Читать книгу Сборник редакторских анонсов литературного портала Изба-читальня. Том второй. Проза - - Страница 3

Я опоздала на работу. Напарница Таня встретила меня стандартными словообразованиями:

– Привет, дорогая! Ты сегодня припозднилась, чего раньше не наблюдалось.

– Да, вот, как говорится, и на старуху бывает проруха, – между прочим обмолвилась я, – в автобусе защищала свое тело от дорожно-транспортного приключения. С большим трудом пролезла в угол и прижалась к стене…

– Я хожу пешком и радуюсь: вещи не изнашиваются.

Таня заполняла журнал посещаемости и, не поднимая головы, сделала вывод: – Хорошо, что есть стены.

– Однажды Ивашка с недетской тоской в голосе попросил: «Лариса Митрофановна! Можно встать в угол? Мне все надоело!!»

– Ты случайно не заболела?

– Надоела мать с нескончаемой верой в свою идеальность, Андрей, заливающий водкой собственную безалаберность, автобус, ползущий еле-еле, волосы, падающие на глаза, духота…

– Не горюй: сегодня обещают денежку дать.

– Это хорошо! С работы пойду постригусь!

– В монахини?

– Шутка! Хочу подстричься под Хакамаду, имидж изменить. Одобряешь? – Я внимательно посмотрела на Таню и придурковато задрала голову.

– Ты молодая, тебе можно экспериментировать.

Таня знала, чем можно уколоть подругу.

– Да я очень молодая, а ты старая, несмотря на то, что мы – ровесницы. Тань, что ты выделываешься?

– Я не выделываюсь, просто у меня дети, семья, о себе и не думаешь. Хочется хорошо выглядеть, да денег не хватает.

– Тань? Я решила выйти замуж, советуешь?

Таня отложила журнал и пристально посмотрела на меня.

– Как можно советовать? Зовут и любишь – иди!

– А если любишь, но не зовут?

– Позови сама, так делают. Это в шестнадцать можно ждать, пока позовут, а в нашем возрасте самой предлагать надо. Ничего страшного. Мужики сейчас умные, отношения свободные, они и не торопятся жениться. Когда свадьба?

– Я пошутила, никуда я не собираюсь. Изучаю общественное мнение.

– У тебя плохое настроение?!

У меня и правда было плохое настроение, но я сослалась на магнитную бурю:

– Чувствую, что наэлектризовалась. Принимай статический удар.

Я схватила Таню за руку, и ее ударило током.

– Ну ты даешь! Всех женихов распугаешь. Возьми антистатик.

– Здравствуй, Лариса Митрофановна, – Александра Филипповна вошла с полной кастрюлей рисовой каши. – Что случилось? Кто обидел мою девочку?

– Никто не обидел, – я подошла вплотную к няне, обняла и детским голосом заныла, – можно, я не буду обедать?

– Щи да каша – пища наша! Давай банки, отличница народного образования. Милостыню подаю редко, может, зачтется на том свете.

– Спасибо, Александра Филиппова, – протараторила я специально, чтобы не выслушивать нравоучения, – я дома поела. Няня не поверила и стала наполнять принесенные мною банки, приговаривая:

– Не знаю, зачем ты это делаешь? Вот мой старик без меня кусок хлеба не съест, а ты ради него сама себя куска хлеба лишаешь. Плохо это! Лариса Митрофановна! Плохо! Щей-то хватит и на твоего сосунка, а плова положу одну порцию.

– Я сама закрою крышку, она тугая, – сказала я, протягивая руку за банкой.

– Гуля, моя дорогая, кого ты кружишь? Котлет по дороге купила? На, бери гуманитарную помощь. Пора накрывать, скоро сорванцы с физкультуры прибегут. Чуть не забыла, сегодня денежку дадут, посмотрим, сколько я нынче стою. Она стала расставлять на столы тарелки и разливать щи: – Ты мне сегодня не нравишься, но спрашивать, что случилось, не буду. Я тоже иногда похандрю втихомолку, глядишь, все налаживается. Татьяна Петровна домой побежала – заботливая. За зарплатой придет.

– Александра Филипповна, я хочу расстаться с Андреем. Сколько можно тянуть?

– Это ты меня спрашиваешь? Это я тебя должна спросить: сколько можно тянуть? Лариса? А ты его любишь?

– Да вот в этом-то весь вопрос, только об этом и думаю, люблю я его или нет?! Привыкла!

Цветы жизни ворвались в группу маленькими хозяевами большого дома. От эмоционального взрыва содрогнулся Ванька-мокрый и повесил нижние листья на глиняные края горшка. Александра Филипповна преградила своим телом доступ к стенке с игрушками, и дети пошли мыть руки.

Я стояла возле умывальника и смотрела в окно. Почему так получается – красивая, здоровая женщина, способная родить много-много детей, не может стать матерью? Надо что-то менять немедленно и решительно, может быть, сменить работу? Об этом надо подумать.

Дети быстро смели обед и лежали в своих кроватках на правых боках, а мне хотелось поговорить с няней.

– И чего ты в нем нашла? Так-то он, конечно, видный был, а в горшке кабачковая икра! Не доделано что-то внутри, наверное. Винтиков каких-то не хватает. Любил сидеть на горшке!

– Все нормально, просто себя никак найти не может. Не понимают его.

– Да кто ж его понимать-то должен? Уж сколько лет вы с ним кузюкаетесь, а толку никакого. Ты меня прости, но он ведь нагольная пьяница!

Я и сама понимала, что Андрей – пьянствует, но смирилась, старалась не ходить к нему в дни запоя, а в остальном все было терпимо.

