Читать книгу Корах. Роман о времени - Константин Консон - Страница 9

Несправедливо было бы полагать, что, провалившись в нижний мир, человек сидел сложа руки, ничего не предпринимая для достижения цели. Каких только способов ни изобретали, чтобы заслужить благоволение Небес, на какие только ухищрения ни пускались. Три глобальные попытки исправления промаха Первого Человека были предприняты двадцатью поколениями его потомков. Решить задачу пробовали сначала взаимной любовью всех ко всем, что превратилось в разгул блуда; затем всеобщим единением на основе идеологии, что закончилось тотальным разобщением; и наконец, верховенством закона, слепое применение которого привело к извращению и идолопоклонству.

Все не задалось с самого начала, когда Каин восстал на своего брата Хевеля14, и земля возопила о пролитой крови. Древние учили, что причиной такого конфликта могут стать только власть, богатство или женщина. Как бы то ни было, но с убийства собственного брата начал человек свой путь по грешной земле.

– Ты знал! – кричал Адам, упав на колени рядом с мертвым Хевелем. – Ты все знал! И все равно отправил нас в этот ад!

Грозя кулаками глухому небу, Адам осыпал Бога проклятиями, пока не сел голос и не закончились силы. Хава молча стояла рядом и никто не узнал бы сейчас в ней беззаботную исследовательницу Эдемского сада.

По счастью, вместе с Каином и Хевелем на свет явились их сестры, и когда трагедия разрушила первую и единственную семью, безутешная мать не осталась одна. Земные Адам и Хава не могли находиться в обществе друг друга – слишком сильна была боль. Покинув дом, Адам долгие годы скитался в земле Куш, где пытался отыскать осколки верхнего Адама, на которые тот разбился в результате грехопадения. Древние называли эти осколки искрами святости, полагая, что, собрав их воедино, можно воссоздать душу Первого Человека. Иногда Адам находил искры святости в других людях, всякий раз радуясь, но толком не понимая, что со всем этим делать.15

* * *

– Разве сторож я брату своему? – пожал плечами Каин.

– Значит ты делаешь вид, что меня нет и я не вижу твоего прошлого, настоящего и будущего? Хорошо. Каждый несет ответственность за то, что совершает. Я скроюсь от тебя, и ты меня больше не увидишь. Меня для тебя больше нет.

Каин хотел что-то возразить, но Бог остановил его повелительным жестом.

– Каждому воздается по делам его. Ты обречен скитаться по земле, нигде не находя себе пристанища. Умертвив своего брата, пал ты ниже животных, поэтому они не будут трепетать перед тобой в страхе. Берегись, как бы они тебя не стали обижать. Но свое ты должен получить сполна, поэтому никто из смертных не прервет твою жизнь раньше седьмого поколения. А чтобы все понимали, кто перед ними, я снабжу тебя специальным знаком. Одни, завидев его, устрашатся, другие отвернутся. Люди и звери будут сторониться тебя.

Вечная неприкаянность стала уделом Каина. Неизбывная тоска гнала его по просторам земли, пока в порыве последнего отчаянья не открыл он в себе способности к строительству. Он основал первые города и один из них назвал именем своего первенца – Ханох. Почувствовав силы к созидательному труду, он заложил основы ремесел и изобрел орудия земледелия. Сменится семь поколений, когда его наследник по имени Йуваль обнаружит в мире много прекрасного и станет родоначальником музыки – гармонического сочетания звуков и эмоций – навсегда запечатлев в ней трагический образ своего прародителя.

Сто тридцать лет минуло со дня распада, когда Адам вернулся к своей жене. Воссоединившись, они родили третьего сына и нарекли ему имя Шет – фундамент. И побежали от Каина и Шета пестрые поколения Ханохов, Лемехов, их сыновей и дочерей, переплетаясь, соединяясь, ветвясь. Известны в этих племенах те, кто ходил вместе с Богом, и в признание заслуг еще при жизни был вознесен на небо. Иные выходили замуж за невесть откуда пришедших великанов, которых некоторые считали ангелами, спустившимися к людям, чтобы остаться с ними навсегда. Был даже патриарх по имени Метушелах, проживший почти тысячу лет, и прославившийся тем, что истреблял своим чудесным мечом полчища демонов, порожденных ненасытной Лилит.

Годы сплетались в десятилетия, десятилетия в века. Люди почти не вспоминали о своем предназначении, их божественная природа покрывалась песком забвения. Никого не смущали блуд и скотоложство; всякая тварь извратила путь свой на земле. Бог скорбно взирал на вершащиеся бесчинства.

