Читать книгу Гастролеры, или Возвращение Остапа - Константин Алексеевич Чубич - Страница 25

– С характером всё гораздо сложнее. Здесь необходим метод дедуктивного исследования. Возьмём, к примеру, меланхоликов… – Жульдя-Бандя, пожирая глазами книжные полки, пытался обнаружить соответствующее чтиво. – Меланхолики любят истязать себя романами, в которых слёзы, сопли, разлучённые близнецы, осиротевшие родители, любовные истории со счастливым началом и трагическим концом.

Виолетта, не скрывая сарказма, кивнула, с удовольствием слушая болтовню своего нового знакомого.

– Вот, пожалуйста, – эксперт ткнул пальцем в изрядно потрёпанную книгу. – «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго. «Рабыня Изаура» Бернарду Гимарайнша, «Драма на охоте» Антон Палыча, «Сестра Керри» Теодора Драйзера. Слезоточивых книг крайне мало. К отряду парнокопытных меланхоликов я отнести тебя не могу, хотя при более детальном подходе… – гость посмотрел на хозяйку в попытке определить её реакцию, последовавшую, впрочем, незамедлительно.

– Более детального подхода не будет, даже невзирая на то, что ты застуженный… мастер с понтом.

– Суду всё ясно. Попробуем протестировать тебя относительно отряда флегматиков, – Жульдя-Бандя стал рыскать глазами по книжным полкам. – Флегматики рациональны и уравновешенны. Семь раз отмерит, потом будет полгода думать – стоит ли отрезать?! Что могут читать флегматики?! А ничего эти чёртовы флегматики читать не могут, так – всякую пошлятину – «Как построить сельский дом», «Практические советы домохозяйке». – Философ вынул тонкую, салатного цвета книжку в мягком переплёте. – Ага, вот – Владимир Михайлович Дубровский «Плетение из ивового прута».

Виолетта взяла «Плетение…» с тем, чтобы утвердиться в обратном, поскольку В. М. Дубровский вполне мог быть Виктором Максимовичем или Валентином Макаровичем.

Пока она вчитывалась в оглавление, молодой человек, выступивший уже в качестве психолога, продолжал:

– Флегматики могут почитывать журнальчик «Сделай сам» либо газетёнку типа «Правда», с которой у нас большие проблемы, или «Труд», давно утративший свою актуальность. Трудиться теперь не модно. Это стало правилом дурного тона. Работают умственно отсталые…

Виолетта хихикнула, с лёгкой руки гостя, попав в этот подвид недоразвитого отряда человечества. Она, после просмотра оглавления, убедившись в том, что Дубровского зовут именно Владимиром Михайловичем, спросила об этом гостя, на что тот отвечал:

– Кто ж не знает Владимира Михайловича Дубровского?! Ведь помимо «Плетения из ивового прута», он написал ещё и «Вязание из конского волоса», «Изготовление дачных домиков из перепелиного помёта»…

– Всё, достаточно, – оборвала хозяйка, так и не получив вразумительного ответа.

– У флегматиков на книжных полках могут храниться бредовые идеи политэкономических авантюристов Маркса, Ленина и Энгельса, – продолжал Жульдя-Бандя своё повествование. – Эта святая троица добросовестно заблуждалась, проповедуя доктрину всеобщего рая. Всеобщего рая не будет! Рай только для избранных…

– К которым, как видим, ты не относишься, – уколов умника ежовым взглядом, заметила слушательница.

– Увы-с. Сегодня мы наблюдаем предсмертные конвульсии развитого социализма, предтечи так и не состоявшегося коммунизма, в котором идиоты и гении должны были стоять на одной ступеньке социальной иерархической лестницы, собственно, и состоящей из одной ступеньки. И что теперь получается? – декламатор устремил взгляд на единственную слушательницу. – В доктрине коммунистического рая – каждому по потребности, от каждого по способности. Я, выкладывая всю мощь своего интеллекта, буду кормить десятипудового борова, хрюкающего у корыта, а мне подадут скромную мисочку: «Кушайте, товарищ». Коммунизм – это утопия, – категорично заявил рассказчик, воскресив указательный палец. – Впрочем, себя исчерпает и капитализм, и на земле наступят свобода, равенство и блядство.

