Читать книгу Семья и деторождение в России. Категории родительского сознания - Группа авторов - Страница 7

В приведенной в начале предыдущего раздела цитате делается отсылка к медицинскому дискурсу – «бросить пить», «сделать прививку от краснухи», а через него – к авторитету медицины. Это вполне возможный вариант аргументации потенциальных родителей, но могло бы быть и по-иному. Например, могла бы быть отсылка к богословскому дискурсу – «перед рождением мы долго молились и постились» или к эстетическому – «я хотела, чтобы моя девочка была красивой, у меня был бзик какой-то, и мы специально поехали во Францию – от Парижа по Луаре, потом Альпы… потом родилась Кристина». Тезис состоит в том, что медицина представляется человеку наших дней естественным решением проблем больных людей, но, кроме этого, она представляется естественным решением проблем потенциально больных людей, то есть всех людей. Поэтому при обсуждении не только проблемных, но просто неинституционализированных ситуаций и действий, связанных с деторождением в частности, медицинский аргумент выходит на первое место. Любая другая логика аргументации собственных решений, оказывается вторичной.

Очень не хватало человека, у которого можно что-то про ребенка спросить, получается, по любому вопросу – к врачу, а там вопросы, начиная от того, крестить ребенка или нет (не ко врачу же с этим), до всяких там: если грудь не берет, что делать, как брать его, как себя вести, то есть много вопросов, которые не ко врачу, но задать их больше не кому (Елена. Москва. 24 года. Один ребенок).

Иными словами, можно предположить (и это предположение потребует дополнительной расшифровки), что медицина (ее совершенствование и некоторые отрасли) в какой-то степени влияет на общую тенденцию снижения рождаемости, в силу того что именно этот институт монополизировал в обществе модерна решение вопросов деторождения[30].

В демографии, в частности, и в социальных науках в целом при анализе влияния медицины на прокреативное поведение человека главным образом поднимались три темы:

1. Контрацептивная медицина способствовала снижению рождаемости.

2. Медицина снизила смертность (в первую очередь младенческую, увеличила продолжительность жизни), и ответом на это стало снижение рождаемости.

3. Медицина способствует росту рождаемости за счет лечения различного рода осложненных беременностей, бесплодия, выхаживания недоношенных детей.

Если первое положение обсуждалось, уточнялось и опровергалось (в частности, например, в одной из авторитетных работ Р. Лестега и К. Уилсона было показано, что распространению контрацепции предшествовало распространение идей индивидуализации [Lesthaeghe, Wilson 1986:261–293][31], относительно второго положения существовали попытки выяснить, каковы механизмы наблюдаемого снижения рождаемости. Ф. Нотштейн, инициировавший обсуждение этого вопроса, писал, что те же процессы, которые привели к снижению смертности, привели и к снижению рождаемости [Notestein 1983: 345–360].

Третий тезис является сегодня неусомневаемой очевидностью. Однако в настоящее время не существует исследований, в которых было бы показано, какова доля осложненных беременностей, закончившихся не абортом, но рождением, каково соотношение положительных и отрицательных исходов. Более того, провести такое исследование сегодня не представляется возможным. Кроме того, сложно оценить, какова доля получивших «отвод» от беременности (рождения) по «медицинским причинам» в ситуациях неопределенности (речь не идет обязательно о некомпетентности врачей, хотя и такие случаи бывают).

…Возвращаясь к нашей медицине, к нашим специалистам. У нас в консультации была врачиха, а у меня резус отрицательный, и, когда я задала вопрос могу ли я второго рожать, она мне сказала «Вы что, хотите уродов рожать?» И поэтому получилось так, что я долгое время боялась, пока однажды не попала ко врачу, просто пошла делать аборт, она говорит, почему ты не рожаешь? Я говорю, да вот у меня резус отрицательный, мне сказали, что я… могу урода родить. Она и сказала – глупости. Просто надо каждый определенный срок сдавать анализы, чтобы не появились антитела. И все, проблем нету. Ну и после этого я родила Мишу, после этого родила Машу. То есть как бы встретился такой человек. Хотя я ко врачам отношусь очень с большим уважением, потому что врачи есть вполне нормальные, хорошие люди и хорошие специалисты (Мария. Москва. 49 лет. Замужем. Трое детей).

