия: «вода, идущая вверх», «камень, что поет», «время, свернувшееся в узел».

Под Астролябией, на дне шкатулки, лежали еще две вещи. Первая – походная сумка, которую он раньше не замечал. Она была сделана из прочной, непромокаемой кожи и выглядела так, будто прошла не одну сотню лиг. Элиан открыл ее. Внутри все было аккуратно уложено: огниво и кремень, маленький, но острый нож в ножнах, туго набитый кисет с чем-то ароматным – видимо, лечебными травами, моток тонкой, но крепкой веревки, фляга для воды и несколько спрессованных брикетов питательной смеси из орехов и сухофруктов. Мастер все подготовил. Он знал, что Элиан не способен позаботиться о себе сам, и даже умирая, продолжал его опекать. От этой мысли к горлу подкатил ком.

Второй вещью была карта. Она была свернута в тугую трубку и перевязана кожаным шнурком. Элиан развязал его и расстелил пергамент на световом столе. Это была самая странная карта из всех, что он видел.

На ней была подробно, до мельчайших деталей, изображена лишь та область, где находился их город, и путь из него на восток, до самого края Кристального леса. Дальше начинались белые пятна. Огромные, пугающие белые пятна, на которых рукой Сильвестра были сделаны лишь редкие, загадочные пометки. Вместо названий и обозначений там были рисунки: спираль, похожая на водоворот; силуэт парящего в небе острова; зигзаг молнии, бьющей из-под земли. А там, где по расчетам Элиана должен был находиться Безмолвный Пик, был нарисован лишь один символ: открытый глаз, в зрачке которого отражались звезды.

Вдоль нижнего края карты шла надпись, сделанная тем же уверенным почерком: «Не доверяй чернилам, Элиан. Доверяй дороге. Карта не ведет, она лишь задает вопросы. Ответы ищи под ногами, а не на пергаменте».

Это было завещание Мастера. Его последний и самый главный урок. Всю жизнь он учил Элиана точности, аккуратности, умению доверять выверенным линиям и расчетам. А теперь, отправляя его в самое важное путешествие, он говорил ему забыть все это.

Элиан стоял над картой, и его охватило странное спокойствие. Страх никуда не делся. Он сидел холодным комком где-то в желудке. Но поверх него легло что-то еще – любопытство. Впервые в жизни он смотрел на белое пятно на карте не как на недостаток информации, а как на обещание. Обещание приключения.

Он начал действовать. Методично, как учил его Мастер, он стал готовиться к дороге. Он отобрал самые точные карты окрестных земель, несколько запасных перьев, брусок сухих чернил. Сложил в сумку смену белья, теплый плащ и все съестные припасы, что нашел в мастерской. Шкатулку с Астролябией он открывать больше не решался, но, подумав, завернул ее в несколько слоев мягкой ткани и уложил на самое дно сумки, под остальные вещи. Так было безопаснее. И спокойнее.

Последние дни в городе он провел, словно в тумане, распродавая немногие личные вещи и книги Мастера, которые не представляли ценности для архива. На вырученные медяки он купил крепкие походные сапоги и еще немного еды в дорогу. Он почти ни с кем не разговаривал, на все вопросы отвечал, что нашел место помощника у заезжего купца. Люди кивали, сочувственно глядя на него, и больше не расспрашивали.

На седьмой день, ранним утром, когда город еще спал, укрытый сизым туманом, Элиан в последний раз обошел мастерскую. Он провел рукой по спинке кресла Сильвестра, коснулся холодного стекла армиллярной сферы. Здесь прошла вся его жизнь. И теперь он должен был ее оставить.

Он закинул сумку на плечо. Она оказалась тяжелее, чем он ожидал. Он глубоко вздохнул, втягивая в себя знакомый запах пыли и пергамента, и вышел за дверь, плотно притворив ее за собой.

У восточных ворот его никто не ждал. Сонный стражник, зевнув, махнул ему рукой, пропуская. Элиан сделал шаг, потом другой. Каменная мостовая сменилась утоптанной грязью тракта. Воздух стал другим – пахло влажной землей, прелой листвой и свободой. Пугающей, безграничной свободой.

Он обернулся. Городская стена тонула в утренней дымке. Он был один. Впереди, на горизонте, первые лучи восходящего солнца коснулись верхушек деревьев, и они вспыхнули неземным, фиолетовым огнем.

Кристальный лес ждал его.