Читать книгу Ассистент Дьявола - Группа авторов - Страница 3

От моей квартиры до здания «Гром Групп» было ровно четыреста девяносто семь шагов. Я считала их каждое утро, словно это помогало мне подготовиться к предстоящему испытанию. Возможно, это покажется пустяком, но на каблуках высотой десять сантиметров это была настоящая пытка. Ноги ныли, спина затекала, а я всё шла и шла, проклиная тот день, когда согласилась на эту работу.

К тому времени, как я, запыхавшись и сбив дыхание, выскочила из лифта на верхний этаж небоскрёба, силы меня окончательно покинули. В висках стучало, а сердце колотилось так, будто я пробежала марафон.

Отделка из чёрного и белого мрамора в холле означала, что мне, к несчастью, пришлось увидеть своё отражение во всей его неприглядности. Я выглядела настоящей неряхой – растрёпанные волосы, слегка размазавшаяся тушь под глазами. Торт в пластиковом контейнере и толстая стопка писем в моих руках лишь дополняли образ вымотанной сотрудницы, который я невольно демонстрировала всему миру.

Поскольку руки у меня были заняты, я толкнула тяжёлую дверь в офис… ну, той частью тела, которой было удобнее всего – бедром. Затем осторожно, стараясь не уронить торт, переступила порог клетки Дьявола. Именно так я про себя называла кабинет своего начальника.

Громов поднял глаза от стола, едва я вошла. Он всегда чувствовал чужое присутствие, словно обладал каким-то звериным чутьём. На его лице застыла привычная мрачная гримаса, но сегодня она была пугающей как никогда. Брови сдвинуты, губы сжаты в тонкую линию, а взгляд… взгляд мог заморозить кого угодно.

– Доброе утро, Михаил Сергеевич, – поздоровалась я с фальшивой бодростью в голосе, которая, надеюсь, скрывала моё истинное настроение.

Холодные, тёмно-синие глаза, полные зловещего блеска, медленно, с ног до головы, окинули меня оценивающим взглядом. Я чувствовала себя под микроскопом. Затем он равнодушно отвёл внимание обратно к бумагам на столе, словно я была недостойна даже секунды его драгоценного времени.

Даже сидя, он казался огромным и устрашающим. Будто всё вокруг – люди, вещи, сама реальность – находились где-то у него под ногами. Его присутствие заполняло собой всё пространство кабинета.

Михаил Громов считал себя неприкасаемым. И большая часть мира с ним безоговорочно соглашалась. Его бесконечные деньги, его высокие, подавляющие своим величием небоскрёбы лишь подчёркивали образ тиранического магната, человека, который привык получать всё и сразу. А его устрашающая аура и вовсе не оставляла шансов на сомнения – с этим человеком лучше не связываться.

– Екатерина Петровна, – его низкий голос по утрам звучал особенно хрипло, с лёгкой охриплостью, которая почему-то заставляла мурашки бежать по коже.

– Да, Михаил Сергеевич? – вежливо откликнулась я, всё ещё стоя на том же месте у двери, держась на безопасном расстоянии. Это было на случай, если он тут же отправит меня куда-нибудь по поручению, как это часто бывало.

Когда я наконец медленно, неуверенными шагами подошла к его массивному столу из тёмного дерева, мне показалось, что эти лазурные зрачки прожигают меня насквозь. Видят всё – каждую мою мысль, каждый страх.

«Только не говори про вчерашнее сообщение, – заклинанием повторяла я про себя, – пожалуйста, ради всего святого, не упоминай вчерашнее сообщение».

– Вы опоздали на восемь секунд, – проворчал он с нескрываемой досадой, откидываясь на спинку своего кожаного кресла и скрещивая на широкой груди мускулистые руки.

Было трудно поверить, что кто-то реально может отсчитывать секунды чужого опоздания. Неужели у него под столом спрятан секундомер? Или он просто настолько помешан на контроле?

Обычно я бы просто промолчала, опустила глаза и не стала бы дразнить зверя в клетке. Но сегодня я была на взводе, нервы на пределе. До моего освобождения оставалось всего две недели, после которых я больше никогда, слышите, никогда не увижу этот проклятый кабинет и его обитателя.

