Читать книгу Сборник редакторских анонсов литературного портала Изба-читальня. Том второй. Проза - - Страница 8

Однажды Король спросил у Художника:

– Твои картины известны за пределами нашего королевства, они прекрасны. Так почему же ты беден, Художник?

– Наверное, потому, что мне за мои картины платят медью, а не золотом, – улыбнулся в ответ живописец.

Тогда Король сказал:

– Я дам тебе столько золота, сколько сможешь унести, если ты нарисуешь мне такую картину, прекрасней которой не было бы во всем свете!

– А что бы ты хотел видеть на этой картине, мой Король?

– Я не знаю, Художник, – Король задумался. – Что-то удивительное и прекрасное…Такое, чтобы мне хотелось любоваться той красотой каждый день! Пожалуй, я бы даже назначил тебя придворным живописцем, если бы твои кисти смогли исполнить мое желание. Но если ты не сумеешь нарисовать картину, какая чудится мне в моих мечтах, я прогоню тебя прочь.

Художник поежился на холодном ветру, кутаясь в свой старенький плащ, машинально пошарил в пустом кармане брюк, махнул рукой и сказал:

– Была – не была, Ваше Величество! Не велика будет потеря, если в твоем королевстве вдруг станет одним живописцем меньше. Я попробую нарисовать тебе чудесную картину!

– Что ж, – Король благосклонно кивнул. – Сроку тебе – до последней радуги. Когда погаснет последняя радуга, я приду смотреть твои картины.

С того дня поселился Художник в королевском замке. Стал он жить сытно и вольготно, ни в чем ему отказа не было. Но чем привольнее становилась жизнь Художника, тем чаще вспоминал он свой старенький этюдник, черный потертый плащ и с тоской глядел на дорогу, что убегала из королевского замка в залитые ярким солнечным светом поля.

Из окна его комнаты было видно, как поднималось над городом солнце, как легкой кистью касалось оно шпилей и флюгеров, осыпая их сияющей позолотой. Случалось, что вдруг небо хмурилось, и на нем собирались тучи. Тогда Художник садился у окна и ждал.

Ждал, когда летний дождь, словно маленький барабанщик, пробежится по черепичным крышам, прошлепает босиком по лужам и до блеска вымоет гранитные мостовые.

Но больше всего Художник любил тот миг, когда после дождя сквозь тучи вновь пробивался первый солнечный лучик и зажигал радугу! Она сияла и переливалась в небе яркими красками, накрывая волшебным светом весь город! В такие минуты Художник был счастлив. «Ах, если бы мне однажды удалось нарисовать вот такую же сказочно волшебную картину! Прекрасную, как сама мечта! Вот удивился бы Король!»

Но время шло, лето подходило к концу, а желанная картина так и не получалась. Много разных полотен создал Художник, и все они радовали глаз! На одном – Король на охоте! Его конь мчит вперед, едва касаясь копытами земли! А на другом – Король в Тронном зале, в бархатных, шитых золотом, одеждах, его лицо торжественно и величественно. С третьего полотна Король улыбается, оглядываясь через плечо, стоя на крепостной стене города. Ни один Художник раньше не рисовал Короля таким удивительно разным! Но ТОЙ САМОЙ картины не получалось. Художник никак не мог ее придумать!

«Интересно, – однажды подумал Художник. – Сколько времени осталось до последней радуги?» Он закрепил на мольберте чистый холст, окунул кисть в краску и вдруг застыл, пытаясь поймать ускользающую мысль. «Снова рисовать портрет Короля? Их уже больше, чем достаточно! Они все хороши, но ни один из них не греет мне душу…»

Художник взглянул в окно: там сияло солнце, черепичные крыши домов пестрой мозаикой раскинулись по склонам холмов, в садах ветки клонились к земле под тяжестью спелых яблок, ребятишки пестрыми стайками носились по улицам. Ах, как было здорово там, за окном королевского замка!

Художник не стал рисовать очередной портрет Короля – словно продолжение городских улиц, на его холсте вдруг тоже запестрели черепичные крыши домов. Они словно скользили по холсту, утопая в зелени садов и растворяясь в невесомой вуали белоснежных облаков!

