Читать книгу Корах. Роман о времени - Константин Консон - Страница 14

Смешанное чувство испытывал Итро, покинув царский дворец. С одной стороны, фараон производил впечатление правителя умного и рационального, прислушивающегося к своим советникам. С другой стороны, советники сами не имели единого мнения по обсуждаемому вопросу. А главное, покидая комнату тайных совещаний, Итро понимал, что с этого момента терял всякую связь с владыкой Египта. Единственной возможностью донести до фараона свои мысли являлся совет, где он старался говорить как можно убедительнее. Однако беспокойство, связанное со словами Бильама и с его несомненно весомым влиянием на фараона, не оставляло Итро.

Миновав дворцовые сооружения, он оказался у здания финансовой канцелярии. Здесь в тенистом дворе можно было переждать дневные часы плавящего землю зноя. Итро расположился на каменной скамье недалеко от входа. Внезапно перед ним вырос молодой человек, в котором по тонкому перу на поясе можно было угадать царского счетовода. Он предложил гостю подкрепиться вином и фруктами, самолично принес их и поставил перед Итро.

– Мое имя Корах, мой господин, – сказал юноша и поклонился. Я состою при коллегии писцов в казначействе. Мне случилось услышать беседу старших чиновников, говоривших о тебе как о видном знатоке религиозных культов, знаменитом в Египте и далеко за его пределами. Для меня большая честь беседовать с тобой.

Корах почтительно поклонился, прижав руку к груди.

Итро, отвлекшись от своих мыслей, поднял глаза на юношу. Открытое лицо и церемонно-учтивая речь последнего заставили его улыбнуться. Итро знал эту породу людей с незаискивающим, умным взглядом, располагающих к себе и вызывающих доверие собеседника. Он сделал жест, приглашающий к разговору. Все-таки было приятно услышать о том, что чиновники казначейства, занятые ежедневными подсчетами и записями, хвалебно отзываются о нем, хотя в стране Нила он был чужаком.

– Обычно я ни с кем об этом не говорю, – начал Корах. Но к тебе, господин, я испытываю особое доверие. Мой учитель арифметики и каллиграфии (да живет он до ста двадцати лет), когда я, закончив школу, был принят в налоговое ведомство благодаря его протекции, рассказывал о том почтении, с которым относятся к тебе жрецы храма и даже сам великий владыка. Если ты позволишь, мне хотелось бы поделиться с тобой некоторыми наблюдениями и мыслями, которые беспокоили моего учителя, а теперь волнуют и меня.

Итро улыбнулся:

– Буду рад услышать твои мысли, Корах, и насколько смогу постараюсь смирить твое беспокойство.

– Благодарю тебя, господин. Может быть, ты уже заметил, что несмотря на мою одежду и место службы, я не египтянин. Я происхожу из народа иврим, что до недавнего времени проживал в земле Гошен, а теперь рассеялся по большим городам. Учитель предвидел, что когда уйдут двенадцать основателей колен Израиля (да будет благословенна память праведников), народ наш окажется беззащитен перед силой и волей фараона. И мне все больше кажется, что слова моего наставника сбываются. Из земли Гошен не так ощущаются события в большой стране. Но оказавшись здесь на службе, я увидел, какие меры предпринимают власти Египта, чтобы лишить наших людей самобытности и поработить их на строительстве новой столицы. Я беседовал с некоторыми соплеменниками, перебравшимися сюда для лучшего заработка, и теми, кто был завлечен призывами к участию в грандиозных государственных мероприятиях. Многие из них жалеют о своем решении, и хотели бы вернуться. Но насколько мне известно, уйти обратно в землю Гошен теперь уже невозможно. Да не разгневается на меня Всеблагой, и да простят меня люди из моего народа, но вышло так, что мои сородичи сами себя закабалили.

– А ты сам не испытываешь притеснений на этой службе? – спросил Итро, пытаясь увязать услышанное с речами на совете.

– С божьей помощью, – ответил Корах, – людям из колена Леви, к которому я принадлежу, удалось избежать печальной участи остальных. Официально мы считаемся казначеями и писцами. Но мне кажется, дело не только в этом. В нашем роду принято изучать традицию, пришедшую от праотцов – Авраама, Ицхака и Иакова, именуемого Израилем. Мне посчастливилось сидеть у ног учителя, когда он рассказывал о Боге, который открывался этим великим людям своими различными именами, каждому по его роли в мире. В одного он вложил милосердие, во второго строгость, в третьего уравновешенность. Я думаю, наш Бог особенно благоволит тем, кто хранит эту традицию, и поэтому он защищает нас от порабощения.