– Вы что, отсчитывали секунды до нашей следующей встречи, Михаил Сергеевич? – ехидно спросила я, не удержавшись от усмешки.

Одна из его чёрных бровей поползла вверх, а мышца на скуле напряглась и задёргалась, когда он сквозь стиснутые зубы процедил: – Нет.

– Я не опаздывала, – твёрдо сообщила я, многозначительно потряхивая конвертами в руке. – Я забирала вашу почту на ресепшене. Елена Викторовна попросила передать, что там ещё одна посылка, но она слишком большая.

Также мне пришлось порыться в своей переполненной сумке, чтобы достать оттуда своё заявление об уходе и незаметно подсунуть его в общую стопку писем. Моё сердце учащённо забилось от этого маленького акта саботажа.

Его крупная, с проступающими венами рука медленно потянулась и забрала у меня письма, прежде чем он аккуратно положил их на стол, даже не взглянув на содержимое.

– Вы не собираетесь их открывать? – нахмурившись, недоумённо поинтересовалась я.

Михаил Сергеевич никогда мне не улыбался. Он вообще никому не улыбался, насколько я знала. Я искренне надеялась, что это изменится, когда он откроет моё письмо, которое я сочиняла вчера весь вечер, переписывая по десять раз.

– У меня совещание, – твёрдо заявил он, резко поднимаясь из-за стола.

Сколько бы раз я его ни видела за эти долгие семь лет, его телосложение всё равно поражало воображение. Он возвышался надо мной на пугающе большую высоту, заставляя чувствовать себя карликом. Заметно выше метра восьмидесяти пяти. На глаз я бы дала метр девяносто три, а то и все пять или даже шесть.

Он вышел из-за стола и встал прямо передо мной, нависая как скала. От этого я почувствовала себя мелкой и дрожащей букашкой, готовой быть раздавленной в любой момент.

– Я принесу вам кофе перед совещанием, – поспешно сказала я, уже разворачиваясь на каблуках, чтобы поскорее убраться отсюда.

Но не успела я сделать и шага по направлению к двери, как гендиректор грозно рявкнул: – Вы идёте со мной.

Многие удивлялись, почему Михаил Громов предпочитает избегать публичности и заточать себя в своём кабинете, отказываясь от светских мероприятий. Ответ был предельно прост. У него были манеры человека, воспитанного стаей диких волков где-нибудь в сибирской тайге. Он почти никогда не говорил, а когда говорил – это неизменно звучало как приказ или безапелляционный приговор.

Я осторожно переложила контейнер с тортом, который держала в левой руке, так, чтобы нести его обеими руками и не дай бог не уронить. Это неловкое движение заставило крупного мужчину опустить взгляд и наконец увидеть, что именно я зажала в руках.

– Что это? – жёстко потребовал он, глядя на контейнер с подозрением.

– Я испекла торт, – спокойно ответила я, старательно удерживая взгляд на уровне глаз, который в моём случае приходился ему примерно на нижнюю часть груди. – Могу угостить ваших деловых партнёров. Шоколадный, с вишнёвой начинкой.

Его глаза потемнели, почти почернели, превратившись в омуты, а яростное выражение лица заметно усилилось. Скула снова дёрнулась, а широкие плечи напряглись под тканью рубашки.

Его вечно мрачное настроение живо напоминало мне злодеев из фильмов ужасов, которые только что с ужасом осознали, что не могут убить последнюю выжившую девушку. Скорее в аду наступит лютый мороз, чем Михаил Громов когда-нибудь искренне улыбнётся.

Мы вышли из кабинета и направились к лифту в центре здания по длинному коридору. Я шла впереди, слыша его тяжёлые шаги, но он неотступно следовал за мной по пятам. Он всегда двигался слишком близко сзади, вторгаясь в личное пространство. Я часто боялась, что однажды резко остановлюсь, и он просто пройдёт по мне, не заметив препятствия.

Лифт полностью соответствовал стилю всего небоскрёба: монохромный, холодный, с зеркальными поверхностями. Все четыре стены в этой тесной металлической коробке были зеркалами, отражающими реальность в бесконечном повторении.

Спрятаться от его доминирующего, подавляющего присутствия было решительно негде. Ни в этом маленьком замкнутом пространстве, ни в комнате, где куда ни глянь – везде его отражение, словно он окружал меня со всех сторон.