Внезапно свет за окном потускнел, свинцово-фиолетовая туча закрыла солнце и крупными, тяжелыми каплями застучал по крышам озорной дождик. Художник отложил в сторону свои кисти и подошел к распахнутому настежь окну. Он вдыхал полной грудью свежий аромат дождя и думал о том, как давно не чувствовал на своих плечах промокшего плаща. Он взял в руки хрустальный бокал и потянулся навстречу дождю.

– Динь! Динь! Динь! – звенели капли по стенкам бокала, наполняя его звонкой прозрачной симфонией летнего дня.

Порыв ветра в нескольких местах разорвал фиолетовую тучу, и солнечные лучи, протиснувшись сквозь прорехи, нарисовали на небе пеструю радугу! «Ах! Как она прекрасна! – обрадовался Художник, и тут же с сожалением вздохнул. – Неужели последняя? Вот было бы удивительно наполнить радугой этот бокал!» Он смотрел, как переливались разноцветно-прозрачные радужные полоски, и думал о том, что только волшебный, Солнечный, художник смог бы нарисовать такую радугу на картине! И она была бы, как настоящая! И чтобы по ней можно было дойти до самого солнца! Вот это было бы настоящее чудо!

А солнце, наконец, сбросило с себя сердитую тучу, и вновь радостно засияло над городом. Остатки разноцветных капель едва осязаемым шлейфом рассыпались повсюду, щедро даря прохожим радость. Художник очнулся от мечтаний и осторожно поставил на подоконник хрустальный бокал, почти до краев наполненный дождевой водой.

– Динь! – запоздалая капля упала в бокал, всколыхнув в нем настоящую бурю! Словно задели незримую струну! Художник удивленно оглянулся.

* * *

Она стояла на самом краю бокала – совсем маленькая, тонкая, словно былинка, и прозрачная, как хрусталь! Легкий ветерок касался ее волос, и они развевались невесомым прозрачным шлейфом из тонких, почти невидимых, нитей. Платье, молочно-белесое, как утренний туман, изящно облегало ее стройную фигурку. Она смотрела на Художника и улыбалась.

– Ты кто? – прошептал изумленный Художник.

– Вильгельмина, – хрустально чисто прозвенел ее голос. – Я маленькая капелька, дыхание прошедшего дождя, осколочек той самой радуги, красками которой ты хотел наполнить этот бокал. Но радуга рассыпалась – и вот я здесь. А что ты делаешь в королевском замке, Художник?

– Вильгельмина? Какое красивое имя! Но разве ты похожа на радугу? Радуга – она яркая, разноцветная, а ты прозрачная и невесомая, как ветерок… Почему я не встречал тебя раньше?

– Когда рассыпается радуга, ее краски растворяются повсюду – в садах, в реке, в поле, в твоих глазах. Раньше ты не встречал меня, потому, что никогда не пытался собрать рассыпавшуюся радугу. Но ты не ответил мне, Художник – почему ты сегодня здесь, в этих каменных стенах? Почему я давно не видела тебя на улице?

– Я беден, а впереди – холодная зима. Король обещал мне достойную награду, если я смогу нарисовать самую прекрасную картину на свете, – печально вздохнул Художник и наклонился, чтобы лучше рассмотреть маленькую капельку на кромке бокала. – Но если истечет срок, а я не смогу выполнить это условие, то мне придется покинуть наше королевство.

Невесомо ступая по хрустальной кромке бокала, Вильгельмина подошла ближе и взглянула на картины, которые висели в комнате Художника. Ее лицо то темнело, как океан в бурю, то становилось чистым и прозрачным, как горный родник.

– Ты очень хороший Художник, – наконец сказала она. – И эти картины, они все прекрасны…. Только понимаешь, мой талантливый друг, в них есть краски, но нет жизни. В них ты идешь за Королем, в тени его славы, а у тебя должно быть собственное имя.

– Разве у меня нет имени? – удивился Художник. – У каждого человека есть имя! Ведь даже у тебя оно есть – Вильгельмина!

– Имя художника только тогда имя, когда оно идет впереди него.

– Разве не слава и почет дают дорогу такому имени? – с досадой спросил Художник. – И где же их искать, если не в королевском замке?