Кроме того, еще один контраргумент состоит в том, что сегодня не существует оценок, какое влияние оказывают на принятие решений о дополнительных рождениях, рождение первого ребенка проблемным – недоношенным, с той или иной патологиями. Мы при интервьюировании сталкивались с двумя противоположными явлениями: 1) рожают до первого здорового, 2) больше не рожают, так как все силы уходят на то, чтобы «поднять» первого.

Нам кажется, что можно обосновать гипотезу еще об одном направлении влияния медицины на рождаемость (она будет в известной степени подтверждать тезис Ф. Нотштейна). При рассмотрении ответственности в ситуации деторождения нами было отмечено, что проблема ответственности по отношению к маленькому ребенку и ситуации деторождения большей частью описываются в физиологических и здравоохранительных терминах: «не пить, чтобы он родился здоровым», «я боялся с ним оставаться, а вдруг… упадет, наестся чего-нибудь…».

Также можно зафиксировать, что общение (конфликты) с родителями по поводу маленьких детей и деторождения происходят большей частью на почве медицины. И аргументы используются сугубо медицинские.

Мы очень сильно переживали из-за родителей – у нас постоянно что-то было не так. Мы его не пеленали – он разворачивался постоянно. Они нам говорили, что мы его только что не убиваем, всю жизнь ему портим, мол, если его не пеленать туго, у него позвоночник кривой будет. Мы у кого ни спросим – никто не пеленает, в Интернете посмотрели – тоже везде пишут, что это давно ушло. А родителям же не скажешь, у нас был только один довод – мы у врача спрашивали. К счастью, врачи нормальные попадались и были в целом на нашей стороне. Но не всегда (Евгений. Москва. 28 лет. Женат, один ребенок).

Никогда с родителями не ругались. Она ползать начала, в манеже орет, ну выпустили на пол, стали мыть пол каждый день. Родители узнали, такой шум подняли: она заболеет, убиваете ребенка. Я поначалу перепугалась – всех врачей опросила, весь Интернет облазила. Хорошо, у нас участковый врач хороший (Галина. Пермь. 23 года. Замужем. Один ребенок).

Иными словами, именно врач оказывается тем экспертом по маленьким детям, к которому идут за советом молодые родители.

К нам родители приставали с соской: давайте соску, и всё тут; а жена уперлась – грудью кормить. Мне в принципе все равно, и вот они оба только через меня общались. Я в какой-то момент вскрылся. Одни говорят: воздух холодный попадет, кричать будет, другая: что прикус неправильный и что молока не будет, а молоко – лучшее лекарство. Врача стал спрашивать, вроде успокоились – я всем пересказывал, что говорил врач. С каких-то пор вообще по всем вопросам стал ссылаться на врача, и многие вопросы пропадали. А как врач придет, я его все спрашивал – и что к нему относится, и что не относится. Мне как-то спокойнее было – все-таки врач (Сергей. Москва. 27 лет. Женат. Один ребенок).

На основании полученных полевых материалов можно высказать следующую гипотезу:

1. Категория ответственности по отношению к ситуации деторождения удерживается в дискурсе в первую очередь институтом медицины. Специфика функционирования этого института обусловливает пониженное деторождение (снижение деторождения) в современном мире. Эта специфика состоит в усиленном производстве всевозможных рисков и проникновении их в жизненный мир, в повседневность человека.