– В твоих словах угадываются искры святости… – Итро вдруг почувствовал, словно что-то подхватило его мысль и понесло по спиральному виражу вверх, над землей и людьми, освобождая, расковывая, заставляя не поспевающий за вихрем образов язык произносить словно бы вложенные кем-то слова.

– Если роду Леви удастся сохранить традицию, не обратившись в рабство, то есть надежда, что из вашей среды выйдет спаситель Машиах, которого так непостижимо страшится владыка стран. С божественной помощью он выведет народ Израиля из земли египетской, из дома рабства. Никому не дано знать, когда это произойдет. Пока же не настало время, берегитесь слуг фараона и старайтесь держаться вместе. Ибо сильны египтяне в своей стране, а вы здесь теперь нежеланные гости.

Говоря это, Итро на мгновение увидел картину, словно освещенную ночной молнией. На месте величественных зданий в долине Нила возникли обрушившиеся дымящиеся развалины, плодородная земля проржавела и не могла дать более урожая, все покрывал мрак и единственное, что было слышно сквозь него – тоскливый вой смертельно раненой собаки. Но прислушавшись, можно было различить: вой раздавался стенающий, человеческий. Трагический хор голосов в срывающемся плаче возвестил о потере, которую невозможно было вынести. Затем Итро увидел несметные тысячи людей, устремившихся из полуразрушенного Египта куда-то в горное ущелье, и затем вниз к самому морю. В погоню уходящим толпам неслись колесницы с сияющими на солнце шлемами и пиками копий. Внезапно с морем произошло что-то неподвластное пониманию: оно расступилось в стороны, пропуская черную реку людей, стекающую в сухопутный коридор. Видение оборвалось так же неожиданно, как и возникло. Итро не знал, какие именно слова произнес он для Кораха, но в нем осталась спокойная уверенность, что переданное им попало в надежные руки. Завязался один из узлов, который предопределил дальнейшую историю.

В сопровождении Кораха Итро поднялся на возвышенность, откуда им открылась величественная картина возведения новой столицы. Стройка была поистине грандиозной, и глаз сбивался при попытке пересчитать хитроумные приспособления для поднятия каменных глыб. Однако, все эти механизмы ничего не меняли в ощущении безысходного насилия, которому подвергался народ иврим. Стянутые на строительство евреи не занимались больше ни расчетом зданий, ни разработкой устройств для облегчения труда. Одни собирали солому на полях и связывали папирусными веревками; другие тащили тяжелые охапки к ямам, где месили глину. Прогнившие веревки рвались на спинах рабов. Солома рассыпалась в чавкающую грязь. Люди падали тут же. Надсмотрщики свирепствовали. Стонущий от непосильного труда народ теперь изготовлял повышенную норму кирпичей, когда и обычная норма большинству была не под силу.

Постояв молча, они простились. Путь Итро лежал на восток, в покинутый всего несколько дней назад Мидьян, а ему казалось, что за это время одна эпоха на земле сменила другую. Он уходил из страны Нила, в глубине души зная, что покидает ее навсегда.

“Судьба, – думал Корах, глядя ему в след, – это жесткие событийные границы жизни отдельного человека”.

* * *

Неисповедимость небесных путей… Как постичь их при виде всего ужаса, что совершается на земле? Как осознать человеку, что его жизнь – пылинка на плече у господа, что маленький винтик его судьбы необходим для вращения гигантских механизмов бытия, для осуществления общего замысла, нужного уже совершенно непонятно кому и зачем. Непосильную задачу получают люди от десницы Бога. Но вместе с задачей дает Всевышний и ключ к ее разрешению, хотя и не скоро удается человеку найти ответ. И не создается на земле такого яда, вместе с которым не посылался бы в мир эликсир противоядия. Может быть поэтому, согласно ли предначертанному плану или же волею случая, привелось Кораху стать свидетелем одной удивительной истории, сокрытой от прочих глаз.

Когда подстрекаемый советниками и не устоявший перед авторитетом Бильама фараон издал указ о предании младенцев иврим водам Нила, внук основателя колена Левитов по имени Амрам сказал своей жене Йохевед:

– Смотри, что происходит с еврейскими детьми. Зачем нам еще рожать, если их все равно поглотит ненасытная река".