– Сейчас он меньше пьет, денег нет.

– Откуда они будут, если он не работает. Он так и не работает?

– Ищет! – я знала, что Андрей ничего не ищет, но почему-то не хотелось говорить Александре Филипповне. Мы оба были ее воспитанниками, правда, в разное время.

– Сейчас он мне совершенно не нравится, а с другой стороны – как посмотреть. Ты уж извини меня, конечно, я по-стариковски скажу: не попалось ему хорошей девки! Уж я знаю, что говорю, все от женщины зависит! Я всякого на своем веку повидала. Взять мою золовку: мужа схоронила. А дочка растет. Надумала она найти себе мужика, но что бы с квартирой был.

– Умно! Мне тоже частенько такая мысль приходит в голову.

– Работа у нее с командировками, в основном ездит в Москву. И как ты думаешь, куда она пошла?

– Думаю, что в столичные брачные конторы!

– А вот и не угадала! Пошла она в пивнушку, купила пива кружку, пьет да поглядывает на алкоголиков. С буфетчицей подружилась. Та ей все подробности рассказала. Выбирать не из кого, а надо. Больше всех ее запросам соответствовал самый синий из всех фиолетовых. Бывший инженер. Родители померли, жена ушла, он и запил. Золовка к нему каким-то образом подкатила, пива купила, вместе выпили.

– Как в сказке! По усам текло, а в рот не попало. Да, Александра Филипповна? – мне стало весело.

– Попало, все попало – и в рот, и во все возможные места. Зря смеешься. Выпили они, значит, пошли к нему домой. Квартирой его квартиру назвать было нельзя, но все равно – квартира, двухкомнатная в центре Москвы!

– Он бросил пить и зажили они – ни в сказке сказать, ни пером описать!

– Не совсем, как в сказке, а еле-еле она все это выдержала, ей домой надо возвращаться, а как его оставлять? Но это потом, а в этот-то день она осталась ночевать у него. Купила поллитровку, напоила его и спать уложила.

– А сама сбросила лягушиную шкуру и… девицей-красавицей обернулась?

– А сама? А сама стала грязь вывозить. Утром-то он обезумел, увидя ее, а она к нему: миленький, хорошенький, вставай завтракать. Жила она так дней пять, все перестирала, перегладила, занавесочки повесила, его отмыла, нарядила. Вот тут ей еще жальче стало оставлять его, – понравился! Делов промеж них никаких не было, уж очень он истощенный был. Думала она, думала и придумала: позвала к себе в гости. Ему все равно где быть, лишь бы кормили да и поили. Пойду, посмотрю на детей, а то показалось – кто-то плачет.

От такого повествования на душе стало тоскливо. Почему другие находят выход из, казалось бы, неразрешимых ситуаций, а я никак не могу устроить личную жизнь? Что во мне не так? Даже на секунду я не могла представить себя в роли той самой золовки, покорившей сердце алкоголика. Ради чего я должна вывозить грязь и отмывать неизвестно кого? Чтобы потом еще больше поверить в то, что любви нет?! Смешно и неразумно. Не получится!

– Спят, как голубочки. Показалось. Дальше-то рассказывать, или не хочешь слушать? – Александра Филипповна пристально посмотрела на меня, покачала головой. – Все равно расскажу до конца, хочешь – не хочешь. Так вот, привезла она его сюда – все так и ахнули! Дочка в панике, а золовка за своего алкаша заступается, говорит: «Не ваше дело».

– Бросил?! – удивилась я, – больно просто.

– Не бросил, а каждый день пил. Сама покупала, только давала понемножку. Сначала-то ему стыдно было напиваться, а потом сорвался. Уж пил! Я такого пьяницы, прямо скажу, отродясь не видала. Мы ее всеми силами уговаривали бросить его, а она ни в какую! Вскоре у нее опять командировка. Тут уж они в Москву вместе поехали, как к себе домой. Потом она быстренько рассчиталась с работы, оставила дочке квартиру, ей уже восемнадцать стукнуло, и уехала в Москву. Зарегистрировались, живут припеваючи.

– Сказка какая-то, даже не верится. А если это правда, то вашей золовке крупно повезло.

– Лариса, не все так просто, это только присказка, а теперь самое главное слушай: полюбила она его! Да еще как полюбила. Вырву, говорит, его из лап змия проклятущего. А он отъелся, красивенный стал! Каждое утро бегали в парке, потом вместе обливались холодной водой. Сопротивлялся! А она все «миленький» да «хорошенький»! Уйдет на работу, а он сам себе предоставлен – делай чего хочешь, он и делал! Беда, что творил! Потом потихонечку настроила его на работу. Так вот: на работу провожала, с работы встречала, ни одной минутки не оставляла для встреч с бывшими дружками. Я все смеялась: «Откуда у тебя такая прыть?», а она одно: «люблю я его!» Все театры прошли, все выставки, все концерты. Сама-то она в них раньше сроду не бывала. Стал мужик налаживаться, двенадцать лет вместе живут – все завидуют. Ты давеча сказала, что повезло, а теперь – думай: повезло или не повезло? Сколько слез пролила, но его никогда и ни в чем не обвинила.

– Я так не смогу, а ситуация, прямо скажем, про меня: любовник-алкоголик – есть, двухкомнатная квартира – есть, выходит – нет любви!

– Это только ты можешь знать. Лариса, особенно не убивайся, молодая еще, все образуется: и замуж выйдешь, и детей нарожаешь, только я вряд ли уж понянькаюсь с твоими ребятишками. Уйду на пенсию.

После долгого молчания я сказала, что тетки замуж не выходят и детей не рожают. На прошлой неделе Ванечка сказал мне, что я – тетка! Так зовёт меня его папа, а мама – женщина!