У меня был период, постоянно болела голова. И я прошел всякие обследования – чего только не нашли. Начали лечить, лучше мне не становилось, и я чувствовал себя везде больным. У меня даже погоняло было – прозвище «старикашка». Мне даже пацаны мои говорили, что со мной невозможно. Помню, у меня прям в голове были на всё страшилки. Помню, отдыхать поехали с ребятами на юг – там солнце, а я в рубашке с рукавами. Чего-то разговор зашел об этом, я и говорю: мол, от яркого солнца кожа стареет, там рак кожи. Я, конечно, рубашку не из-за этого надел, но в голове вот такая хрень на все была. У меня дома аптечка полхолодильника занимала. В общем, как-то кончилось тем, что я зарыдал – всё, помираю, вообще жить не хотелось. И на все диагнозы плюнул: пошел спортом заниматься, с девчонками гулять, работать, водку пить… И все прошло. Мне врач, конечно, сказал, что это какой-то там диагноз. Но я про себя его конкретно послал. И живу сколько проживу (Вениамин. Новосибирск. 40 лет. Женат. Двое детей).

В приведенной цитате отметим помимо собственно производства диагнозов-опасностей и вещественной закрепленности их (личная аптечка, история болезни и т. д.) еще и возможности медицины рассматривать любое событие в мире через призму ее собственного подхода (отсутствие диагнозов на самом деле в данном случае квалифицировалось как диагноз). Для нас здесь важен акцент не на том, что медицина бессильна, но на том, что она (хотя и не только она), ее деятельность предполагает производство рисков и их нейтрализацию.

2. Эта специфика (производство – нейтрализация рисков) такова: медицина формирует определенную онтологию: каждый человек – потенциальный больной[32]. Смерть наступает из-за болезней. Болезнь несет опасность (поскольку ведет к смерти). Болезнь вызывается микробами (вирусами). Они везде. Опасность везде. Ответственное поведение человека состоит в том, чтобы предотвращать болезни. Желать добра (кому-либо) – значит предотвращать и лечить болезни.

Я не хожу к врачам. К ним придешь – обязательно что-нибудь найдут. Не хожу, и всё. Залечат. Водка с перцем – ото всех болезней. 60 лет прожил – и ни к кому не ходил. До смерти залечат, нет уж… Нечего мне в ихних больницах делать. Не могу я там. Помру, и помру, и хрен с ним. Никуда не пойду» (Алексей. Нижний Новгород. 58 лет. Женат. Двое детей).

В ЦПС мы не стали рожать. Я туда позвонила, когда мы начали выбирать роддом, я им первым позвонила. Они мне озвучили сумму и набор процедур, которые надо было пройти. Них спросила: а зачем все это делать? Я просто в ужас пришла от списка. Они так удивились и сказали: нам же надо посмотреть, насколько там у вас все плохо. Это первый разговор был, – даже не предполагалось, что все может быть хорошо. Я решила, что пошли они (Елена. Москва. 26 лет. Замужем. Один ребенок).

3. Медицина развила диагностические процедуры, позволяющие верифицировать сформулированную ею онтологию. Вместе с тем медицина не смогла развить терапию до такого уровня, чтобы блокировать все диагностируемые болезни. Произошло разделение терапии и диагностики, а значит, произошла, так сказать, блокировка возможности блокировать опасности. Собственно, в этом ключевом тезисе мы солидаризируемся с аргументом У. Бека в его известной книге «Общество риска»:

«Совсем другой аспект изменяющих общество воздействий медицины связан с разъединением диагностики и терапии на современном этапе развития медицины. Естественно-научный диагностический инструментарий, множество психодиагностических теорий и номенклатур и сциентистский интерес, проникающий все дальше в “глубины” человеческого тела и души, ныне – уже вполне открыто – отделились от терапевтической сферы и прямо-таки… обрекли ее на “ковыляние в хвосте”[33]. Следствие этого – резкий всплеск так называемых хронических заболеваний, т. е. заболеваний, которые диагностируются благодаря наличию высокочувствительных медицинских приборов, однако же не могут быть излечены, ибо эффективные терапевтические методы не разработаны и даже не стоят на повестке дня… В начале XX в. примерно 40 человек из 100 умирали от острых заболеваний. В 1980 г. такие заболевания составляли лишь 1 % всех смертей. Доля хронических больных за тот же период увеличилась с 46 % до более 80 %. При этом смерти все чаще предшествуют долгие страдания» [Бек 2000: 306–307].