В десятом поколении от Адама появился человек, которого Всевышний присмотрел себе для задуманной перезагрузки. В человеке этом не было ничего особенного; он следил за порядком в своей семье и прислушивался к советам Всевышнего. И хотя света его праведности хватало лишь на то, чтобы согреть себя и свой дом, по допотопным временам довольно было и этого. Современники высмеивали его, называя героем в балахоне. Имя его – Ноах, и наследовал он линии Шета. Жена же его происходила из рода Каина. Так в их семье переплелись две изначальные родословные.16

В течение ста двадцати лет Ноах растил лес из корабельных сосен, чтобы использовать их дерево для постройки ковчега. Неуместность странного предприятия – судна посреди леса – предполагала удивление, оторопь, обескураженность, а возможно и зарождение у окружающих внезапной идеи, что может быть, не все в мире нормально. Ноах и его семья работали не за страх, а за совесть, но решительно ни в ком их нелепое начинание не находило отклика. Люди, отвыкшие за долгие годы от созидательного труда, не проявляли интереса ни к чему, кроме примитивных развлечений. Деградация поколения шла полным ходом, пока в конце концов чаша терпения не переполнилась. Тогда на сорок дней разверзлись небесные хляби, и все, что было на земле стало медленно затопляться водой.

Теперь уместным оказался уже ковчег, на котором Ноаху с женой, тремя сыновьями и их женами, а также несколькими животными, попарно отобранными по указанию Бога, предстояло перебраться в другой, незнакомый мир. За год плавания людям ни на что иное не хватало времени, помимо ухода за всем этим зоопарком. Когда ковчег пристал к горе Арарат, и потомки Адама и Хавы сошли на землю, она показалась им не такой огромной и яркой, какой они знали ее прежде. Условия их бытия сделались скромнее, краски обрели полутона. Видимо, это было к лучшему, поскольку позволило людям, заново заселив землю, вернуться к давно заброшенной работе.

Распрощавшись с идеей любви всех ко всем, Бог поставил новый завет с сыновьями Ноаха, каковым обязывался никогда впредь не наводить потоп на весь мир. Чтобы не забыть данного обещания, он поместил над землей радугу как напоминание о заключенном соглашении. Поэтому древних не сильно радовало появление семицветных полос на небосклоне; ведь это могло означать, что рядом с ними происходят дурные вещи, и, если бы не спасительный радужный знак, кто знает, возможно мир мог бы оказаться в опасности.

* * *

Нимрод стал первым царем среди людей. Достичь столь высокого положения ему удалось благодаря необычной способности, приписываемой ему подданными и граничащей, по их мнению, с магией древних патриархов. Они считали, что царь понимал язык зверей и птиц, что бесспорно возвышало его в их глазах. Между тем, правдой это являлось лишь отчасти. Редкой способностью был наделен не сам Нимрод, а пестрое платье, доставшееся ему по родовой цепочке от Ноаха. Тот прихватил его с собой из допотопного мира и передал одному из своих сыновей. Поколения владельцев этой чудесной одежды хранили предание о принадлежности ее самому Адаму, когда он был отправлен из Ган Эдена на грешную землю.

Так или иначе, Нимрод сумел обернуть это обстоятельство себе на пользу, завоевав у людей авторитет и возвысившись над ними. Как и положено правителю, хотя до него таковых не существовало, своей основной задачей он полагал увековечение себя вместе со своей эпохой. Централизованная власть, единый язык, всеобщая культура – все это уже размножилось и процветало. Чтобы увенчать торжество идеологии, царю необходима была всемирная стройка. И она началась, развиваясь бурными темпами, поскольку поддержку в народе нашла самую широкую. Это было не случайно: в памяти потомков слишком свежи оказались предания о потопе. Поэтому люди, чтобы предотвратить очередное бедствие, надеялись добраться до неба, получив доступ к источнику дождя. Про обещание Бога никто не вспоминал, да и полагаться они предпочитали на собственные силы.

В запале энтузиазма строители Башни открыли технологию изготовления кирпичей, справедливо заметив, что обожженная глина лучше приспособлена для зодчества, чем необработанный камень. Так нерукотворное постепенно замещалось плодами человеческого труда, и люди шаг за шагом, кирпич за кирпичом отдалялись от Бога. Все бы ничего, да только строительные материалы сделались ценностью большей, чем человеческая жизнь. Разбившийся кирпич становился поводом для всеобщего горя, но, когда вниз срывался человек, на это мало кто обращал внимание.