Вильгельмина засмеялась, словно заиграла скрипка:

– Много королей будет на твоем пути, Художник! Не гонись за их славой, пусть короли идут по твоим следам!

– И как же мне быть? Что я, по-твоему, должен для этого сделать?

– Собери радугу!

Художник взял в руки бокал и посмотрел сквозь него на солнце:

– Я пытался собрать осколки радуги, но вода в бокале прозрачна, все краски исчезли…

– Ах, какой ты смешной, Художник! – смех Вильгельмины рассыпался по каменным стенам солнечными зайчиками. – Чтобы собрать радугу, мало одних красок! Здесь нужны чувства! Понимаешь, у каждого СВОЯ радуга. И только тогда, когда чувства и краски сольются воедино – только тогда вспыхнет ТВОЯ радуга, Художник! Только тогда Король узнает твое имя! И только тогда ты сможешь нарисовать картину, прекраснее которой нет в целом свете.

– Краски и чувства? – Художник устало опустился в кресло. – Чувства внутри меня, а краски – снаружи. Как можно это соединить?

– Посмотри на этот холст, – Вильгельмина кивнула на стоявшую у окна картину. – На нем продолжение того, что ты видишь за окном, верно?

Художник кивнул.

– Ты должен рисовать так, чтобы твои картины были продолжением твоих чувств, а твои чувства отражались бы в твоих картинах! Тогда твое имя будет идти впереди тебя.

Художник молчал и смотрел широко распахнутыми глазами на неуловимо прозрачную маленькую капельку на кромке хрустального бокала.

– Если твои чувства так же сильны, как твой талант, у тебя все получится! – продолжала Вильгельмина. – Давай попробуем, Художник? Вспомни о своих чувствах! Они в твоем сердце! Это же так просто – собрать радугу! Чувство-цвет! Вот, например, КРАСНЫЙ…

* * *

Красный, как маковый цвет, закат наполнял собой целый мир. Даже белые розы в руках придворного Шута казались алыми! Не снимая шутовской колпак, он опустился на колени и положил цветы к ногам своей Королевы… А она была ослепительно молода и непозволительно прекрасна! И только легкая тень обреченности выдавала в ней невольницу. С тех пор, как Король привез ее из далекой заморской страны, Шут потерял покой.

– Шут! Мой верный Шут! – восклицал упоенный счастьем молодой Король. – Вот моя невеста! Радуйся, Шут! Тебе ли, дураку, понять, сколько она мне стоила!

И Шут радовался, как велел ему Король. До тех пор, пока не заглянул в ее глаза, бездонно-синие, как апрельское небо и бесконечно печальные, как сама неизбежность… И тогда замолчал разум, заговорило сердце!

На королевской свадьбе Шут был самым веселым и шумным! Он веселил гостей, пел песни Королю, улыбался молодой Королеве. Но лишь она видела отчаяние в его веселье, неудержимую тоску в песнях и глубокую грусть в улыбке… И не могла она отвести взгляд от пестрого колпака на голове Шута. Каждый раз ее сердце замирало при надрывном звоне его старенькой лютни. И не было больше никого вокруг…

Шут не боялся эшафота, он с облегчением бы сложил голову на плахе, если бы шел туда один…

– Мой Король! – Шут говорил медленно, последнее слово приговоренного обязан выслушать даже король. – Ты можешь казнить меня самой страшной казнью, и я с повиновением приму ее. Но молю тебя – не причиняй боли своей прекрасной Королеве!

– А ты что скажешь, моя неверная супруга? – Король был хмур.

– Мой Король! – молодая Королева впервые взглянула в глаза Королю без страха. – Твоя власть воистину велика, но даже ты не можешь никому приказать быть счастливым! Я не молю тебя о пощаде, но не казни своего Шута из-за меня!

Их вывели на высокий скалистый обрыв – двоих… Они стояли на самом краю, держась за руки – прекрасная Королева и придворный Шут.

– Я исполню ваши последние желания, – сурово молвил Король. – Я не причиню боли Королеве и не казню своего Шута. Но хватит ли у вас самих сил принять смерть добровольно?

Потом Король долго смотрел вниз, где волны бились о гранитные скалы – они были багряно-красными от крови…

…Художник открыл глаза:

– Верно, Вильгельмина! КРАСНЫЙ – это любовь, страсть, самоотречение, преодоление и… снова любовь… Это сильный цвет!