4. Сопутствующие медицине области – косметология, гигиена, производство продуктов питания – активно используют (или навязывают) эту онтологию «здорового образа жизни» человеку через СМИ, рекламу и т. д. Кроме того, медицина и сама, с рекламой или без нее, последовательно внедряется в повседневный мир человека. Это наряду с образованием один из двух «обязательных» институтов общества наших дней. Реклама различных гигиенических средств строится на том, что мир полон микробов, бактерий, грибков, что их обычным зрением не увидеть, и, чтобы устранить опасность (которая иногда представляется очень значительной), нужно пользоваться тем-то или тем-то средством. Самые яркие примеры подобного рода реклам последнего времени – это рекламы кисломолочных напитков (защищающих иммунитет), зубных паст, различных сортов мыла (уничтожающих бактерии), чистящих средств и др. Приведем пример из рекламы одного моющего средства:

«Многие микробы, живущие вокруг нас, не причиняют вреда здоровому организму. Но если не проводить регулярную уборку с использованием дезинфицирующего средства, количество микробов быстро вырастет до критической отметки, когда иммунитет человека может не справиться с инфекциями.

Из микроорганизмов, живущих в наших домах, гигиенисты и эпидемиологи отмечают клебсиеллу, золотистый стафилококк, энтеровирус, лямблии и др. На детских игрушках скапливается огромное количество бактерий, способных причинить немалый вред здоровью малыша. Среди наиболее опасных микроорганизмов, обитающих в детской, ученые выделяют следующие: стафилококк золотистый, дифтерийная палочка, палочка Коха, аденовирус, вирус герпеса, ротавирус. Все они вызывают серьезные заболевания, особенно опасные для детского организма.

Несомненно, в туалетах живет большое количество микробов. Особенно они опасны, если у вас совмещенный санузел. Ведь когда мы спускаем воду в унитазе, миллионы невидимых глазу бактерий разлетаются на расстояние до 5 метров. А при совмещенной планировке бактерии могут попасть и на шторку ванной, и на полотенца, и на зубные щетки. Наибольшему микробному заражению в туалетах подвергнуты не только сиденья унитазов, но в первую очередь дверные ручки, краны смесителей и ручки смыва воды в унитазе. Чтобы сохранить в туалете чистоту и обезопасить себя от опасных бактерий, регулярно протирайте поверхности унитаза дезинфицирующим средством, а ручки и смесители водой с добавлением Domestos» (URL: http://www.domestos.ru/recommendation Дата обращения: 11.10.2011).

Итак, люди окружены микробами. Микробы везде. Они обладают собственной активностью, перемещаются на гигантские (относительно своего размера) расстояния. Микробы – источник потенциальной опасности. Микробы невидимы. Увидеть их может только человек со специально организованным зрением (микроскоп и др.). Тем, кто не может организовать себе такое зрение, предлагается способ избавления от этой проблемы[34].

Так (с помощью рекламы и СМИ, диспансеризаций, обязательных полисов медицинского страхования, обучения в школах и т. д.) онтология потенциальных медицинских угроз появляется в повседеневном жизненном мире человека. В соответствии с ней человек все же может попытаться с этими угрозами справиться, если будет вести себя ответственно по отношению к ним и постоянно их контролировать. Справиться с ними полностью он не может, поскольку число их огромно и каждый год возникает какая-то «новая», смертельно опасная болезнь, сеющая панику и уносящая жизни.

5. Именно по отношению к такому, так устроенному, существующему миру человеку и приходится рассматривать ситуацию деторождения. Тогда понятно, что ситуация рождения ребенка осмысляется им практически исключительно в логике медицинской аргументации. Если даже желание ребенка формируется вне ее, то реализация этого желания, во-первых, проходит под постоянным контролем медицины (в подавляющем большинстве случаев сегодня женщина в России на раннем сроке беременности должна встать на учет в женской консультации, периодически сдавать «необходимые» анализы, осматриваться специалистом, наконец, само рождение ребенка в подавляющем большинстве случаев происходит в роддоме – в медицинском учреждении).

