Читать книгу Хранитель Астролябии - - Страница 4

Два дня пути по пыльному тракту стерли из памяти Элиана уют мастерской, заменив его болью в натертых ногах и постоянным, низким гулом тревоги. Он научился спать урывками, вздрагивая от каждого шороха, и есть на ходу, не чувствуя вкуса пищи. Город остался позади, превратившись в смутное воспоминание, а впереди росла и занимала весь горизонт его первая настоящая цель – Кристальный лес.

С каждым шагом его красота становилась все более явной и все более пугающей. Издали он казался просто причудливой горной грядой, сверкающей на солнце. Теперь же Элиан мог различить отдельные «деревья». Это были гигантские кристаллические образования, уходящие в небо на десятки метров. Одни были тонкими и острыми, как иглы, отливая аметистовым фиолетовым. Другие – массивными, с широкими гранями, похожими на необработанные изумруды и сапфиры. Они росли прямо из земли, и почва вокруг них была усыпана мелкой, переливающейся крошкой. Солнечный свет, проходя сквозь них, распадался на тысячи радужных лучей, и воздух дрожал и искрился, словно был наполнен бриллиантовой пылью.

Но самым странным был звук.

Сначала Элиан принял его за шум ветра в верхушках. Но по мере приближения он понял свою ошибку. Это была музыка. Тонкий, высокий, непрекращающийся звон, похожий на перезвон сотен крошечных стеклянных колокольчиков. Звук был чистым, неземным и невероятно красивым. Он проникал под кожу, вибрировал в костях и, казалось, настраивал что-то внутри на свой лад. Элиан остановился на опушке, завороженный. Страх, бывший его вечным спутником, на время отступил, убаюканный этой нежной, всепроникающей мелодией.

Согласно карте Мастера, тракт огибал лес с юга, делая огромный крюк. Это заняло бы не меньше недели. Но была и другая отметка – едва заметная пунктирная линия, идущая напрямик, с пометкой: «Тропа Шепота. Только для тех, кто умеет слушать». Элиан провел по ней пальцем. Он не умел слушать. Он умел читать карты и доверять компасу. Но мысль о недельном пути по открытой местности, где он был уязвим и одинок, пугала его едва ли не больше, чем таинственный лес. К тому же, время поджимало. Великое Затмение не будет ждать.

Он принял решение, которое показалось ему одновременно и храбрым, и немыслимо глупым. Он пойдет напрямик. У него была карта, у него был компас. Что могло пойти не так?

Шаг под сень кристальных крон был похож на погружение в воду. Мир мгновенно изменился. Яркий солнечный свет сменился приглушенным, рассеянным сиянием, проходящим сквозь цветные грани. Все вокруг окрасилось в фантастические тона: земля под ногами была фиолетовой, его собственные руки казались синими, а тени – густо-изумрудными. Воздух стал плотным, насыщенным озоном и едва уловимым ароматом нагретого камня. А музыка… здесь, внутри, она перестала быть фоном. Она стала всем. Симфония, исполняемая самим лесом, обрушилась на него, окружая со всех сторон. Высокие ноты звенели, низкие – гудели, создавая сложную, гипнотическую гармонию.

Элиан тряхнул головой, отгоняя наваждение. Работа. Нужно сосредоточиться на работе. Он снял с плеча сумку, достал компас и положил его на плоский камень. И замер в недоумении. Стрелка не указывала на север. Она бешено вращалась вокруг своей оси, словно сошла с ума. Он потряс прибор, постучал по нему пальцем. Никакого эффекта. Стрелка продолжала свой безумный танец.

Первый укол настоящей паники пронзил его. Компас был основой основ. Без него любой картограф был слеп. Видимо, кристаллы создавали какое-то магнитное поле, искажающее показания.

– Ничего, – пробормотал он сам себе, и его голос прозвучал глухо и чужеродно в этой звенящей тишине. – У меня есть карта. И я могу ориентироваться по солнцу.

Он посмотрел вверх. Но солнца не было видно. Лишь калейдоскоп цветных бликов, пробивающихся сквозь сплетение кристальных ветвей. Определить, где восток, а где запад, было невозможно.

Его логичный, упорядоченный разум, привыкший к точности и расчетам, бился о реальность, как птица о стекло. Он развернул карту Сильвестра. Вот она, «Тропа Шепота», тонкая линия, извивающаяся между условными обозначениями кристаллов. Он огляделся. Никакой тропы не было. Вокруг был лишь хаос гигантских цветных осколков, растущих под немыслимыми углами. Между ними виднелись десятки проходов, и все они выглядели одинаково.

Он попытался применить свои знания. Сличить ландшафт с картой. Но как можно было сличить реальность с условным рисунком, когда сама реальность постоянно менялась? Каждый шаг изменял игру света и тени. Каждый поворот головы заставлял отражения в тысячах граней плясать, создавая иллюзию движения там, где его не было. Ему казалось, что за одним из кристаллов кто-то стоит, но стоило присмотреться – и это было лишь его собственное искаженное отражение, вытянутое и расплывшееся.

Дыхание стало частым и поверхностным. Он снова был тем мальчиком, который прятался в кустах у дороги. Но теперь бежать было некуда. Он был внутри ловушки.

И тут музыка изменилась.