И он отдалился от своей жены. Однако, их дочь шестилетняя Мирьам, в которую с рождения вложена была мудрость завета – то есть способность понимать меру между мало и много – сказала родителям такие слова:

– Бог устроит свои дела, а заодно и дела своего народа. А вы здесь для того, чтобы рожать и воспитывать детей.

Тогда решили Амрам и Йохевед, что через дочь говорит с ними господь, и сошлись вновь. Вскоре в семье родился мальчик, которого в течение трех месяцев удавалось укрывать от рыскающих повсюду солдат фараона.

Однако не так-то легко было прятать подрастающего младенца, начинающего кричать все громче. Уши у надсмотрщиков были везде, и в любой момент могло случиться непоправимое. Совершенно обезумев от бессонных ночей, понимая, что загнана в угол и помощи ждать неоткуда, Йохевед сделала вот что: она положила малыша в плетеную ивовую корзину и, пока тот спал, отнесла его на берег Нила. Мужа не было дома, иначе он непременно пошел бы с ней, а это могли заметить. Она сидела на низком берегу около самой воды и держала ребенка на руке. Другой рукой, боясь разбудить младенца, женщина замазала корзину смолой с овечьим жиром, сделав ее почти непроницаемой для воды. Изнутри она утеплила ее мехом, так что получилось что-то вроде аистова гнезда. Ребенок спал, мерно посапывая, а ей предстояло осуществить то, чего руки делать никак не соглашались. Она положила мальчика в корзину, взяла ее с двух сторон и бережно поставила на воду. Сразу же почувствовалась сила потока, даже здесь у берега, и стало ясно, что едва она разожмет пальцы, корзину тотчас унесет течением. Йохевед сидела на корточках, по щиколотку в воде, время от времени озираясь, не понимая, кого она хочет или боится увидеть. Пальцы не слушались, вцепившись мертвой хваткой в края маленького гнезда. Вдруг руки сами выдернули корзину из воды. Она упала рядом и захлебываясь слезами накрыла собой ребенка. Ее трясло от холода, хотя утро уже принесло жаркий воздух пустыни. Так прошло несколько минут, но она не могла пошевелиться. Ни одно движение, могущее раскрыть мальчика, не давалось ей, и она только чувствовала, как все внутри нее рушится, падает в воду и уносится равнодушным течением в никуда.

В этот момент ласковые детские руки погладили ее по голове. Она встрепенулась и увидела дочь Мирьам. Та аккуратно взяла один конец корзины, а Йохевед не отпускала другой. Они осторожно поставили корзину на воду, и Мирьам положив свою маленькую ладонь на вцепившиеся в ивовые прутья пальцы матери, погладила их, и они сами собой расцепились. Корзину с малышом тут же подхватило течение и, медленно вращая, понесло вдоль камышового берега.

Так рассталась Йохевед из дома Леви с младшим своим ребенком, пустив его по реке и вручив воле небес его судьбу, и как оказалось, судьбу всего своего народа. А маленькая Мирьам, продолжая наблюдать из зарослей тростника, сопровождала гонимый волной и течением ковчег до самой его пристани – купальни дочери фараона. Там мальчик был найден, извлечен из корзины и впоследствии оставлен в царском дворце. Мирьам же уладила дело со вскармливанием, приведя в качестве кормилицы свою мать Йохевед. Когда младенец подрос, Йохевед вернула его дочери фараона и сказала: я дала ему имя Моше – ведь из воды ты вынула его, под шелест камышей в уютной купальной гавани.

* * *

Так и осталось неясным, какими путями вошла в Кораха эта история. Даже самому себе не смог бы он объяснить, откуда она возникла в его сознании и как легла ему на сердце. Она просто явилась в мир, и он уловил ее как знак свыше, а потому считал себя ее свидетелем.

И еще он был свидетелем страданий. На своем посту при казначействе Корах аккуратно и регулярно искал возможностей облегчить бедственное положение соплеменников. Он понимал, что не может радикально изменить жизнь иврим, и наверное, еще долгие годы придется им нести тяжелое и непристойное бремя рабства. Но знал он также и то, что в момент, когда подобно всепроникающим струям дождя, проникло в него знание о Моше, Небеса ниспослали миру долгожданное противоядие.