Няня долго смеялась. – А какая разница между женщиной и теткой, он сказал?

– Сказал! Большая! Если Ванин папа приходит пьяный, то разваливается на диване, а мама ему в нос сует какую-то вонючку и лоб мажет, а когда ему совсем плохо, всю ночь возле него сидит. А потом он ей как скажет: «Ты, мать, настоящая женщина, а не тетка, как Лариса Митрофановна!»

Я еле дождалась конца смены, зарплату нам не дали. Длинноногой Бенеттой я стартовала из детского сада к любимому, чтобы сказать ему «миленький» да «хорошенький»

Вторая глава

После трехкратного нажатия звонка стало ясно, что «миленький» и «хорошенький» дверь не откроет. Никакой радости от того, что мне был вручен старый кривой ключ на вечное пользование, я не испытывала, но дверь отперла. Спасать, так спасать, я смело вошла в двухкомнатную квартиру любимого.

Андрей лежал на старой металлической кровати, укутавшись купленным на «толпе» Андреевским флагом. Возле кровати стояли пустые бутылки и пепельница с горой окурков. Патриот спал безмятежным сном, время от времени произнося один из основных слогов на пути к грамотности: «му».

Я поставила банки с едой на стол, села на единственный не поломанный стул и стала думать о любви.

– Му… му… – Андрей изогнулся земляным червяком и открыл совершенно стеклянные глаза. – Му…му…

– Му-Му утопил Герасим, – мне стало противно, я отвернулась. С носка, привязанного к крану, стекала вода, было слышно даже в комнате. Не удивлюсь, если скоро нижние этажи поплывут на персидских коврах в долгий строительный круиз.

– Му…зы…ку! – наконец-то выдавил из себя любитель музыкальных моментов. – Музыку включи!

– Только музыки и не хватает, открывай глаза.

– Вихри враждебные веют над нами, – запел Андрей, потом искренне удивился:

– Откуда ты взялась? На что сердимся? Я – великий психотерапевт! Ложись, волью дозу успокоительного, – он дернул за рукав свитера, но я вырвалась. – Что это за хламида-ненада? Почему нарушаешь форму одежды? Придется понизить в звании.

Я старалась смотреть на него золовкиными глазами, но ничего не получалось.

– Вся жизнь – игра! Ура! Ура! Лариска, кто тебя сделал женщиной?

– Ты!

– Нет, не просто женщиной, а настоящей? А? Я! Кто поведал тайны любви, приподнимая завесу таинственности, впустил в мир гармонии? Тоже я! Обними меня, Лариска. Я смотрел в кроваво-красные глаза смерти, побывал в кипящем котле, доводившем до кипения святых и грешных…

– Опять приезжали сослуживцы? – Я знала все эти рассказы наизусть.

– Не перебивай! А жена ушла твердой поступью декабристки за молодым офицером и уехала в Тмутаракань. – Светка! Какая женщина! Упорхнула обслуживать коммерсантов, а я, а мне пришлось податься в сферу обслуживания неудовлетворенной части населения. Так выходит?

– Правильно я тебя поняла – сегодня день воспоминаний?! Андрюшенька! Я так соскучилась по тебе!

– Еще бы! Я твой Андрей Первозванный! Помнишь, как ты меня зазывала? А как тебе мое новое покрывало?

– Клёво! – сказала и села на кровать. Андрей тут же схватил меня за плечи и стал целовать. От него пахло перегаром, я всячески изворачивалась. Ему это понравилось.

– Помню, помню, как ворвался в пучину вашего девичества, госпожа воспитательница маленьких хулиганов большого озорства. Знаешь, что мне у тебя понравилось? Руки! По коэффициенту полезного действия они сравнимы с электромешалкой минипекарни. Одним словом – кудесница!

– Иди, поешь, я тебе кое-что принесла, – мне надоели его воспоминания, сегодня был магнитный день, да еще золовка…, все перемешалось в голове, и я никак не могла сосредоточиться на любви.

– Вот это щи! Сама что ли варила? – Андрей стал есть прямо из банки. Я старалась смотреть на него с любовью: – Нравится?

– Да за такие щи тебе надо ложкой по лбу настучать, где мясо? Ты что, меня за козла держишь? Козлиха!

Все, что было внутри меня, начинало закипать, но я сдерживала свои эмоции и улыбалась: – Признаю свою ошибку, понимаю, что дело имею не с рогами и копытами, а с изысканным гурманом. Исправлюсь! – я открыла вторую банку с пловом и котлетами, но мой хорошенький не на шутку рассердился:

– Девочка, да за такую еду пусть тебя верблюд имеет быстро и редко. Что это за китайский деликатес? Ты что о себе возомнила, кулинарка гребанная? Хочешь мои глаза в щелочки превратить? Так они и без твоего рисового чуда не хотят смотреть. На тебя. Поняла?

Горло перепоясала обида, хотелось заплакать, но, твердо поверив золовке, я решила бороться за Андрея и сдержала слезы:

– Ты серьезно или шутишь? Нам зарплату не дали!

– Ладно, Лариска, миру-мир! Иди ко мне на колени, кормилица ты моя, так хочется положить голову на твое плечо. Я такой домашний, такой добрый, посади меня на цепь – буду собачкой.

Я прижалась к нему искренне и нежно: – Андрей, хочешь, обрадую? Я тебе работу нашла. В эту же секунду любимый столкнул меня с колен.

– Какую работу, кто просил? – тявкнул Цербер, – тоже мне, бюро занятости! Не твоё дело, работаю я или не работаю. Свое получаешь? Кстати, «девочек» снимают по двести долларов за час, а я на тебе за тарелку щей горбачусь. Надо наказывать и штрафовать. Беги за бутылкой!