Едва двери лифта плавно закрылись, отрезав нас от остального мира, мои обострённые чувства мгновенно атаковал его парфюм. Настоящий мужской аромат – глубокий, насыщенный, слегка дурманящий. Что-то древесное с нотками специй.

Он был настолько мускулист и широк в плечах, что занимал почти всё доступное пространство в тесной кабине лифта. Мне оставалось лишь жаться к стенке.

Я упрямо уставилась на панель с кнопками, старательно избегая его пронизывающего взгляда, который ощущала затылком, и спросила максимально деловым тоном:

– На какой этаж едем, Михаил Сергеевич?

Совещания в «Гром Групп» были большой редкостью. Одна из причин – откровенное, граничащее с пренебрежением равнодушие Громова к существованию кого-либо, кроме себя самого. Другая, не менее важная причина – люди попросту боялись с ним встречаться, предпочитая общаться через электронную почту.

Мощное тело моего начальника внезапно приблизилось. Он нависал надо мной всей своей массой. Его широкая грудь почти вплотную касалась моей спины. Даже без прямого физического контакта кожа мгновенно покрылась предательскими мурашками.

Мурашками от страха и, возможно, признаюсь честно, ещё от чего-то непонятного.

Длинный палец его жилистой руки неторопливо нажал нужную кнопку лифта, после чего он отодвинулся, и его близость к моей напряжённой спине немного ослабла. Движение было достаточно быстрым, но не настолько, чтобы я не успела вблизи и лично прочувствовать всю его тяжесть и поистине исполинский рост.

Мне бы очень хотелось, чтобы лифты умели выстреливать в небо, как ракеты. Я бы с неподдельной радостью отправила Михаила Сергеевича прямиком в открытый космос, где он больше никогда меня не побеспокоил бы своим существованием.

– Как вы меня вчера назвали? – неожиданно прозвучал его низкий гортанный голос, разрывая тягостное молчание.

Я прекрасно знала, что он имеет в виду данное мною в переписке прозвище, но обсуждать эту скользкую тему совершенно не хотела, поэтому сделала невинное лицо и притворилась, что не поняла вопроса. – Понятия не имею, о чём вы говорите.

– Екатерина Петровна, – грозно прорычал он, и в этом рычании слышалась явная угроза.

Не глядя на него и не поворачивая головы, я упрямо уставилась в холодный металлический пол кабины, изо всех сил сдерживая почти физическое желание его придушить голыми руками.

– Сатана, – наконец ответила я на вопрос, выдохнув это слово.

Мы с Матвеем, моим лучшим другом и коллегой, давным-давно пришли к твёрдому выводу, что гендиректор «Гром Групп» – это точно не человек. Или же он каким-то чудом появился на свет сразу тридцатилетним высокомерным трудоголиком с готовым костюмом и портфелем в руках.

Наконец я медленно повернулась к мужчине, который молча маячил у меня за спиной. Чуть не ткнулась носом в его твёрдый, как стена, живот.

Из-за существенной разницы в росте я просто не могла не заметить, что на нём надето сегодня. К его могучей, атлетической фигуре плотно прилегала простая чёрная рубашка из дорогой ткани. Верхние три пуговицы были небрежно расстёгнуты, обнажая самое начало мускулистой, загорелой груди.

Мне срочно нужно было выбраться из этого проклятого лифта. Клаустрофобичная, давящая обстановка наедине с моим начальником медленно сводила меня с ума.

– Что вы обычно смотрите для удовольствия? – спросила я первое, что пришло в голову, а затем быстро перефразировала: – Или ещё лучше – чем вы вообще занимаетесь для развлечения? Неужели только работой?

– Развлечения? – его глубокий голос протянул это простое слово так, будто он слышал его впервые в жизни, словно это было что-то из области фантастики.

Если бы это была шутка, я бы, возможно, от души рассмеялась. Но я с горечью знала – нет, это не шутка.

Михаил Громов жил под камнем. Если точнее и честнее, будучи законченным трудоголиком, он жил под огромной грудой важных документов, контрактов и отчётов.

Я снова повернулась к нему спиной, безнадёжно уставившись в закрытые двери медленно движущейся коробки, в которой была заточена вместе с ним.

