Читать книгу Частицы цвета. Хроники сопротивления - Группа авторов - Страница 4

Тишина в кабинете после ухода Соколовых была особого свойства. Она была густой, насыщенной мыслями и резонирующим эхом человеческих драм. Анна Викторовна не сразу взялась за следующую историю болезни. Она подошла к окну, дотронулась до лепестка декабриста. Яркое растение, цветущее в разгар зимы, было её личной метафорой сопротивления. Жизнь, вопреки обстоятельствам.

Её путь сюда, в этот кабинет с видом на унылый больничный двор, начался три десятилетия назад в далёком сибирском посёлке, где её тётя, фельдшер, в одиночку вела борьбу с «бугорчаткой». Анна видела, как люди отворачивались от заболевших соседей, как шёпотом произносили «чахоточный», словно заклинание. И видела, как её тётя, маленькая и несгибаемая, входила в каждый дом, где был больной, неся не только лекарства, но и простую человеческую солидарность. Тогда она и решила: станет не просто врачом, а солдатом на этой незримой границе, где медицина пересекается с социальной справедливостью.

Мобильный телефон на столе, отложенный в беззвучный режим, вспыхнул экраном. Сообщение от лаборанта: «Анна Викторовна, по поводу КРТ посева от Ковалёва Сергея (брат Дмитрия Игнатьевича). Выделен рост. Ждём ваших указаний по тесту на ЛЧ».

Она кивнула про себя. Ещё один. Сергей Ковалёв, геолог, вернувшийся с северной экспедиции с «затянувшейся пневмонией». Его брат, Дмитрий, биофизик, уже звонил ей, голос учёного дрожал от непрофессиональной, чисто человеческой тревоги. Ум, знающий молекулярные механизмы болезни, оказался беспомощен перед её вторжением в собственную семью.

Анна Викторовна села за стол и открыла журнал регистрации. Цифры и фамилии складывались в безжалостную статистику. Рабочие с окраинных заводов, пенсионеры из старых общежитий, студенты-мигранты, бывшие заключённые, пытающиеся найти почву под ногами. И всё чаще – люди, как Максим Соколов или Сергей Ковалёв, из благополучных, казалось бы, слоёв. Туберкулёз давно перестал быть болезнью лишь маргиналов. Он стал индикатором общего напряжения организма социума. Проблема вентиляции в новых офисных центрах, стресс, неправильное питание, повальное увлечение сомнительными диетами, ослабляющими иммунитет… Бактерия пользовалась любой лазейкой.

Её размышления прервал тихий стук в дверь. Вошла медсестра Ольга, неся стопку свежих рентгенограмм.

– Анна Викторовна, привезли из поликлиники №4. Три человека с подозрением. И… девушка из приёмника-распределителя, сирота. Кашляет кровью.

Анна Викторовна взяла верхний снимок. И снова – знакомый призрак, тень в верхушке лёгкого.

– Госпитализируем всех. Оформляйте. Для сироты – палата на двоих, подберите ей спокойную соседку, Тамару Ивановну. Она у нас как бабушка всем. И попросите социальную службу связаться с отделом опеки. Ей понадобится поддержка после выписки.

В этом был её принцип: диспансер – не просто лечебница, а крепость, где защищали не только лёгкие, но и душу. Она боролась со стигмой изнутри, создавая среду, где болезнь не была позором. Здесь, в этих стенах, все были равны перед диагнозом и перед необходимостью борьбы. Генерал и бывший зэк лежали в соседних палатах и, бывало, вместе смотрели вечерние новости, обсуждая политику. Стигма растворялась в общем деле выживания.

Она подняла трубку и набрала номер Дмитрия Ковалёва.

– Дмитрий Игнатьевич, у меня данные по Сергею. Подтверждается. Чувствительность определяем. Главное сейчас – его психологическое состояние. Нужно, чтобы он не воспринял это как крах. Приезжайте, поговорим. И… ваши знания сейчас очень нужны. Не как родственника, а как учёного. Нам нужно видеть врага в лицо, на молекулярном уровне. Поможете?

Замолчав, она слушала его тяжёлое дыхание в трубке, затем – твёрдое: «Конечно, Анна Викторовна. Я буду. Завтра». В его голосе появилась сталь. Личная драма превращалась в мотивацию.

Перед тем как принять следующего пациента, Анна Викторовна открыла нижний ящик стола. Там лежала старая, потрёпанная фотография: она, молодая интерн, и её наставник, профессор Громов, на фоне суровых стен НИИ фтизиопульмонологии. Профессор, переживший блокаду Ленинграда и всплеск туберкулёза после войны, говорил: «Анна, наша задача – не просто лечить. Наша задача – дать человеку свет в конце туннеля. Даже если туннель длиной в полтора года. Без света он не пройдёт».

Этот свет она и пыталась зажигать каждый день. В слове ободрения, в чётком плане лечения, в отказе от шепота и предрассудков. Туберкулёз был тотальным врагом, атаковавшим и тело, и социальные связи. И тотальной же должна была быть оборона.

Она вздохнула, поправила белый халат и нажала кнопку звонка.

– Пригласите следующего пациента. И попросите, пожалуйста, занести историю болезни Ковалёва Сергея Анатольевича. Начинаем.

За дверью кабинета ждала очередь. Люди с тенью в лёгких и страхом в глазах. Но за этой дверью их ждал не судья, а командующий, готовый разработать план кампании. Доктор Ермолаева откинулась на спинку кресла, на секунду закрыла глаза, собралась с силами. Затем её лицо вновь обрело привычное спокойное выражение профессиональной собранности и непоказного, глубоко спрятанного сочувствия. Битва продолжалась.