Читать книгу Жизнь в чипе. Фантастический роман - Группа авторов - Страница 8

Напряжённую тишину сквера разорвали не сирены скорой помощи, а оглушительные завывания мигалок спецавтомобилей. Воздух, напитанный ароматом цветущих лип, мгновенно заполонила едкая гарь палёной резины и машинного масла. Два угольно-чёрных микроавтобуса, бесформенных и приземистых, словно слепые жуки-могильщики, вползли в плиточные артерии сквера, с отвратительным хрустом перемалывая под собой бордюры.

Из них высыпали фигуры в чёрной броне. Люди? Скорее, нечто иное – искусственные чудовища, вылепленные из городских теней и всепроникающего страха. Это были карачуны.

Слово это родилось не в кабинетах чиновников, а вырвалось наружу само, незаметно пробиваясь сквозь шёпоты тёмных переулков и кухонные разговоры перепуганных жителей. Ни «силовые структуры», ни «служители порядка» – всё это звучало слишком благородно. Карачуны! Клеймо грубое, скрежещущее, впивающееся в мозг, подобно ржавому гвоздю, который оставляет след навсегда.

Дети слышали это слово вместо страшных сказок о бабайке. Оно звучало как удар ножом по льду, треск расщепляемого дерева, хрип смерти, вселяя ужас, закрадывающийся в самую глубину души.

Старая армия, коррумпированная и косная, быстро исчезла в первые годы Новой Республики. Народ легко проглотил эту горькую пилюлю, уверенный, что теперь наконец заживёт спокойно: зачем тратить деньги на военно-промышленный комплекс, если нет угрозы и важнее накормить семьи. Вместе с армией ушла полиция, суды, вся бюрократия – тихо растаявшие, как утренняя дымка над прудом. Вместо них пришли Представители и… карачуны.

Они – не исполнители воли Системы, а живая материя Системы, её железные руки и ядовитые клыки. Их создавали специально, жёстко воспитывая в условиях социальной бездны, где вражда к ближнему считалась нормой. И дали не просто шанс выжить – карачунам вручили лицензию на существование, позволив открыто ненавидеть и властвовать. За это они платили собачьей преданностью. Каждый знал: если рухнет Система – снова станут теми, кем были: грязью на сапогах у тех, кого сегодня сами прижимают лицом к асфальту.

Поэтому карачуны держатся за свои места с безумством голодных псов, учуявших мясо. Должность стала их второй кожей, которую невозможно снять, частью тела, плотно приросшей к новому хозяину. Они не охраняют порядок – они олицетворяют его, определяя границы дозволенного на улицах городов, среди обычных людей, общего чувства тревоги и подавленности.

Внешне карачуны выглядят устрашающе. Черная броня – не обычная форма, а зловещий панцирь, поглощающий свет, превращающийся в чернильную пустоту. Лиц не видно за отражёнными линзами шлемов, словно глаза давно умерших существ. Их уникальное оружие источает низкочастотные вибрации, способные вызвать дрожь и сухость в горле.

Для них нет никаких ограничений полномочий. Карачуны способны на всё: взломать любое жилище, задержать любого гражданина, уничтожить чью угодно репутацию одним движением пальца. Закон для них не догма. Они сами – закон, действующий решительно и бескомпромиссно.

Никаких принципов, никакой морали. Лишь сладкий вкус принадлежности к сильной стороне, наслаждение властью над миром, который раньше отвергал их, оставляя позади примитивное существование. Защищённые невидимой броней безнаказанности, считают своей миссией отмщение за пережитое прошлое, надев одежду привилегированного слоя и удовлетворяя зверские инстинкты, скрытые под блестящей оболочкой официального статуса.

– Ну, праздник начинается, – мысленно усмехнулся Трунин, чувствуя, как по спине бегут ледяные мурашки. Ирония была последним его щитом.

Двое мгновенно возникли по бокам, взяв учителя в плотные тиски. Их шлемы с овальными линзами-окулярами смотрели равнодушно. Сквозь затемнённое стекло ему чудилась не злость, а пустота – выжженная, начисто лишённая всего человеческого.

– Сохраняйте спокойствие, гражданин. Оставайтесь на месте, – раздался из динамика на шлеме механический тембр голоса. Казалось, это говорил сам шлем.

Остальные карачуны, рассыпавшись по скверу живым, пульсирующим кордоном, ринулись к скамейке, где сидел Парий. Несколько бойцов, двигавшихся с хищной, кошачьей плавностью, подошли ближе к нему, но, встретившись с глубоким, пронизывающим взглядом, остановились как вкопанные. Их бронированная уверенность исчезла, уступив место животному, первобытному чувству осторожности.

Наконец подъехала скорая помощь, окончательно завершив сюрреалистичность сцены. Врачи в стерильных белых комбинезонах, похожие на инопланетных лаборантов, сгрудились неподалёку, не смея подойти ближе. Вся эта идеально налаженная машина подавления замерла в почтительном, молчаливом ожидании.