– Вы вообще хоть что-нибудь смотрите? – спросила я, отчаянно пытаясь разрядить сгустившуюся атмосферу. – Ну, фильмы, сериалы… что вы любите смотреть?

Зеркальная гладкая поверхность лифта позволяла прекрасно видеть его реакцию на мои неосторожные слова. Мне пришлось сильно задрать голову, чтобы как следует разглядеть её, потому что он был чертовски, невыносимо высок, но я всё же успела уловить выражение, на долю секунды мелькнувшее на его обычно каменном лице.

Его обычно бесстрастная, совершенно нечитаемая маска на краткое мгновение заметно дрогнула. Нужно было срочно звонить папарацци – это стало бы настоящей сенсацией года.

Он сильно сжал челюсть, и она задёргалась в каком-то яростном, нервном ритме. Его глаза стали почти чёрными, как бездонная пропасть без дна. Как тёмная, хорошо охраняемая тайна.

По моей груди внезапно разлилось странное тёплое, почти болезненное ощущение, и я с запозданием остро осознала нашу опасную близость в тесном пространстве.

Большая жалость, что на нём сегодня не было галстука. Я бы с огромным удовольствием его как следует удавила этим самым галстуком.

Наконец лифт с тихим звоном остановился на нужном этаже, и двери медленно открылись. Я еле-еле сдержала почти непреодолимый порыв выбежать оттуда с победным криком «Свобода, наконец-то свобода!». Вместо этого я максимально спокойно вышла и покорно последовала за своим начальником в сторону переговорной комнаты.

Конференц-зал на тридцатом этаже был самым большим во всём здании. Это была по-настоящему просторная комната с огромным столом в центре. Прямоугольный стеклянный стол был щедро рассчитан примерно на пятьдесят человек, не меньше.

Все эти пятьдесят мест были плотно заняты. Абсолютно все, кроме двух кресел во главе стола.

Мне отчаянно захотелось разрыдаться прямо на месте.

Я медленно осмотрела зал и изучила лица всех сорока восьми мужчин в деловых костюмах, сидевших за столом. Затем я с облегчением заметила знакомые иссиня-чёрные волосы.

Матвея совсем недавно повысили до начальника финансового отдела, поэтому он ещё не успел до конца прочувствовать, насколько невыносимо скучными и затянутыми бывают эти бесконечные совещания.

– Поменяйся со мной местами, – беззвучно, одними губами сказала я Матвею, едва войдя в просторный зал.

Мой лучший друг резко обернулся, быстро осмотрел стол. Его карие глаза испуганно расширились, когда он с ужасом увидел, что свободных мест осталось только два, и одно из них занимает сам гендиректор собственной персоной.

– Ни за что на свете, – беззвучно, но очень выразительно ответил он, отрицательно мотая головой.

Тогда я с мольбой посмотрела на молодого парня, сидевшего рядом с Матвеем, и сложила руки в умоляющем, почти молитвенном жесте.

Никто в компании не испытывал ко мне искреннего сочувствия. Мне приходилось безропотно мириться с этим требовательным, деспотичным присутствием целыми днями, изо дня в день, из недели в неделю.

– Екатерина Петровна, – прозвучал до боли знакомый хриплый, гортанный голос. – Садитесь рядом со мной. Немедленно.

– Но, Михаил Сергеевич… – я уже лихорадочно собиралась придумать какую-нибудь убедительную отговорку.

– Сейчас же, – жёстко рявкнул Громов, абсолютно не оставляя никакого пространства для споров или возражений.

Моя сила воли была настолько велика, что я каким-то чудом сумела удержаться от почти непреодолимого желания выцарапать эти тёмные зрачки из его высокомерных глазниц острыми ногтями.

Все присутствующие в зале были настолько поглощены оживлёнными разговорами друг с другом, что даже не заметили прибытия большого и страшного гендиректора. Узнай они раньше – разговоры бы мгновенно прекратились, воцарилась бы гробовая тишина.

Я послушно села на удобное кожаное кресло рядом со своим верховным повелителем и аккуратно поставила на стол торт, старательно испечённый мною накануне вечером.