– Ты забыл, что обещал не только не пить, а закодироваться, – робко напомнила я и пожалела.

– Цыц! Видишь указующий перст? Уходи от меня на стул, постылая. Принеси бутылку пива, будем обсуждать, как лучше закодироваться. Что за работа? Я меньше, чем на управляющего бензоколонкой не пойду.

– Охранником в наш сад.

– Долго думала? Как язык повернулся? Идешь за бутылкой?

– Иди сам, я не пойду, вот последние двадцать рублей. Я знала, что Андрей возьмет деньги, знала, что пойдет за бутылкой, но ему обязательно надо было опохмелиться, иначе агрессивное поведение заведет нас обоих в тупик. Из запоя выходить не так просто.

Третья глава

После очередного выверта тряпкой я посмотрела на часы и ахнула: стрелки приближались к полуночи, а Андрея все еще не было. Такое случалось и раньше, но сегодня было особенно горько. Успокойся, уговаривала я себя, он придет, он обязательно придет и все будет по-прежнему. Стоп! Что я сказала? По-прежнему я не хотела, а как жить дальше, не знала. Я легла на Андрюшкину кровать и укрылась Андреевским флагом. Силы стали возвращаться, и волнение улеглось. Сон свалил в яму, сверху донизу застеленную коврами. Они были такими красочными и мягкими, что во мне зашевелилась «черная» зависть.

В дверь стучали, это я услышала еще в яме, а просыпаться не хотелось. Стук настойчиво продолжался, а я никого не ждала, у Андрея свой ключ. Кто бы это – подумала я и тихонько подошла к двери. Нестерпимо заломило под вилочкой, сегодня я ела только один раз – завтракала, а стук не прекращался. Наверное, Андрей потерял ключи, кроме него никто так настырно стучать не будет.

– Сейчас, иду, что ты так долго не приходил? – бормотала я, открывая дверь.

– Вам кого? – удивилась я, увидев незнакомого мужчину.

– Дай сначала войти, – сально улыбаясь и вальяжно переваливаясь с ноги на ногу, сказал нежданный гость. – Так гостей не встречают.

– А вы – гость?! – опешила я, – Андрей мне ничего не говорил. Вы к Андрею? Его нет дома. Я закрыла дверь, но не заперла, – проходите, пожалуйста.

Мне стало холодно, зубы застучали, я набросила на плечи флаг.

– Он мне не нужен. Я к тебе!

Мои зубы застучали еще сильнее: – Ко мне? – я вместе с руками завернулась в полотнище.

– Что, не нравлюсь? – он приблизился, и я почувствовала дыхание, пахнущее гормонами. Надпочечники дернулись, и кровь бросилась в лицо.

– Ко мне? Ничего не понимаю, где Андрей?

Стало жарко, я сняла флаг и бросила на кровать: – Где Андрей? – спросила почти что грозно.

– Не суетись! Сейчас всё расскажу, – он прошел в комнату, по дороге заглянул в кухню и сел на стул, положа ногу на ногу. Я тебе не нравлюсь?

– Время – ночь, я Вас совсем не знаю, говорите, что пришли ко мне… Что все это значит? В конце концов, где Андрей?

Ночной гость уловил неподдельную тревогу в голосе и сменил тактику на стратегию.

– Мы сидели в… не важно, где мы сидели, подошел Андрей с двумя десятками. Надеюсь, ты понимаешь, за такие деньги курочке зернышка не купить, а ему опохмелиться надо. Можно закурить?

– Курите.

Он поднес к моим рукам пачку сигарет, я не отказалась.

– Мы ему не дали, – он сделал паузу и внимательно посмотрел на меня, – не дали! Надоело! Он стал шакалить, нам его нытье по барабану, и вот тогда-то он и сказал, что дома у него сейчас «тетка», кстати, очень хвалил тебя, с которой можно договориться. Я клюнул, добавил ему на бутылку, а он мне адрес. Вот и все! Достаточно прозаично, несколько не типично, да? Мадам?

Мне опять стало холодно, руки тряслись, я не могла попасть в пепельницу, и пепел падал прямо на клеенку. Товар стеснялся покупателя, двадцать рублей – подходящая стоимость для идиотки.

Докурив сигарету, я снова закуталась в Андреевский флаг и перешла в наступление.

– Я, конечно, не знаю, как Вас зовут, и рассказываете Вы очень забавно, но этот стервец получит. Я – его сестра! Хотя, может, до меня здесь и была какая-то «тетка», но я никого не застала. Вот, посмотрите, у меня свои ключи. Проходимец! Всё маме расскажу… Вы садитесь, садитесь, так где этот работорговец? Где его носит?

– Боже мой, так неудобно, ты извини, я с первой минуты не поверил, что такая девушка ходит в подружках у Андрюхи.

– Да я и не обиделась. А как Вы, такой видный мужчина, поверили этому проходимцу, этому негодяю?!

– Я не жалею, хоть и стыдно перед тобой, может, познакомимся?

Он подошел ко мне так близко, что мускус потревожил нос и забрался в серое вещество.

– Юрий! – он протянул руку, а я не могла даже пошевелиться, ноги тяжелели, тяжесть поднималась выше и выше. – Для близких просто – Юр, – он дотронулся до меня. Сработало статическое электричество. Я отпрыгнула в сторону, вспомнила про Андрея и казенно произнесла: – Ляля! Только ни к чему всё это. Когда явится Андрей?

Юр моментально сориентировался, снова сел на стул и закурил.