И тогда натянутую, как струна, тишину прорезал бархатный, почти неслышимый рокот длинного автомобиля с тонированными стёклами. Дверь открылась беззвучно, и из неё, вышел тот, кого ждали.

Он не был исполином, но в фигуре угадывалась упругая, сжатая стальная пружина. Каждое движение – выверенное, лишённое суеты. Прямая спина и развёрнутые плечи выдавали военную выправку, не сломленную годами кабинетной работы.

На вид – около пятидесяти лет, но истинный возраст скрывала непроницаемая маска абсолютной власти и контроля. Чёткие, словно вырезанные резцом черты, обветренная кожа цвета пыльной грунтовой дороги. Главное оружие прибывшего были не погоны полковника, а глаза. Серые, холодные, как промозглый осенний рассвет, обладали гипнотической, почти физической силой. В них не было официальной жёсткости Представителей или мёртвой пустоты карачунов – они просто видели. Анализировали, сканировали, понимали с полуслова.

Неспешной, но уверенной походкой хозяина положения он подошёл к Парию. Выслушал короткий доклад карачуна, склонённого так низко, будто перед ним стоял не начальник, а высшее существо. Затем осторожно наклонился к неподвижной фигуре, обменялся с ней несколькими негромкими, неразборчивыми фразами. Парий ответил едва заметным движением головы, и в его глазах промелькнул странный блеск понимания, даже близости.

– Бережно погрузить и доставить, – тихо произнёс полковник, но слова прозвучали как приказ.

Безвольное тело Пария аккуратно подняли и поместили в один из микроавтобусов. Получив сигнал, скорая помощь быстро тронулась с места, словно торопилась на более важный вызов.

Полковник повернулся. Тяжёлый взгляд упал на Трунина.

– Здравствуйте, – сказал негромким, низким, с приятным бархатом и лёгкой хрипотцой голосом, когда его «свита» мягко подтолкнула учителя вперёд. Повышать тон не было никакой необходимости – его и так слушали, затаив дыхание. – Полковник Раздоров. Алексей Николаевич.

– Трунин. Дмитрий Сергеевич, – выдавил учитель, проглотив неприятный ком в пересохшем горле, и бросил взгляд на соседнюю скамейку, где двое карачунов с каменными масками допрашивали перепуганного старика – того самого, что совсем недавно мирно дремал на солнышке. С дрожащими руками, он что-то бессвязно, испуганно шептал, уставившись на сверкающие шлемы.

– Прошу вас, Дмитрий Сергеевич, расскажите, как вы оказались в центре событий, – попросил Раздоров. Тон был деловым, но сквозь него проступала лёгкая, почти интеллигентная усталость.

Трунин, стараясь избегать прямого контакта с этими всепроникающими глазами, быстро и сбивчиво рассказал самое основное: вечерняя прогулка, скамейка, человек, очевидно нуждавшийся в помощи.

– И каким именно образом вы смогли ему помочь? – спросил полковник, продолжая неотрывно наблюдать за учителем. Трунину показалось, что тот видел и все скрытые мысли, тревоги, сомнения.

– Не могу объяснить, – честно признался он, разводя руками. – Просто получилось интуитивно. Я случайно прикоснулся.

В ледяных глазах полковника, до сих пор совершенно бесстрастных, вдруг появилась живая искра любопытства. Он провёл рукой по коротким, щетинисто-тёмным волосам, тронутым благородной сединой.

– Вы общались с ним словесно? – уточнил Раздоров, слегка наклоняя голову вбок. – Говорили друг другу что-то? И самое главное – почему он не проявлял агрессии? Почему не исчез, как обычно делают его собратья?

– Да откуда мне знать?! – вскрикнул Трунин, чувствуя, как втягивается в какую-то невидимую западню. – Я просто пытался помочь человеку! Посмотрели мы друг на друга – вот и весь рассказ.

Он снова, почти рефлекторно, бросил взгляд на старика, и Раздоров уловил это.

– Не тревожьтесь за него, – неожиданно смягчая интонацию, произнёс полковник и кивнул в сторону несостоявшейся жертвы, которую карачуны уже отпустили. И тот, не веря своему счастью, поспешно и неловко заковылял прочь.

– С ним всё будет хорошо. Признайте, встретить на улице человека столь преклонного возраста в наши дни – большая редкость. Подлинный артефакт.

Трунин молча приподнял брови. Раздоров легко, но уверенно взяв его под локоть, мягко повёл дальше по аллее, подальше от чужих глаз и ушей.