– Вам обязательно всегда говорить таким тираническим, диктаторским тоном? – не удержавшись, фыркнула я.

Из его широкой груди вырвался низкий гул, прежде чем он неожиданно парировал:

– А вам обязательно одеваться как радуга после дождя?

Он, вероятно, имел в виду мой откровенно вызывающий гардероб. Чёрное платье-сарафан в розово-голубую горошину в комплекте с ярко-зелёными колготками и бежевыми туфлями на каблуке было, мягко говоря, крайне эпатажным выбором.

– Только ежедневно, – язвительно парировала я голосом, сладким как крупная соль.

– На вас нет фиолетового, – грубо и неожиданно указал он, окидывая меня оценивающим взглядом.

Нервный страх, булькавший где-то глубоко во мне, был готов вот-вот перелиться через край. Особенно когда его толстая нога под столом постоянно задевала мою, посылая странные импульсы.

– Есть фиолетовый, – невпопад пробормотала я. – Вы просто не видите его.

Мои глаза мгновенно расширились от внезапного осознания, едва я это неосторожно произнесла вслух. Я виновато уставилась на стол, будто это была самая интересная и увлекательная вещь на свете, лишь бы не смотреть на него и не видеть его реакции.

Нижнее бельё – явно не та тема, которую следует обсуждать с гендиректором крупной компании. Хотя, по правде говоря, с Михаилом Громовым вообще не обсуждали абсолютно никакие личные темы.

Ещё один низкий гул вырвался из его широкой груди где-то совсем рядом.

Он был настолько громким и неожиданным, что мгновенно привлёк внимание абсолютно всех присутствующих в зале. Каждый разом повернул голову к торцу стола, где сидели мы с ним вдвоём.

Все как один замолчали и выпрямили спины в нескрываемом страхе перед грозным гендиректором, которого поначалу просто не сразу заметили.

Чтобы хоть как-то разрядить сгустившуюся напряжённую обстановку, я поспешно заговорила, открывая контейнер на столе:

– Не хочет ли кто-нибудь кусочек вкусного домашнего торта? Я сама пекла.

Никто не посмел заговорить в ответ. Никто даже не пошевелился и не вздохнул. Казалось, каждый человек в этой комнате был полностью парализован животным страхом и боялся лишний раз дышать.

– Оставьте торт на своём столе после работы, – приказал Михаил Сергеевич, сидевший рядом со мной.

Он сделал паузу, и я успела заметить, как напряглись его пальцы на ручке кресла.

– Уборщица его утилизирует, – добавил он таким тоном, будто речь шла о каком-то опасном химическом веществе, а не о безобидном торте.

То, что мои торты оставались нетронутыми, давно стало обычным делом. Я часто готовила сладости и с энтузиазмом приносила их на работу, надеясь разбавить офисную атмосферу чем-то домашним и уютным. Но никто никогда не пробовал. Ни разу. Михаил Сергеевич каждый раз настаивал, чтобы я оставляла торт на своём столе, и каждый раз давал одну и ту же команду. К утру выпечка всегда исчезала без следа, словно её и не было вовсе.

Иногда мне казалось, что он лично выбрасывает мои творения в мусорное ведро сразу после моего ухода.

Спустя несколько мгновений тягостную тишину переговорной нарушил очень смелый – или безрассудный – человек:

– Это что, избушка Бабы-яги?

Тот, кто заговорил, был лет двадцати пяти. Он выглядел новеньким – волосы песочного цвета аккуратно уложены, очки квадратной формы придавали ему вид молодого учёного. Я его раньше точно не видела, а в нашей компании новые лица запоминались быстро.

– Да, – ответила я с улыбкой, радуясь хоть какому-то интересу к моей выпечке, и спросила: – Хотите попробовать кусочек?

– С удовольствием! – обрадовался Квадратные-Очки с такой благодарной улыбкой, будто я предложила ему последний кусок хлеба в голодный год.

Я взяла поднос с тортом, обошла длинный стеклянный стол и подошла к нему. Торт был уже нарезан на аккуратные ломтики, так что молодой человек без труда снял с подноса большой кусок.

Когда я вернулась на своё место и села обратно, я почувствовала, как нога рядом с моей начала яростно дрожать. Чем дольше длилась острая, напряжённая тишина, тем сильнее сотрясалось всё тело на соседнем кресле. Михаил Сергеевич явно был не в восторге от происходящего.