– Маленькая неувязочка вышла, он не явится… Милиция забрала.

– Как забрала? Он же… его же, у него же милиция в друзьях?! Надо выручать!

Я мокрой курицей бегала по квартире, размахивала руками и все повторяла:

– Так всегда и бывает, если хорошо, то и друзья есть, а если плохо, то и родственников нет.

– Не обижайся, в милицию я не пойду, со мной милиция не в друзьях, и тебе не стоит идти, утром выпустят, ничего страшного.

– Даже со мной не пойдете? Я же его сестра, выручать надо. Вы что, родственникам не помогаете? Я смотрела на Юра, но к моему величайшему удивлению его вид не вызывал раздражения, более того, он вызвал какую-то симпатию, похожую на уважение. – Можете здесь побыть, я схожу сама, одна, вдруг Андрей потерял ключ?

Юр согласился.

Я выбежала на улицу и по моим щекам потекли слезы. До сих по я не могу точно сказать, из-за кого были эти слезы: из-за себя или из-за Андрея, но они не давали мне возможности сосредоточиться на любви.

Четвёртая глава

– Лялька, – мать брякала на кухне посудой, – иди завтракать.

Я с трудом открыла глаза и воткнула палец в дырку на стене, проковыренную еще в детские годы для успокоения нервной системы. Завтракать нужно завтра, а я хотела сегоднякать, потому что не вчерашниковала.

– Мне кофе, – ответила я и удивилась собственному непостоянству.

– Звонила Ирина Алексеевна, спрашивала о тебе!

Я любила Ирину Алексеевну, она была дальней родственницей, но мы не пользовались родством, мы были большими друзьями.

– Что ты ей сказала?

Можно было и не спрашивать, на сегодняшний день ничего хорошего в моей жизни не происходило, и похвалиться матери было нечем.

– Как есть, так и сказала: ты одна, замуж не собираешься, работаешь. Что я могу еще сказать?

– Ты ей всё таким же некрологическим голосом рассказывала? Мам? Ну, вот видишь, как хорошо! Работаю, замуж не собираюсь. Плохо? Плохо нам с тобой? Да? – на самом деле я вредничала, вчерашние события подорвали мою самооценку, и я искала «мышку».

– Ох, Лялька!

– Что, Лялька? Двадцать восемь лет Лялька.

– Какая ты неблагодарная, я замуж из-за тебя не вышла, а ты бросаешь меня и даже не звонишь, я уже без таблеток спать не могу. Женитесь тогда, что ли! Только на какие шиши жить будете, ты не думай, он работать никогда не будет.

– Будет, я ему верю, – меня так и подмывало досадить матери.

– У говорливой овцы все слова – близнецы! Твои ровесницы детей уже в школу водят, а от твоей пипетки не родятся детки.

– Ты так противно говоришь, но я соглашаюсь с тобой. А мне нечего ждать, выбора нет. Где они, хорошие да непьющие? Папа был хороший и непьющий, а ты с ним разошлась. Почему?

– Не задавай идиотских вопросов, не с той ноги встала? Между прочим, наш роман с твоим папой был бурным и красивым. «Держите свои сбережения в банках!» – советовал он друзьям, показывая на меня. Кстати, даже не подозревая, что делает бесплатную рекламу государственному учреждению. Его вклад оказался удачным, его «сбережения» увеличивались не по дням, а по часам, и весь банк радовался твоему рождению.

– Почему я работаю не в банке?

– Здрасьте! Сама захотела в педагогический. Я не учила педагогику, а тебя вырастила, Ты была удивительным ребенком!

– Папа тоже был удивительным мужем, но это не удержало тебя от развода.

Я допила кофе и пододвинула к себе тарелку с кашей. По рисовому чуду растекалось масло, это было достаточно аппетитно, и у меня заурчало в животе.

– Ты меня совсем не любишь, Лариса? – Мать села напротив, у нее были грустные глаза, а губы слегка дрожали. Мне стало жаль её, я, наверное, и правда не умею любить, если всем вокруг плохо, но я совсем не понимала, что нужно сделать, чтобы всем было хорошо.

– Очень люблю, только мне начинает казаться, что ты не научила меня жизни. Подожди, не поднимай брови, я тебя не обвиняю, но жалею. Ты сама не умеешь жить, это очень грустно.

– Ты что говоришь, я не умею жить?! Да мне все завидуют! В твои годы мой ребенок ходил в третий класс! Ты ходила в третий класс…

– На первом курсе я хотела выйти замуж… Кто мне не разрешил? А? Мои дети тоже были бы в третьем классе.

– Тебе меня не понять, я всегда была одна…

– Что значит одна, а я?

– А я? А я? С тобой! Это еще обиднее! Страх потерять твоего отца сделал мою жизнь невыносимой – его никогда не было дома!

– Папа работал и учился на «вечернем», если бы ты настояла, он бы перешел на «заочное».

Даже сейчас мама не могла говорить об отце спокойно, значит, чувства сохранились. Мне было жаль ее.

– Это одно и то же, я все время ожидала!! Это ожидание несоизмеримо не только с жизнью, но и со смертью. Я не могла спать! Снилась женщина, она обнимала Митю, а он целовал ее губы, шею, груди. Их тела переплетались, сливались воедино под стоны, слетающие с губ.

Я поймала себя на мысли, что это очень противно – видеть ревность.

– У папы была женщина?

– Думаю, нет, но я задыхалась от ревности. Шекспировский сюжет…, я нашла в его кармане женский носовой платок. Митя быстро объяснил причину его появления: нашел в аудитории, протер туфли и машинально сунул в карман.