Нужно сказать, что как в общении родителей, так и в социологических исследованиях[35] периодически поднимается вопрос о том, что организация медицины в России снижает мотивацию рождаемости, – например, из-за тяжелой атмосферы в женских консультациях, очередях, в роддомах и т. д., а также из-за ощущения коррумпированности медицины. Однако наши данные позволяют сказать, что все это в ряде случаев происходит и принимается родителями во внимание, а в другом ряде случаев – нет. Нам кажется, сегодня очень непросто понять, есть ли какая-то магистральная линия влияния этих процессов на деторождение или нет, и жесткую закономерность здесь сейчас обнаружить трудно; поэтому мы подробно на данных сторонах проблемы не останавливаемся. И еще одно соображение – желание родить своего ребенка (это важно как для откладывания первого рождения, так и для принятия решения о последующих) или взять чужого формируется либо частично с учетом медицинской аргументации, либо полностью в его рамках. Многие люди любят детей и хотят иметь ребенка, но очень не многие хотят родить (и выходить) ребенка.

Хочется ребенка еще одного, но как представлю весь этот ужас с маленьким – он такой хрупкий, так его жалко. Все эти бессонные ночи – тяжело, конечно, но главное, чтобы он был здоровым. Ничего же не понятно, что с ним, ведь до двух лет он даже сказать не может, где у него болит. Зубы эти, животик… Кто бы сказал, что у него ничего болеть не будет, – я бы нарожала, двоих-то бы еще родила точно (Галина. Пермь. 30 лет. Замужем. Один ребенок).

Итак, гипотеза состоит в том, что медицина формирует у современного человека определенное видение мира – мира, наполненного (невидимыми и плохо контролируемыми) опасностями. Рождение ребенка, осмысляемое в значительной степени в медицинской логике, сопряжено со всеми этими опасностями, а ответственность за него несут родители. В связи с этим потенциальные родители нередко стараются отложить эту ответственность или уйти от нее.

Резюме

В двух предыдущих главах, раскрывая тезис о связи роста рационализации человеческого поведения и снижения деторождения, мы попытались показать, что в обществе наших дней вопрос о рождении ребенка не рассматривается людьми как рациональное действие. Принимая решение о рождении ребенка, действующий в первую очередь занимается не рациональным соотнесением целей и средств, но преодолением специфического вида страха и неопределенности[36]. Это, в частности, позволяет ставить под вопрос применимость моделей экономического человека к исследованию процессов деторождения[37].

Мы попытались показать, что основной[38] категорией, в рамках которой действующими воспринимается ситуация деторождения, является категория ответственности. Эта категория в нарративах респондентов чаще всего возникает в связи с использованием тех или иных медицинских аргументов о рождении, нерождении и выхаживании ребенка.

Мы предположили, в рамках тезиса Ф. Нотштейна, что именно медицине можно вменить активную причастность к сложившейся ситуации с деторождением. Наша гипотеза (мы основываемся на аргументе У. Бека) состоит в том, что медицина и сопутствующие ей отрасли – косметология, гигиена и др. – участвуют в активном производстве рисков. Производство рисков осуществляется посредством разделения терапии и диагностики и неравномерного их развития. Темпы развития диагностики значительно опережают темпы развития терапии, и, как следствие, число известных, но неизлечимых, хронических и острых болезней возрастает многократно.

Вместе с тем медицинский дискурс, в отличие от предшествующего ему религиозного, не содержит ответа на вопрос о необходимости рождения детей (зачем человек должен их рожать). (Так, например, в христианстве спасение женщины может осуществляться через чадородие; Бог «желает» детей и дает ресурсы для их рождения и воспитания.) Действующий потенциальный родитель оказывается один на один с массой рисков, проблем внешнего мира и без ответа на вопрос, кому и зачем нужны его дети. «Естественной» для современного действующего оказывается логика: его дети нужны только ему. Однако если «ему» и нужны дети, то, как правило, одного ему оказывается достаточно (принципиальная позитивная разница между одним, двумя и более детьми в общественном дискурсе не обсуждается).