Квадратные-Очки издал стон удовольствия, прожёвывая первый кусок:

– Это восхитительно! Боже, как же это вкусно!

Каждая пара глаз в зале моментально была прикована к парню, поедавшему торт. Сотрудники сидели на краешках стульев, будто смотрели триллер и ждали, когда выпрыгнет маньяк с топором. Атмосфера накалилась до предела.

– Вы сами это испекли? – спросил Квадратные-Очки, и в его голосе звучало неподдельное благоговение. – Честное слово, я такого ещё не пробовал!

Моя улыбка стала ещё шире. Мною овладело чувство маленькой победы оттого, что кто-то на работе наконец-то съел мой торт и по-настоящему оценил его.

Михаил Сергеевич наблюдал за мной. Если точнее, он не сводил глаз с моей улыбки, и в его стальных голубых глазах читался какой-то тёмный, почти опасный умысел. Такое выражение лица обычно предшествовало чьему-нибудь увольнению.

Солгала бы, если бы сказала, что мне не было страшно.

Моё сердце забилось чаще от такой близости к нему, от этого нависающего молчания.

Он был так близко, что его дорогой парфюм витал в каждой частице воздуха, которым я дышала. Он был так близко, что я чувствовала каждый импульс ярости, буквально волнами исходивший от него. Он был так близко, что ощущала, как его сильная, твёрдая нога дрожит от едва сдерживаемого бешенства.

– Екатерина Петровна, – хриплый голос прозвучал прямо у моего уха, заставив вздрогнуть.

Улыбка мгновенно исчезла с моего лица, когда я повернулась к нему и ответила:

– Да, Михаил Сергеевич?

Его тон стал почти звериным, когда он опасно прошипел сквозь зубы:

– Хватит ему улыбаться.

На моих губах не осталось и намёка на улыбку. Я почувствовала, как мой рот искривился в недовольную гримасу. Я скрипела зубами от возмущения его наглостью и полного отсутствия такта.

– Почему? – спросила я из чистого любопытства, хотя, возможно, стоило просто промолчать.

В ответ он ничего не произнёс. Ни единого слова. Ни звука. Он лишь хрипло промычал что-то нечленораздельное и демонстративно отвёл внимание от меня, уставившись в свои бумаги.

Квадратные-Очки между тем продолжал есть торт и снова издал стон наслаждения:

– Знаете, что, Катя? Думаю, вы должны выйти за меня замуж. Серьёзно. Кто так готовит, тот достоин кольца!

Я невольно расплылась в улыбке от того, как ему понравился мой торт. Наконец-то хоть кто-то оценил мои старания!

Все головы в зале снова синхронно повернулись в нашу сторону. Если точнее – в сторону моего начальника, ожидая его реакции.

Тишина в зале стала оглушительной. Напряжение в воздухе можно было резать ножом и намазывать на хлеб.

Я видела краем глаза, как вены на руке Михаила Сергеевича вздулись, когда он медленно, с леденящим спокойствием указал на молодого человека в очках квадратной формы.

– Вы уволены, – прозвучал его низкий голос сквозь стиснутые зубы, и в кабинете стало ещё холоднее.

Кусок торта с глухим стуком упал на стеклянный стол, когда Квадратные-Очки начал дрожать:

– Я-я простите… Я не хотел…

На лице Громова не было ни капли эмоций, что страшно контрастировало с его ледяным взглядом, когда он рявкнул на беднягу:

– Вон из моего здания. Немедленно.

– Пожалуйста, Михаил Сергеевич, – взмолился трясущийся парень в очках, и голос его дрожал. – Я здесь новенький, я правда не понимаю, в чём провинился. Что я сделал не так?

Дьявол бизнес-мира не интересовался оправданиями и объяснениями, потому что он бросил ещё один леденящий душу, полный ненависти взгляд на дрожащего юношу. Взгляд, который не предполагал возражений.

Квадратные-Очки вскочил и буквально выбежал из переговорной, чуть не споткнувшись о порог. Скорее всего, он выбежал и из здания тоже, чтобы никогда больше не возвращаться. Бедняга.