– Прекрасно, такое вполне может быть, если бы папа тебя обманывал, то никаких улик ты бы не обнаружила.

– Твой папа сказал то же самое… Хорошо! Протер туфли, без задней мысли положил в карман… но скажи, пожалуйста, перед кем он хотел порисоваться? Домой не стеснялся приходить в грязной обуви.

– Сказать честно? Убила! Никогда бы не поверила, что можно так раздуть муху, скажи, ты пошутила? И из-за этого грязного платка ты лишила себя мужа, а меня отца? Какое ты имела право отнимать у меня того, кто принадлежал мне? В первую очередь – мне?! Он мой отец! Человек должен расти в семье, понимаешь, в семье! Вы должны были показать мне взаимоотношения между мужчиной и женщиной, мужем и женой, пусть не совсем хорошие, но это пример, а у меня никаких примеров не было. Ни плохих, ни хороших. Поэтому я и не замужем. Я не умею любить!

– Мы разошлись, как тысячи людей. Не сошлись характерами.

Я разволновалась не на шутку, волнение переполняло меня и выплескивалось на самого близкого человека – мать.

– Ответ принимается, следующий вопрос: что такое характер?

– Ты с Андреем поругалась, на мне отыгрываешься? Да? Я не обязана перед тобой оправдываться, выходи замуж и живи без развода, а меня не тронь, – она уткнулась в кухонное полотенце и заплакала.

– Мам, не обижайся, я просто так, мне плохо! Мы с Андреем расстались.

– Надолго? Или как всегда? Доедай кашу, немного осталось, на еду грех обижаться.

Я поддела ложкой холодную кашу, резко бросила ее в тарелку: – Навсегда!

– Сама-то веришь, что говоришь?

– Верю! Он меня продал. За бутылку! – я снова зачерпнула кашу и снова бросила, – чудненько, да?

– Это дорого. И кому же?

– Какому-то забулдыге, – соврала я, – с узеньким лобиком и золотым зубиком. Юр был очень симпатичным, но сейчас это не имело никакого значения.

– Дожила. Зато знаешь, сколько стоишь, – она подошла и обняла меня за плечи, на душе стало спокойнее.

– Андрея забрали в милицию, как думаешь, навестить его или не надо?

Мать отстранилась.

– Делай, что хочешь! Ты – ненормальная! Передачку собрать?

– Мам, а если я пойду, то это будет называться сошлись характерами или не сошлись?

– Конечно, сошлись! Найди его, приведи сюда, корми, пои, одевай, обувай, шнурочки завязывай, – только еще раз говорю: не будет от него толку! Он сколько лет не работает? Не считала? Знаешь, мне не хочешь говорить.

Пятая глава

Я шла на работу отличницей народного образования: мои шаги отличались от топающих рядом размером и плоскостью. Я шла по наклонной. Мне не хотелось рассказывать няне о событиях вчерашнего дня, но мысли о них не покидали ни на минуту. Я думала об Андрее, о милиции и о любви, которая была во мне. Все было ясно и просто: мой мужчина – алкоголик. Мне сочувствовали, меня жалели, предлагали другого мужчину и вдруг – золовка! Она не только не бросила, а нашла, стала бороться, полюбила!

Испугавшись ночного гостя, я сказала первое, что пришло на ум: я – сестра. Сразу стало ясно, что делать – выручать! Чужая шкура ловко сидела на моих плечах, а в своей я отправилась домой, легла спать, а утром пила горячий кофе и ела кашу с маслом.

Таня никогда не опаздывала на работу, она приходила намного раньше положенного. И, как только она вошла в группу, я с бешеной скоростью вылетела из детского сада.

Дверь «миленького и хорошенького» была заперта, а из-под рваного дерматина выглядывала записка. «Ляля, позвони, Юр».

Каменной бабой с острова Пасхи я стояла возле таксофона и накручивала на указательный палец ассоциативную спираль из нитки, непонятным образом оказавшейся на моих джинсах: Андрей, бутылка, водка, г., деньги, е и ё, жалость, золовка,…,х – Цербер, че, ша, ща, э, ю и… Последняя буква алфавита дерзко дрожала размочаленным хвостиком. «Не дождешься!» – я оторвала остаток нитки, закрыла глаза, закружилась под «Чур, не я!» и бросила личностное местоимение на произвол судьбы.

Обратив внимание на мои завихрения, водитель автобуса открыл дверь. Недолго думая, я вскочила на подножку и растворилась в горячих телах пассажиров.

Шестая глава

Всеми цветами радуги в прихожей встретил меня китайский зонтик, висевший вниз головой на крючке.

– Не может быть, – удивилась я, – мама, кто у нас? Ириша?

– Да, Ириша! Я уже не в том возрасте, чтобы быть Ириной Алексеевной, мне скоро пятьдесят!.. – послышалось из ванны, – я быстренько.

Мать надевала пододеяльник на гостевое одеяло, по выражению ее лица было нетрудно догадаться, что она в хорошем расположении духа.

– Нам Ирина Алексеевна звонила вчера. Почему ты мне не сказала, что она приедет?

– Хотела сделать сюрприз, а что такое?..

– Сюрприз? Я почти пять часов слонялась по городу, места нигде не находила…, мама, у меня нет слов. Почему ты так поступаешь со мной?

– Как, Ляля, что случилось? Она у нас! Сейчас увидитесь. В чем проблема? Пожалуйста, не позорь меня.

– Я рождена для сюрпризов…. А ты знаешь, что синоним сюрприза – шок?!

– Хватит демагогию разводить! В моей жизни тоже есть черные полосы, но я стараюсь держать себя в руках. Есть будешь?

– Легко.