– Этот неспешный ритм жизни, эта приверженность старым, почти ритуальным занятиям – чтению газет, размеренным беседам, – стали признаками отчуждённости, – заговорил он тихо, словно открывал тайну давнему приятелю. – В мире, где властвуют скорость и эффективность, их знания, жизненный опыт, выстраданная мудрость превратились в некий фоновый шум. В помехи. Стариков никто специально не истребляет, Дмитрий Сергеевич. Нет. Это было бы чересчур грубо. Им постепенно, почти гуманно, указывают на специально созданные «Кластеры комфорта». Название звучит привлекательно, верно? Но фактически это золотые клетки, резервации, где они тихо проживают остаток дней, лишённые важнейшего права – передать эстафету памяти молодым поколениям. Разве вы не заметили, насколько беспощадна последняя эпидемия была именно к пожилым людям? Молодёжь смотрит на стариков с брезгливой снисходительностью, воспринимая их как устаревшие программы, замедляющие работу Системы. К ним не испытывают ненависти. Просто их перестали замечать. Мы движемся вперёд, стряхивая с ног остатки прошлого. Грустно осознавать, что иногда этой пылью становятся души наших собственных предков.

Трунин молчал, потрясённый глубиной и совершенством этой холодной, абсолютно циничной логики. Ведь его родители погибли ещё в пламени Смуты, и раньше он никогда не думал над этой проблемой настолько системно.

Внезапно Раздоров остановился. Лицо, секунду назад отражавшее нечто похожее на философскую грусть, вновь стало маской холодного, расчётливого хищника. Он стремительно приблизился, вынуждая Трунина инстинктивно отшатнуться.

– Скажите откровенно, вы раньше встречались с Париями? – тихо спросил полковник. – Контактировали с ними? Общались?

– Никогда! – вздрогнув, выпалил Трунин. – Честно! До сегодняшней встречи вообще не имел представления, кто они! И откуда взялось это абсурдное прозвище – «Парии»?

Раздоров на мгновение осмотрелся вокруг, удостоверившись, что поблизости никого нет, и, придвинувшись вплотную, заговорил конспиративным, проникновенным полушёпотом.

– Ранее их называли иначе. «Осколками». Остатки амбициозного, провального проекта «Спаситель». Когда мир охватило пламя пандемии, учёные разработали специальный вирус-носитель для универсальной вакцины. Она спасла миллионы жизней, но кому-то принесла проклятие. Вирус необратимо встроился в ДНК и навсегда переписал базовый генетический код. Парии – не монстры. Скорее, живые следы минувшей катастрофы, тела и сознание которых подчиняются другим, неизвестным нам законам. Мутация наделила их сверхспособностями, однако цена оказалась высокой. Они стали полностью асоциальны, отличаются от нас. Психика Парий невероятно уязвима, похожа на венецианское стекло. Любые громкие звуки, яркие вспышки света, плотность человеческих эмоций вызывают у них непереносимую физическую боль. Потому и покидают города. Исчезают в тишине заброшенных заводов, глухих пустырей, где давление чужой ментальности ослабевает.

Парий пытались возвратить обратно, поймать, изучать. Тогда Осколки приняли решение – оборвали последнюю связь с обществом, создавшим и сразу отвергшим их. Благопристойный мир охотно притворяется, что позабыл о них. Однако на задворках цивилизации иногда появляются загадочные огоньки ночью или слышится таинственный, отстранённый голос в эфире. Это они. Не стремятся мстить. Просто ожидают, пока бурлящий, глупый мир пройдёт мимо.

Полковник замолчал, взгляд его на мгновение устремился куда-то далеко, словно разглядел нечто важное и грустное, и потом вернулся к реальности.

– Теперь понятно, Дмитрий Сергеевич, причину моего внимания? – продолжил обыденным, ровным голосом. – Примеры мирных контактов, а уж тем более успешных, крайне редки. Моё учреждение испытывает острый интерес к таким случаям. Нужно провести проверку в архивах. Будьте уверены – наша встреча не станет последней. Сейчас же позвольте откланяться, – с лёгким, почти церемонным кивком он развернулся и уверенно пошёл к машине.

Спустя минуту парк опустел, словно ничего и не произошло. Лишь ветер трепал смятый газетный лист там, где совсем недавно сидел старик.

Ошарашенный Трунин стоял, чувствуя себя так, будто его переехал асфальтовый каток. Мысли беспорядочно кружились в голове, не давая покоя.

«Что за восхитительное представление… И какой коварный исполнитель. Полковник. Вероятно, из секретного отдела. Открывает такие тайны, что дух захватывает. Для чего? Проверить мою реакцию? Или я теперь пешка в какой-то игре, правила которой мне неизвестны?»

Ощущение невидимого, пристального взгляда на затылке не покидало его, даже когда выходил из сквера. Нервное напряжение сжимало виски. Требовалась передышка, островок спокойствия в этом безумном мире. Он глубоко вздохнул и твёрдым шагом направился в единственное место, где хаос отступал перед простыми и ясными вещами. В «Старый причал» – свой любимый бар, последний оплот, где мог ощутить себя не частью Системы, а обыкновенным человеком.