– Это ещё что было? – сердито прошипела я в сторону крупного мужчины, развалившегося в кожаном кресле рядом, как на троне.

Он не ответил. Он лишь наблюдал за мной краем глаза, будто проверяя, что я всё ещё сижу рядом и никуда не делась.

Совещание наконец началось. Оно заключалось в том, что несколько сотрудников исследовательского отдела робко представляли идеи угрюмому и молчаливому гендиректору. А также в том, что угрюмый и молчаливый гендиректор методично отвергал эти идеи лаконичным покачиванием головы и ледяным взглядом. Ни одного слова одобрения. Ни единой улыбки.

Я совершенно вымоталась. И не только потому, что меня заставили сопровождать Михаила Сергеевича на это скучнейшее совещание, где люди боялись даже дышать. Я практически не спала прошлой ночью, пытаясь успокоить Машу, когда та прибежала в мою комнату в слезах после очередного кошмара про страшных монстров под кроватью.

Маша спала в моей кровати уже несколько дней подряд. Она слишком боялась оставаться ночью одна в своей комнате, опасаясь, что за ней придут чудовища. Никакие уговоры не помогали.

Я чувствовала себя ужасно, оставляя её утром в детском саду, когда она цеплялась за мою ногу обеими руками и плакала навзрыд, умоляя не уходить. Воспитательница буквально отдирала её от меня.

Что-то твёрдое и тёплое коснулось моей щеки, когда я позволила тяжёлым векам сомкнуться. Всего на секундочку.

Голос человека, представлявшего очередной скучный доклад, становился всё тише и тише, пока я совсем перестала его слышать. Темнота окутала меня мягким одеялом.

Когда я наконец открыла глаза, некоторые стулья за столом уже опустели, и большинство людей вставали, чтобы поскорее уйти из этого кабинета.

Я потёрла лицо руками, и потребовалось несколько длинных минут, чтобы прийти в себя полностью и сообразить, где я нахожусь. За эти минуты до меня медленно, но верно дошло, где именно я умудрилась заснуть.

Твёрдой поверхностью, на которой я так сладко спала, оказалась мощная, мускулистая рука, принадлежавшая не кому-нибудь, а моему начальнику. Михаилу Громову собственной персоной.

Я вскочила со стула быстрее молнии, запаниковала и выпалила:

– О боже мой! Простите, пожалуйста! Я не специально, честное слово!

Выражение лица Михаила Сергеевича никогда не выдавало его истинных мыслей. Он окинул меня долгим взглядом со стиснутыми челюстями, затем медленно отвёл глаза и начал деловой разговор с партнёром, будто ничего не произошло.

Я поднялась со стула и буквально сбежала от охватившего меня жгучего стыда. Мои каблуки громко зацокали по мраморному полу, пока я практически мчалась к выходу, чтобы успеть перехватить Матвея, пока он не ушёл на обед.

– Ну что, хорошо поспала? – спросил мой ухмыляющийся лучший друг, когда я запыхавшаяся подошла к нему.

Моя рука взметнулась вверх и легонько шлёпнула его по плечу. Так я пыталась отвлечь его внимание от моего предательски покрасневшего лица.

– По крайней мере, я на него не вырвала, – оптимистично заявила я с подмигиванием.

Ухмылка Матвея мгновенно исчезла, уступив место неподдельному ужасу, когда он парировал:

– Заткнись! Мы договорились об этом не вспоминать!

Я показала ему язык, как в детстве:

– И подумать только, что ты уже взрослый мужчина с невестой, а ведёшь себя как школьник.

Матвей прищурился и ехидно усмехнулся:

– И подумать только, что ты серьёзная ассистентка, которая устраивает себе тихий час прямо на своём работодателе. В переговорной. При свидетелях.

Мне совершенно нечего было на это ответить. Не было смысла вдаваться в подробности о ночных кошмарах Маши и моём хроническом недосыпе. Это всё равно ничего не изменило бы.

– Ты что, становишься с гендиректором поприветливее, Кать? – поддразнил Матвей с понимающей улыбкой, прекрасно зная, что Михаил Громов не делал ничего «поприветливее» ни с кем и никогда.

– Думаю, моё заявление об уходе, которое лежит у него на столе в эту самую минуту, с тобой категорически не согласится.