– А вот и дева чистой красоты, – Ириша сжала в объятиях Ларису, – хороша! Слушай, ты чертовски хороша! Знаешь об этом? Нет? Я тебе расскажу. Ну, что, по чайку?! Иди сполоснись, а я пошуршу на кухне. У меня для тебя сюрприз!

По моему телу пробежала радостная змейка, я обняла Иришу, ткнулась носом в накрученное на голову полотенце и спросила: – Ты надолго?

– Потом, потом, все потом, иди, дорогая, иди!

Месяц назад мы обновили сантехнику, и новый душ назвали «Шарко». «Шарко» выдавливал глаза, вдавливал нос, растягивал губы, и в какой-то момент мне показалось, что все личные черты размылись, а безликость стала прилипать к затылку.

– Ты там не утонула? Сейчас дверь разнесу! Хватит балдеть! Всю красоту смоешь. Выходи!

Коротенький махровый халатик прилип к мокрому телу, а с волос бежали капельки воды, как с носка, привязанного к крану в Андреевской квартире. Не смытая тоска подбиралась к голове.

– Возьми полотенце и высуши волосы, их нельзя долго держать мокрыми, теряется блеск.

– Я хочу подстричься.

– В монахини? Думаешь, ты одна? Все хотят. Женя, скатерть есть? Доставай белую скатерть, мы будем заливать ее вином.

Она расстегнула молнию на пузатой сумке и достала бутылочку хорошего вина, лимон, апельсины и «Рафаэлло».

– Ирочка, салатик будем? – крикнула мать из кухни.

– Никаких салатиков и никаких Ирочек, только Ириша! Мой мужчина зовет меня – Ириша. Нисколько не удивлюсь, если так зовут его жену.

– Девочки, это вам, быстренько прилепите к своим шикарным лбам по звезде, а мишурой украсьте волосы и грудь. В общем, что хотите, то и украшайте.

– За окном разгар лета, откуда у тебя это?

– От знакомого верблюда! Все «о, кей!» – быстро наряжайся!

Ириша надела голубой шелковый, жутко приталенный сарафан, а на лоб приклеила тоненько нарезанным пластырем серебряную звезду.

– Делайте как я, делайте лучше меня! Лялька, найди-ка мне пустую трехлитровую банку и старую газету. Это пока все, что мне нужно от тебя. Женя, что будем делать? Ляльке плохо, ей гораздо хуже, чем ты мне рассказала по телефону. Сейчас мы накроем на стол и вместе с часик посидим, а потом ты должна уйти. Найди какой-нибудь предлог: рано вставать, болит голова, надо искупаться, короче – думай!

– О чем ты говоришь? Конечно! Я тебя для этого и попросила приехать. Вообще не знаю что делать.

– Вот банка, вот газета. Что дальше? – поинтересовалась я.

– Заталкивай газету в банку. Вот так скомкай и затолкай, – Ириша учила воспитательницу высшей категории, как правильно мять бумагу.

– И всё?

– И всё! Нет, не всё, есть какая-нибудь пустая бутылка?

– Пустая? Вряд ли, посмотрю.

Праздничный стол был накрыт! Звезды заканчивали приготовления. Ириша пересмотрела множество банок и бутылок, но ни одна из них ее не устраивала, и вдруг, в тот момент, когда я стала смеяться, Ириша ткнула пальцем в пустую бутылку из-под минеральной воды и радостно сообщила: «Вот что нам нужно!».

– Учись, Ляля, пока я жива! – она расстелила газету на кухонном столе, поставила на нее пластмассовую бутылку, сняла со стены отбивной молоточек, из безразмерной сумки достала баллончик с силиконовым герметиком и, подставив рукоятку к днищу баллончика, стала выдавливать содержимое.

Силикон обволакивал бутылку и увеличивался в размерах.

– Женя, давай вату, спички и зеленку.

– Ты настоящая волшебница! – Женя не смогла сдержать восхищение, – Настоящая елка! А сколько снега, на лапах просто комья снега, так быстро, так оригинально!

– Круто! – подтвердила я, – только пахнет.

– Пять минут и все выветрится. В жизни есть место для подвига, а в бочке меда всегда есть место для ложки дегтя.

– Минуточку, – Ириша снова открыла сумку и достала красную свечку-сосульку, – сейчас мы ее воткнем в горлышко, подожжем и можно садиться за стол. Сюрприз готов!

Мы пили друг за друга, за тех, кто в море, за Новый Год, нам было весело, и только свечка плакала парафиновыми слезами на силиконовый сюрприз.

У матери от вина разболелась голова, она ушла в свою комнату.

– Мама в своем репертуаре, ей невозможно угодить. Даже при тебе показывает свои капризы. Ничего у нее не болит, просто не в центре внимания. А она это не любит.

– Я тоже не люблю. Ну, рассказывай, как ты живешь? Мне так интересно слушать молодость… сбросить бы несколько годков… я бы не отказалась.

– Даже не знаю, о чем рассказывать, эта неожиданная встреча Нового года всё, что было у меня, во мне и со мной, каким-то образом сделала таким далеким, таким прошлым, грустным…

– Ну, ну, ну, это ты зря. Без прошлого нет настоящего, а на чужих ошибках никто не учится.

После моего рассказа Ириша долго молчала, несколько раз выходила на балкон курить, переоделась и вкрадчиво спросила:

– Ты любишь Андрея?

– Мне казалось, что люблю, но после того, как я узнала золовку, я не могу назвать свои чувства любовью.