До этого она была просто красивым, хотя и тревожным, фоном. Теперь же в ней появились… голоса. Не слова, а намеки на них, вплетенные в мелодию. Ему послышался шепот, зовущий его по имени. Он замер, вслушиваясь. Шепот повторился, и в его интонациях Элиан узнал… Мастера Сильвестра.

«Элиан… ты идешь не туда, мальчик…»

Он обернулся. Никого. Это была лишь игра звука, обман слуха. Он знал это. Но голос был таким реальным.

«Зачем ты пошел сюда? Здесь опасно… Возвращайся в мастерскую… Я заждался…»

– Мастер мертв, – прошептал Элиан, вцепившись в лямку сумки. – Этого не может быть.

«Глупости… Разве я могу умереть и оставить тебя одного? Иди на мой голос… Здесь тепло… и бумага ждет…»

Голос, казалось, шел откуда-то слева, из-за рощи тонких, как копья, аметистовых кристаллов. Элиан знал, что это иллюзия. Знал! Но тоска по Мастеру, по прошлой жизни, по безопасности была настолько сильной, что ноги сами понесли его в ту сторону. Он шел, спотыкаясь о мелкие осколки, которыми была усыпана земля, и резался о них сквозь тонкую кожу сапог. Он не обращал на это внимания. Он шел на голос.

Мелодия леса вела его, обвивая, убаюкивая. Она показывала ему образы: вот он сидит за своим столом, и ровная линия ложится под пером; вот Мастер кладет ему на плечо свою тяжелую руку и одобрительно крякает; вот госпожа Элара приносит корзинку с горячим хлебом… Все эти картины, сотканные из звука и обманчивого света, были такими желанными, такими реальными.

Он брел все глубже и глубже в лес, совершенно потеряв счет времени и направление. Он уже не пытался ориентироваться. Он просто шел на призрачный зов, обещавший покой и возвращение домой.

Но постепенно голос Мастера стал искажаться. В нем появились неприятные, скрипучие ноты. Утешение сменилось упреком.

«Слабак… Ты всегда был слабаком… Прятался за моими картами…»

– Нет… – прошептал Элиан, зажимая уши руками. Но это не помогало. Музыка была не снаружи, она была уже внутри его черепа.

«Ты не справишься… Ты уронишь Астролябию… Ты разобьешь ее… Ты погубишь всех…»

Прекрасная симфония превращалась в какофонию. Нежный звон стал резким, режущим визгом. Низкий гул – скрежетом. Лес больше не пел. Он кричал. Он смеялся над ним, издевался, вскрывая все его самые потаенные страхи и вытаскивая их наружу. Элиану казалось, что тысячи злобных голосов шепчут ему на ухо, перечисляя все его неудачи, все его слабости.

Он побежал. Бежал бесцельно, куда глаза глядят, лишь бы убраться от этого ментального истязания. Он падал, поднимался и снова бежал. Ветки-кристаллы хлестали его по лицу, оставляя кровоточащие царапины. Один раз он сильно ударился плечом о массивный сапфировый столб и рухнул на землю, выронив сумку.

Она откатилась на пару метров. И в тот же миг Элиан увидел, как из щели в клапане, там, где лежала Астролябия, пробился тусклый голубоватый свет. Но он не был ровным. Он пульсировал, то разгораясь, то почти угасая, словно прибор боролся с оглушительной музыкой леса, словно ему тоже было больно.

Эта картина отрезвила его на мгновение. Он ползком добрался до сумки, прижал ее к груди, как ребенка. Он должен был ее защитить. Это было единственное, что имело значение.

Он поднялся на ноги. Голова кружилась, перед глазами плясали цветные пятна. Звуковой шторм достиг своего пика. Это был уже не просто звук, а физическое давление, от которого, казалось, вот-вот треснут кости. Он сделал несколько шагов, пошатываясь, и наткнулся на небольшую нишу, образованную двумя сросшимися кристаллами. Он забился в нее, свернулся калачиком, закрыв голову руками, и зажмурился.

Но от этого мира нельзя было спрятаться. Даже с закрытыми глазами он видел слепящие вспышки света, проникающие сквозь веки. Даже зажав уши, он слышал этот невыносимый, сводящий с ума визг.

Его воля, закаленная первой ночью в пути, начала крошиться. Он больше не мог бороться. Лес был сильнее. Он хотел только одного – чтобы все это прекратилось. Чтобы наступила тишина. Любой ценой.

Мысли путались, распадались на бессвязные обрывки. Карта… клятва… Безмолвный Пик… Все это теряло смысл, растворяясь в оглушительном вое реальности. Он почувствовал, как что-то теплое течет по руке. Он посмотрел и увидел, что ладонь, которой он опирался о землю, распорота острым осколком. Кровь, темно-красная в этом призрачном свете, капала на кристальную крошку, и та впитывала ее без следа.

Он смотрел на свою рану с полным безразличием. Боль была ничем по сравнению с той болью, что разрывала его разум. Он проиграл. Мастер ошибся в нем. Голоса были правы. Он – слабак.

Силы оставляли его. Веки налились свинцом. Сознание начало меркнуть, уступая место вязкой, спасительной темноте. Он закрыл глаза, позволяя оглушительному визгу кристаллов стать последним, что он слышит. Последней мыслью, промелькнувшей в угасающем разуме, была мысль о доме. Не о мастерской. А о каком-то другом, забытом доме, которого у него никогда не было.