Даже не принимающие участия в работах считали стройку своей. Не потому, что имели к ней отношение, а потому что ощущали себя частью чего-то грандиозного. Башня росла не по дням, а по часам, и у некоторых уже сложилось впечатление, что до неба осталось совсем немного.

Бог взирал на происходящее среди людей и видел, как подобно одинаковым кирпичам личность превращается в безличие.

"Иначе и быть не может, – думал Он. – В этом смысл любой идеологии."

Исправление промаха Первого Человека явно не задавалось. Мир вновь двигался не в ту сторону.

В одно прекрасное утро месяца Адара17 строители башни вдруг заметили, что перестали понимать друг друга. Только вчера они говорили на общем, понятном всем языке, и вот сегодня произошло то, во что никто не хотел верить. Многие бегали от одних знакомых к другим, пытались докричаться, взывали к разуму и состраданию. Но все было тщетно, договориться так никому и не удалось.

Потопа не потребовалось, да и Бог, в отличие от людей, помнил о своем завете с Ноахом. Поэтому он расстроил амбициозный проект, разбив единый язык на семьдесят наречий. Адепты идеологии Башни, потеряв интерес друг к другу, разбрелись кто куда по всей земле. Вторая попытка исправления мира путем сплочения вокруг великой идеи обернулась прахом.

* * *

В Цдоме18 жили люди, превыше всего чтившие закон. Строгость предписаний дошла до того, что каждому выделялось его собственное жизненное пространство, с которым никто не имел права соприкасаться. Таким образом, дружба, а затем и гостеприимство оказались у них не в чести, а со временем и вовсе были объявлены вне закона.

Вряд ли можно утверждать, что выбранный горожанами образ жизни делал их счастливыми или хотя бы приносил удовлетворение. Скорее, они тащили свой воз в призрачной надежде, что строгие рамки их бытия создадут в мире необходимые условия для восстановления Первого Человека. "Ведь до него, – убеждали они друг друга, – до его досадного промаха, обусловленного эмоциональной незрелостью, все в мире действовало по строгим правилам, как часы”. “И даже, – прибавляли иные, – сама природа подчинялась незыблемому закону." Однако и этому остроумному замечанию никто не улыбался. Однообразно и невесело тянулось существование местных обитателей, забывших о красках и чувствах.

Однажды в Цдоме появился человек по имени Лот. Поговаривали, что он размежевался со своим дядей Авраамом из-за споров их пастухов по поводу пастбищ. Лот попал в плен к четырем царям – хозяевам этих земель, и дяде пришлось вызволять его из беды, объединившись с другими пятью царями. После этого цдомитяне сочли разумным оставить Лота у себя. Как пришельцу ему предписывалось поселиться вблизи городских ворот. Его женили на племяннице одного знатного горожанина, и у него родились две дочери.

Еще полтора десятка лет Бог наблюдал за Цдомом и соседней Гоморой, не изменится ли хотя бы что-нибудь в городах, не знавших милосердия. Но нет, жители судили своих соседей исключительно с помощью циркуля и линейки. Ни дуновения эмоций, ни чувства сострадания невозможно было пробудить в их душах. Это заставило высшие сферы задуматься о том, что даже самый утонченный инструмент, посредством которого Бог тщательно выверял нормы и подстраивал друг к другу величины мироздания, будучи неумело примененным, может сделаться причиной зла и разрушения.

Вдобавок ко всему, в Цдоме участились безжалостные суды над совершившими даже незначительное отступление от закона. На этой почве стало процветать доносительство, еще вчера казавшееся пережитком мрачных времен. Причем стучать не стеснялись даже известные в городе люди. Это называлось "Вечером преступление – утром наказание". Цдомитяне искренне верили, что исправляют мир.

Пользуясь всеобщей апатией, власть при помощи незатейливых софизмов убедила население в своей безусловной правоте в любой ситуации. Хотя мало кто из горожан покидал пределы близлежащей пустыни, большинство было уверено, что страны заокраинного запада преследуют одну цель – захватить и подчинить их себе. Образ врага глубоко засел в сознание людей, превратившись в главный ментальный скреп. У тех немногих, кто еще пытался свободно мыслить, подобная убежденность вызывала недоумение: ведь кроме залежей морской соли, да ползучего огня, которым регулярно угрожали всем вокруг, хвастаться в Цдоме было нечем. Постоянные враждебные выпады в сторону соседей закончились тем, что те прервали с обезумевшим городом всякие отношения. Каждый новый произвол власти тут же возводился в статус закона, развязывая руки карательным органам. К несогласным и пытающимся сопротивляться применялись репрессивные меры. Так продолжалось довольно долго, поскольку подавляющему большинству населения подобное положение дел было по душе.