Виолетта хихикнула под воздействием «блядства», повенчанного рукой странствующего повесы со свободой и равенством.

– Последнее, запелёнатое в бархатное покрывало «сексуальной революции», семимильными шагами шествует по планете, инфицируя глупое человечество. Поскольку ни Маркса, ни Ленина, ни Энгельса на полках нету, стало быть, из тебя флегматик, как из бульдозериста оперный певец. Посему исключаем тебя из стройных рядов флегматиков… Виолетта, я тебе как брату скажу, – Жульдя-Бандя приобнял её за плечи никак не меньше, нежели сестру, – лет эдак через сто – сто пятьдесят уставшее от демонократии человечество совершит очередную пролетарскую революцию, и на земле воцарится анархия, которую с похмелья придумал Пьер Прудон. Это в том случае, если к этому времени генетически модифицированное человечество не истребит себя по собственному желанию. Выживут папуасы, эскимосы и, возможно, староверы, у которых нету в меню водки, майонеза, кетчупа и телевизора…

– Остались холерики и сангвеники…

– Сангвиники, – поправила Виолетта, видя преднамеренное надругательство над целым подотрядом человечества, в котором, с лёгкой руки собеседника, может оказаться и сама.

– Относительно холериков… – Жульдя-Бандя натрудил лицо умом, будто с подвидом холериков всё гораздо серьёзнее. – Холерики – это, конечно же, не переносчики холеры, как полагают самолюбивые неуравновешенные и неврастеничные меланхолики…

Виолетта, не скрывая сарказма, кивнула, выказывая согласие с доктриной философа.

– Холерики, душа моя, чрезмерно темпераментны. Они влюбляются с первого взгляда, при этом влюбляются с периодическим постоянством, доставляя ненужные хлопоты ни в чём не повинным патологоанатомам. Их либо убивают ревнивые супруги, либо они уходят из жизни добровольно, по собственному, так сказать, желанию, по причине неразделённой любви.

Слушательница улыбнулась, кивком головы подтвердив и это.

– Они неплохо обустроились в мире иллюзий, почитывая фантастику: Герберта Уэллса, Алексея Толстого, Беляева – «Человек-амфибия». Или вот, – исследователь извлёк с верхней полки «Чужака в чужой стране» Роберта Хайнлайна. Он стал прохаживаться по комнате, как всякий уважающий себя мыслитель, показывающий, что для обозначения глубины мыслей ему не хватает пространства. – Холерики любят читать романы, в которых народный мститель расправляется с целой бандой вооружённых до зубов головорезов, а потом банально умирает от дизентерии…

Виолетта хихикнула, очевидно, под впечатлением от бесславной смерти одного из таких мстителей.

– Однако мы не наблюдаем ни фантастики, ни боевиков вроде «Тимура и его команды» Гайдара. Стало быть, из холериков мы тебя автоматически исключаем за проф, так сказать, непригодность. Остаются сангвиники. Слушай! – воскликнул абстракционист, чем немного обескуражил хозяйку, которая могла подумать, что тот потерял в трамвае бумажник. – Уже семь часов, а мы ни в одном глазу!

– Тебе дать в глаз?!

Жульдя-Бандя потикал пальцем:

– А вот этого делать не надо. В деревне, как известно, ровно в шесть дают пожрать тому, кто хочет есть (ремейк, Д. Байрон).

– Встают батрачить те, кто хочет есть.

– Виолетта, отчего ты такая злая? Ты опошлишь любое доброе начинание. У меня, если сказать по правде, даже аппетит пропал, – гость сделал скорбное по безвременно ушедшему аппетиту лицо. – Труд, конечно же, облагораживает человека, но не настолько, чтобы из него делать культ. Один мой знакомый, пожарный Боря Варченко, говорил: «Кто работал и трудился, тот давно уже накрылся, а кто филонил и скрывался – хоть больной, но жить остался».

Хозяйка засмеялась так искренне, что предварительное её исключение из подотряда склонных к депрессии меланхоликов было вполне оправданным.