Брови на его лице удивлённо поползли вверх, когда он пробормотал:

– Погоди, он ещё не знает, что ты уходишь?

Я отрицательно покачала головой.

– Екатерина Петровна, – позвал меня знакомый голос, и никогда простое имя не звучало так требовательно и властно.

Только один человек в этом здании говорил так грубо и хрипло. Только один человек упорно называл меня по имени-отчеству, игнорируя все мои просьбы.

Закатив глаза к потолку, я изобразила на лице подобие вежливой улыбки, обернулась и отозвалась:

– Иду, Михаил Сергеевич!

Я направилась к разгневанному гендиректору, но не без того, чтобы быстро и беззвучно бросить Матвею:

– Спаси меня, если через час не вернусь.

Громов смотрел на меня, как хищник смотрит на добычу перед прыжком, когда открыл тяжёлую дверь и молча ждал, пока я пройду первой. Он следовал за мной по пятам всю дорогу обратно к лифту, будто был моим личным телохранителем, приставленным следить за каждым шагом.

Мы не проронили ни слова, пока двери тесной кабины лифта не закрылись за нами с тихим щелчком. Михаил Сергеевич нажал кнопку тридцать третьего этажа. Я выждала пару секунд и демонстративно нажала тридцать второй.

– Куда это вы собрались? – спросил Михаил Сергеевич, стоявший у меня прямо за спиной, но это не прозвучало как вежливый вопрос.

Вопрос предполагает вежливость и интерес. Его фраза была скорее жёстким приказом немедленно ответить.

– Принести вам кофе, – коротко ответила я, глядя на двери лифта.

В зеркальном отражении дверей лифта я увидела, как он однократно кивнул, будто удовлетворённый ответом.

Почувствовав необходимость как-то объясниться, я нервно начала оправдываться:

– Я не хотела засыпать на вас. Правда, простите. Это больше не повторится, клянусь. Я просто мало спала прошлой ночью, а потом я…

Его хриплый голос резко прервал меня на полуслове:

– Замолчите, Екатерина Петровна.

Мой рот тут же послушно закрылся, а руки сами собой сжались в кулаки по бокам от бессильного раздражения.

Когда двери лифта с лёгким звоном открылись на тридцать втором этаже, я почти рванула прочь, оставив гендиректора стоять внутри кабины.

Я не успела уйти далеко, потому что он громко прочистил горло. Этот звук заставил меня машинально обернуться и вопросительно посмотреть на него.

– Мне не нужна женская компания, – строго сообщил он мне таким тоном, будто сама эта идея его глубоко оскорбляла. – Не тогда, когда у меня есть вы.

Двери лифта снова плавно закрылись, и он оставил меня стоять одну на тридцать втором этаже, переваривать его слова.

– Конечно, не нужна, – пробормотала я себе под нос, мрачно насмехаясь над самой мыслью, что он ненавидит меня не сильнее всего остального на свете.

Я уже совершенно не чувствовала подошв своих ног после этого марафона, поэтому сняла туфли и взяла их в одну руку. Другой рукой я толкнула дверь в небольшую комнату отдыха и машинально приготовилась варить ему очередной кофе – крепкий, без сахара, как он любит.

Пока заваривались ароматные кофейные зёрна, я пыталась хоть как-то привести в порядок волосы, безнадёжно растрепавшиеся после моего позорного сна.

Внезапно сверху раздался оглушительный удар. Он был такой чудовищной силы, что, казалось, содрогнулось всё здание до самого фундамента.

На секунду мне показалось, что Кинг-Конг забрался на крышу нашего небоскрёба и сейчас начнёт крушить всё подряд.

Сверху донеслась новая серия ударов, ещё более яростных. Звучало как настоящая вакханалия разрушения. Слышался дикий рёв и громкий звон бьющегося стекла. Грохот был настолько громоподобным, что я расслышала чей-то испуганный вскрик даже на тридцать втором этаже.

Я на мгновение решила, что настал армагеддон или конец света, поэтому, совершенно вопреки здравому смыслу и инстинкту самосохранения, направилась наверх – прямо в логово Дьявола – чтобы своими глазами посмотреть, что же довело его до такого убийственного и свирепого состояния.