Однажды на заходе солнца в городских воротах появились двое путников. Они постучали в двери Лота и были радушно приняты хозяевами. Случай по меркам Цдома вопиющий. Не прошло и получаса, как к дому начала стекаться толпа. Движимые праведным гневом горожане недвусмысленно потребовали выдачи им пришельцев для суда и приговора, ибо был нарушен священный закон о приеме гостей. Лот, выйдя из жилища, предложил взамен двух своих дочерей, чем вызвал еще большее неудовольствие собравшихся:

– Ты что, определяешь нас в насильники? – негодовала толпа. – Нам не нужны твои дочери, ибо они невинны. Нам нужны твои гости!

Не могли цдомитяне знать, что обречены уже давно вместе со своими злосчастными городами. Выйдя к толпе, незваные пришельцы окинули ее едва заметным взглядом. Вследствие этого или по какой-то иной причине, но в ту же секунду местные жители потеряли всякий ориентир в пространстве и во времени, и ничего уже другого не могли, как хаотично передвигаться, натыкаясь на стены и друг на друга. Впрочем, это было уже не важно: один из гостей, архангел Микаэль, спешно уводил Лота и его семью в сторону гор; другой же, Габриэль, приступил к тому, зачем он сюда явился – низверг с небес на горящие города пепел и серу.

– Что бы ни случилось, не оборачивайтесь, – скомандовал Габриэль беглецам.

Но карабкаясь по острым камням пустыни Мертвого моря, чувствуя спиной нечто страшное и неотвратимое, молодая женщина все же обернулась. Красивая и полная жизни, она так и запечатлелась в соляном камне – стремительный разворот точеного тела, волосы, выбившиеся из-под платка и ужас, застывший на прекрасном лице.

В смятении и страхе, движимые предчувствием неотвратимого конца, уверенные в том, что они остались последние в мире людей, девушки, напоив отца вином, совершили инцест – как это часто случается, из самых благих побуждений. Отсюда взяли начало два больших народа Оман и Моав.

* * *

Совет высших ангелов был в разгаре. Связующие все сущее силы выдвигали доводы за и против человека. Сказало Милосердие:

– Создавай и береги его в надежде, что он научится добру.

Ответила Истина:

– Не сохраняй его, ибо весь он – ложь.

Возразила Правда:

– Храни и защищай его, потому что он жаждет справедливости.

– Сотри его, – уверял Мир, – ведь он вершит сплошные раздоры.

– Посмотри, – взывали ко Всевышнему другие, – у человека была задача в Ган Эдене – он с ней не справился. Мы дали ему три попытки в нижнем мире, и что же? Беспорядочную любовь пришлось смывать водами чистоты. Идеологию всеобщего строительства этой нелепой башни удалось прекратить лишь разобщением энтузиастов. А чем закончилось торжество бездушного закона в Цдоме и Гоморе, и вспоминать не хочется. Не пора ли признать план по созданию и развитию человека несостоятельным, по крайней мере в нынешнем виде, и прекратить его разработку?

Никто не знает, в какую сторону склонилась бы чаша небесного суда. Доводы высших ангелов за и против смертных выглядели настолько весомо, что невозможно было отдать кому-либо предпочтение. И тогда Всевышний разыграл последнюю карту:

– С Башней не переживайте, – вмешался Он, – если эти души так полюбили свои кирпичи, им придется какое-то время изготовлять их не по своей воле. Так мы восстановим равновесие в мире.

Когда среди спорщиков установилось спокойствие, Всевышний продолжил:

– Я представлю вам человека, который, по моему расчету, должен убедить вас в целесообразности всего начинания.

Качества творения в образе светящихся ангелов смотрели на него с недоверием; некоторые пришли в смятение, предвкушая очередную каверзу.

– С этим человеком к людям придет милосердие, которое прежде не заглядывало в их сердца. Я заключу с ним завет и произведу от него великие племена. Я помогу ему создать большую семью с крепкой и богатой традицией. А потом… потом, возможно, я выращу из этой семьи целый народ, и мы вместе еще раз попытаемся исправить промах верхнего Адама.

Ангелы хранили почтительное молчание.

– Этот человек уже давно живет в подвластном вам мире. Имя ему…

Здесь Всевышний сделал некий знак, понятный лишь высшим ангелам, и те согласно кивнули.