– Лариса! Ты не можешь быть золовкой! Чтобы ею быть, нужно выйти замуж за мужчину, у которого есть сестра, а ты вообще не замужем – это первое, а второе – надо прожить с мужем много лет, потерять его, как твоя золовка. Понимаешь, о чем я говорю? Она зрелая женщина, у нее хорошая зарплата. Первоначально она посадила его за свой стол. Ты можешь посадить?

– Конечно, нет.

– А почему он не делает тебе предложение?

– Ему это не надо, он был женат. Недостатка в женщинах нет.

– Лялька, слушай, до меня только сейчас дошло: ты и правда можешь стать хорошей золовкой! Как там зовут молодого человека, от которого ты улизнула? Юр? Выходи за него замуж, роди ему дочку, или сыночка, а потом… ну можно просто развестись и… бросайся на великое исцеление. Как я придумала?

– Просто супер! За последнее время я смеюсь так легко впервые.

– Смотри, смотри, огненная капля на самой новогодней елке колеблется, приседает и снова выпрямляется. Это потому, Лялька, что огонь либо есть, либо его нет совсем, поняла?

Мы с Иришей допили вино, съели все салаты, приготовленные мамой, поджарили сосиски на газовом костре, проткнув трезубыми шампурами и после всенародной песни «Напилася я пьяна» решили объявить войну алкоголизму, уничтожив спиртное.

Утиным шагом я подошла к серванту, достала злейшего врага всех времен и народов с женским именем Изабелла, подаренного благодарной родительницей и, глядя в ясные краски этикетки, произнесла: – Приказано уничтожить!

Мы выполняли приказ и пели «В лесу родилась елочка» до тех пор, пока мама не развела нас по кроватям.

Я спала спокойно и глубоко, как рыба-плоскодонка в реке, являющейся истоком бурного моря, а проснувшись, обнаружила, что в квартире кроме меня никого нет.

Ирина Алексеевна уезжала так же внезапно, как и приезжала, потому что она приезжала в гости, а не на жительство.

Самая новогодняя елка стояла на пианино, я села на стул-вертушку, подняла крышку и бросила руки на клавиши:

…После последнего аккорда из-под полочки для нот на клавиатуру выпал маленький белый листочек. Это была весточка от Ириши.

«Лялька! Звезды зажигаются, если в них нуждаются!»

Радость бросилась по щекам, я закрыла лицо руками, и пальцы соприкоснулись со звездой.

Седьмая глава

Я вышла из дома и отправила на четыре стороны света положительные флюиды.

Возле газона стоял сосед «Д». Увидев меня, он сорвался с места, припарковал свои длинные ноги возле моих и стал трясти за плечи.

– Кого я вижу! Сколько лет, сколько зим! Вот это женщина!

О том, что мы виделись буквально вчера, я скромно промолчала, мы даже не поздоровались.

– Как поживаешь? – задала я дежурный вопрос, чтобы быстрее закончилась трясучка.

– Вот это да! Все нормально? – Он вертел меня как глобус, рассматривая спереди и сзади. – Все нормально?!

– Просто за-ме-ча-тель-но! – пропела я и оказала сопротивление очередному витку.

Активность «Д» улетучилась, он стал жаловаться на почечную колику и сволочей родственников, живущих, как назло удачно и в здравии. Потом началась политинформация на тему: «Кому живется весело, привольно на Руси?» «Д» жилось плохо.

– Мне никто не может помочь в одном деле, может ты, а? – кокетливо прогундосила я.

«Д» отступил на полшага и посмотрел на часы:

– Сейчас некогда, спешу. В следующий раз. Лады?

– Лады, – со вздохом облегчения ответила я, зная, что другого раза не будет.

Начался дождь. Это не входило в мои планы: увеличенные до небывалых размеров ресницы потекли, а глаза защипало. Я спряталась под деревом, прижалась к деревянному столбу и решила, что именно так начинался всемирный потоп.

Дождь уже не лил, он хлестал землю и мои белоснежные туфли, в которые еле-еле всунула ноги, наполнились природными ресурсами и заквакали.

Совершенно неожиданно мимо моего кудрявого убежища проскакал полулысый мужчина в зеленом. Несмотря на сырые обстоятельства, мой нос уловил запах мужчины. Он показался знакомым.

Полулысый в зеленом поскользнулся и, изобразив замысловатый пируэт, растянулся во весь рост.

Я ойкнула и хихикнула. Полулысый в зеленом не подавал никаких признаков жизни.

– Эй, вы живы? – ответа не последовало.

Дождь прыгал по спине и лысине, орошая остатки сухих волос. Черный туфель пошевелился.

– Так вы живы!? Ну, ну, молчите, только вылезайте поскорее из лужи. Идите под дерево.

– Где хочу, там и лежу! – с достоинством ответил голос из лужи.

Я переступила с ноги на ногу, и туфли предательски чвакнули.

– Хочешь сказать, что ты – Царевна-Лягушка?.. Не тянешь!

– Что я должна сделать, чтобы Вы, наконец, вылезли из лужи?

– А я и не собираюсь из неё вылезать.

– Что же вы хотите?

– Ложись со мной. Скажу!

Предательские флюиды, они не дали мне даже рассердиться. В конце концов, я имею право быть там, где мне хочется.

– Лягу. И что?

– Ничего. Будем лежать вместе.

Я вышла из-под кроны и подошла к луже. Мне ужасно захотелось лечь рядом с ним. Я приподняла подол платья и встала на колени.

– Твоё платье не стоит того, чтобы приподнимать подол, ложись!

Он был прав: платье ничего не стоило. Я легла рядом и тут же на моих плечах оказалась его рука. Желанная до головокружения.

– Юр! Ты – полулысый в зелёном, – шепнула я ему на ухо.

– Ну и что? Лето!