Художник взглянул на хрустальный бокал – вода в нем была ярко-алого цвета! Она клубилась, растекалась внутри, словно волны, что шумели у скал. Лицо Вильгельмины тоже отражало красные блики:

– Видишь, Художник – у тебя все получается! Но у радуги семь цветов, и следующий – ОРАНЖЕВЫЙ!

* * *

Оранжевый песок, оранжевое солнце, оранжевая жажда в глазах…Раму изнемогал от жажды и зноя. Но сильнее жажды жгла сердце досада! Старейшины не поверили ему, когда он сказал, что за Оранжевым барханом должна быть вода!

– Ты молод и глуп! – вождь сердился. – В пустыне нет воды! Оранжевый бархан – это смерть!

– Вождь! – восклицал Раму. – Ты мудр! Скажи мне, почему все – львы, слоны, антилопы – все идут за Оранжевый бархан? Неужели они все идут умирать?

– Упрямец! – разгневался Вождь. – Иди и ты к Оранжевому бархану! И пусть разум вернется к тебе хоть перед смертью!

Раму очнулся от сильного прикосновения:

– Что ты делаешь здесь, Человек? – огромный черный Слон, как гора, возвышался рядом.

– Убей меня, Слон! – воскликнул Раму. – Я очень устал и хочу пить!

– Встань, глупый Человек! – Слон покачал головой. – Там, за Оранжевым барханом, вода! Много воды! Надо только пройти еще несколько моих шагов!

Стоя на вершине Оранжевого бархана, Раму увидел синюю реку, зеленые берега, услышал птичий гомон!

– Даже мудрейшие могут ошибаться, – сказал Слон. – Не верь словам, верь истине!

…Художник взял в руки бокал: в алой воде дивными узорами распускались оранжевые цветы!

– Я понял, Вильгельмина! ОРАНЖЕВЫЙ – это знания, успех, восторг, истина!

– Ты все правильно понял, Художник! Давай теперь представим, чем может стать ЖЁЛТЫЙ?

* * *

Желтый цветок подсолнуха склонялся над ней, закрывая лепестками от желтого солнца. А золотисто-желтые солнечные зайчики рассыпались по ее нарядному и тоже желтому платью. А она сидела на скамейке и плакала.

– Девочка, почему ты плачешь? – спросил проходивший мимо Мальчик.

– Там, у соседской калитки, сидит большая собака! Я боюсь ее!

Мальчик подал ей руку:

– Идем! Я не дам тебя в обиду!

Они шли по дорожке, он крепко держал ее за руку. А вокруг был ослепительно желтый и удивительно теплый день! И большая собака оказалась добродушным косматым псом! И высохли слезинки! И улыбалась Девочка! И был смелым Мальчик!

…Художник взглянул на бокал: в самых серединках оранжевых цветов засияли солнечно-желтые звездочки!

– Желтый цвет – это очень теплый цвет! – воскликнул Художник. – Это дружба, радость, счастье! ЖЕЛТЫЙ цвет – невероятно добрый цвет! Верно, Вильгельмина?

– Верно, Художник! Это цвет твоего детства – когда дружба – бескорыстна, радость – искренняя, а счастье – бесконечно!

– Тогда я знаю, что будет дальше! – восторженно воскликнул Художник. – Дальше будет ЗЕЛЁНЫЙ!

* * *

Зеленый туман, густой и почти осязаемый, закрывал все вокруг – не было ни моря, ни неба, ни берега… Рыбак, отчаявшись и окончательно потеряв надежду, лег на дно лодки. Зачем он здесь? Он, молодой и сильный, хотел загарпунить большую рыбу! Тогда бы он был первым среди рыбаков! И тогда бы его мать гордилась им. Но сейчас, когда вокруг этот невероятно густой и зеленый туман, когда сломана мачта и порван парус, а весла практически бесполезны – сейчас надо достойно встретить свой конец. «Не я первый и не я последний», – думал Рыбак.

Вдруг лодка качнулась – кто-то большой и сильный задел ее дно снизу. Рыбак приподнялся на локте:

– Кто здесь?

– Я та, за кем ты пришел сюда, – прозвучало из глубины.

Огромная рыбина высунула из воды гладкую черную голову.

– Рыба? Я теперь не трону тебя, не бойся, – вздохнул Рыбак. – Хорошо, что ты здесь, и я не один. Ты будешь ждать моего конца?

– Нет, Рыбак, я помогу тебе! – и Рыба нырнула под лодку.

Рыбак вдруг почувствовал, что его лодка довольно быстро движется. И надежда затеплилась в его сердце.

Скоро зеленый туман отпустил лодку, и Рыбак увидел знакомый берег.

– Дальше ты дойдешь на веслах, – проговорила Рыба.

– Скажи мне, Рыба, зачем ты спасла меня? Ведь я хотел поймать тебя? Когда я починю свою лодку, я снова пойду в море – за тобой!

– Когда ты починишь лодку, тогда мы еще посмотрим, кто из нас двоих окажется сильнее! А сегодня я дала тебе надежду на завтрашний день! – Рыба плеснула хвостом и ушла в море.

…Зеленые завитки листьев закружились узором вокруг оранжевых цветов. Художник улыбнулся:

– Да, Вильгельмина, ты права – ЗЕЛЕНЫЙ цвет – это цвет надежды!

– А еще – это стремление, желание и откровение, – улыбнулась в ответ Вильгельмина. – Теперь мой любимый цвет – ГОЛУБОЙ!

* * *

Голубой купол неба безоблачным шатром накрывал весь мир! Высоко в небе парила Птица. А внизу – в голубой дымке таял лес, река, город.

«Как красиво! – думала Птица. – И как здорово, что у меня есть крылья! Я могу видеть все и сразу! И это прекрасно!»

Из глубины голубой реки в небо смотрел старый Сом: «Это хорошо, что я живу на дне этой реки и могу видеть Птицу в голубом небе! Такой красоты не видит никто в мире!»

А в лесу на старый пенек забрался маленький Ёжик. Это было первое лето в его жизни.

«Как прекрасен мир! – думал Ёжик. – Эта голубая река – она течет РЯДОМ со мной! Этот лес – он шумит ВОКРУГ меня! И это небо – оно раскинулось НАДО мной! Это так прекрасно, что я – маленький Ёжик!»

….Художник сидел в кресле с закрытыми глазами и улыбался. Вильгельмина терпеливо ждала.

– ГОЛУБОЙ цвет – это счастье, – наконец, тихо прошептал Художник. – Это восхищение, радость… Это начало. По-моему, так!

– Ты все схватываешь на лету! – смех Вильгельмины звучал в тишине, как музыка. – Ты чувствуешь цвета сердцем и видишь чувства душой. Уже пять цветов в твоем бокале! Взгляни-ка теперь на СИНИЙ…

* * *

Синий вечер опустился на землю… Высоко в синем небе зажигались первые звезды. Снег из белого тоже превратился в синий. Синие сумерки накрыли маленький домик. И только упрямый огонек свечи пытался разорвать синюю пелену!

Она ждала Его уже давно. Но осень сменилась зимой. А Он не возвращался. Наконец, таким же, тоже синим, утром, Она получила письмо, в котором Он писал, чтобы она больше не ждала Его…

А Он тем временем уже шел вперед за Другой, сквозь синюю метель. Только та, Другая, и не собиралась Его ждать… Когда Он встретился с ней, с Другой, она улыбнулась Ему и сказала, что Он ей совсем не нужен…

Синий вечер, синие сумерки, синее утро, синяя метель…

…Синий иней покрыл хрустальные стенки бокала. Художник глубоко вздохнул:

– Ожидание, тоска, разочарование и пронизывающий душу холод… Вот что означает здесь СИНИЙ цвет…

– Что ж, Художник! Еще немного усилий – Вильгельмина поежилась от холода, наступив босой ногой на синий иней. – Остался последний цвет – ФИОЛЕТОВЫЙ!

* * *

Фиолетовый, как пролитые чернила, и приторно едкий дым стелился над полем брани. Множество павших воинов, и своих, и чужих, лежали на земле. Стаи фиолетово-черных воронов кружили над ними, предвкушая кровавое пиршество.

Генерал устало снял шлем и оглянулся вокруг:

– Тяжелая была битва, верно, мой храбрый Воин?

– Верно, мой Генерал, – взгляд Воина был мрачен.

– Ценой жизни многих солдат мы отстояли наш город, это наша победа! Но я вел их в последний бой, и как Генерал, должен просить прощения у их матерей за это…. Не так ли, Воин?

– Нет! Не так! – острый меч полоснул Генерала по открытой шее. – Теперь я – Генерал! И слава победителя – теперь моя! Я попрошу прощения у твоей матери!

Фиолетовый дым закрыл солнце, а город потерял своего Генерала…

…. Художник сжал руками виски, морщась от боли:

– Вильгельмина! Радуга такая красивая, в ней столько сильных чувств! Неужели так необходимо, чтобы в ней были скорбь и предательство! Ведь именно их отражает ФИОЛЕТОВЫЙ цвет?

– Как же ты не понимаешь, Художник? В радуге должны быть ВСЕ цвета – только тогда она радуга! А в цветах должны быть ВСЕ чувства – только тогда сильнее любовь, крепче дружба, ярче надежда и полноценно счастье!

* * *

Хрустальный бокал волшебно переливался всеми цветами радуги, солнечные отблески струились сквозь него чарующей музыкой. Вильгельмина тоже вся сияла и переливалась всеми красками, что были собраны в бокале.

– Пришло время последней радуги, Художник! Разбей бокал! – ее дивный голос звучал радостно и призывно.

– Как разбить?! – недоумевал Художник. – Ведь радуга, она же снова рассыплется!

– Не бойся, Художник! Ты уже собрал свою радугу! Ну же!

Художник поднял бокал и с силой бросил его на каменный пол. Сотни хрустальных осколков солнечными брызгами разлетелись по всей комнате! А на холсте, над нарисованным городом растеклась, переливаясь всеми цветами и красками, задевая все струны чувств и переживаний, удивительно прекрасная радуга! Вот она добралась до края полотна, на секунду замешкалась – и вырвалась прямо в распахнутое окно! От удивления Художник не мог вымолвить ни слова. Он протянул ладонь к радужной кромке – радуга оказалась теплой и упругой!

– Ну, что же ты, Художник? – Вильгельмина сверкала и сияла, как самый настоящий осколочек большой радуги.

– Прекрасней этой картины нет в целом свете! Не за этим ли ты здесь? Это последняя радуга – и она твоя! Иди же, Художник, не бойся! Все так, как ты хотел – на цыпочках, до самого солнца! Только сними ботинки, цветные чувства не терпят грубой подошвы.

Художник наклонился, снял обувь и осторожно ступил босиком на радугу. Она слегка покачнулась, но удержала его.

– Вильгельмина! А эта радуга настоящая? Я никогда не ходил по радуге! Ведь если она исчезнет… – у Художника перехватило дыхание, – я же не смогу, как ты – раствориться в облаках?

– Не бойся, Художник! Она не исчезнет, ты сам создал ее. И теперь у тебя есть имя, береги его! Всегда знай себе цену и не разменивайся на королей! Теперь короли будут снимать шляпу перед твоим именем!

И Художник, сначала робко, на цыпочках, а потом все смелее и смелее пошел вперед, босиком по радуге. Далеко за горизонтом остался королевский замок. Его стены серой громадой рухнули куда-то, словно и не было их вовсе… Внизу, под самой радугой, простирался город – яркий, пестрый, с черепичными крышами, с флюгерами и колокольнями, с фонарями и мостами! Люди смотрели вверх и восхищались:

– Ах, какая красивая радуга!

– Смотрите! Это же наш Художник! Какой он сегодня счастливый!

Птицы касались крыльями его волос, розы в садах кивали ему своими бутонами, теплый ветер щекотал его босые ноги, дети радостно улыбались ему вслед, а короли смиренно снимали шляпы…

И Художник все шел и шел по радуге, над городом, над лесом, над речкой, шел легко, навстречу солнцу, раскинув в стороны руки, и не прятал счастливых глаз! Радужные полоски искрились и переливались, ускользая и растворяясь в небе, рисуя в сердце каждого прекрасную, как сама мечта – картину, краше которой нет в целом свете…