Читать книгу Корах. Роман о времени - Константин Консон - Страница 18

Он возник неожиданно и незаметно, лишь бедуинской одеждой выделяясь из толпы рабов, таскающих солому и обжигающих кирпичи. Его появление не наделало переполоха; только между двумя стоявшими в стороне молодыми людьми состоялся некий странный диалог.

– А что, Датан, – произнес один, кивнув в сторону пришельца, – с таким-то через Зеир-Анпин можно.

– С таким можно, – отозвался Датан.

– А до Бины, пожалуй, не дотянем…

– Ты прав, Авирам, до Бины не дотянем.

На том разговор и кончился.

Высокая женщина с гордо посаженной головой, с резкими и прямыми словно вытесанными из дерева чертами лица стояла рядом с ним, держа на руках младенца. Старший мальчик лет шести цеплялся за ее руку. Они неспешно двигались среди направленных на них удивленных и подозрительных взглядов. Вскоре весть о появлении чужаков распространилась повсеместно в земле Гошен и на стройках Раамзеса и Питома.

Когда Корах увидел Божьего Человека, им овладело двойственное чувство. Долгие годы он ждал его появления, и конечно догадывался, кто обретет эту роль. Однако первая радость от сбывшегося пророчества, обещавшего выход евреев из Египта, вскоре сменилась озабоченностью и даже сомнениями. Дело с самого начала пошло весьма туго. Моше был совершенно не тот египетский принц, которого еще помнили люди старшего поколения. От стройного, прекрасного юноши, твердой походкой отмерявшего шаг и размашистыми жестами руководящего строительством, не осталось и следа. Сейчас он ходил между сынами Израиля в грубой хламиде, с посохом в руке и вел странные речи. Людям, принуждаемым к тяжелому физическому труду, непривычно было слышать от невесть откуда взявшегося чудака свидетельство о его разговоре с Богом. Порой рассказ его был сбивчив, непоследователен, а поскольку незнакомец еще и страдал косноязычием, многих это раздражало, и не все могли дотерпеть до конца повествования.

Вскоре выявилось еще одно обстоятельство, расстроившее Кораха. Обняв старого друга после сорокалетней разлуки и немного пообщавшись с ним, он понял, что отношения им придется выстраивать заново, и скорее всего, они будут уже не те, что прежде. Его симпатия к Моше не приуменьшилась, но тот стал человеком решительно другим. Общение на основе прежних взаимных чувств и общих ценностей не клеилось и заходило в тупик, прерываясь на полуслове. Несколько раз случалось, что они сидели в доме Кораха в молчании, не будучи уверенными, о чем следует говорить. Моше явно стремился выразить сразу многое, но сбивался, заикался и нервничал, когда его не понимали. По счастью Кораху удалось договориться с братом Моше Аароном, человеком уважаемым и сведущим. И хотя даже им потребовалось некоторое время для привыкания друг к другу, в связке Моше и Аарон сделались значительно понятнее. Постепенно все больше людей стали к ним прислушиваться, и дело пошло живее. Происходило это так: Моше в полголоса передавал Аарону сообщение для народа, а тот облекал их в красивые, плавные формулировки, с ясно прослеживаемой мыслью, выделяя интонацией особенно важные места. Голос Аарона звучал громко, отчетливо и убедительно. Зачарованные его бархатной речью соплеменники впервые за много лет слышали слова, обращенные к каждому из них. Те же, кому удавалось правильно расслышать и понять сказанное, убеждались, что говорил пришедший от имени и по поручению Бога.

– Бога? – переспрашивали евреи друг у друга, – это какого?.. Того самого… – и осторожно показывали мизинцем правой руки наверх. И почему-то каждый понимал, какой именно Бог имеется в виду.36

Было бы неверно думать, что Моше по прибытии в Египет немедленно обратился к народу. Этому предшествовало вполне дотошное и обстоятельное выяснение, кто он, с какими вестями пожаловал и от чьего имени собирается говорить. Когда после многолетней разлуки Корах вышел навстречу Божьему Человеку, тот вместо дружеского объятия приветствовал хранителя казны уважительным поклоном.

– Я вернулся, – молвил он.

– Я ждал этого, – ответил Корах. – Ты очень возмужал.

Легкое подобие улыбки пронеслось по заросшему бородой лицу Моше.

– Я так долго жил в пустыне у мидианитов, что совсем забыл дорогу сюда. – Оба слегка усмехнулись. – Кстати, всей жизнью признателен тебе за совет пойти к Итро. Его дочь уже много лет моя жена и сестра. И там… там я встретил Его. – Моше медленно воздел глаза к небу.

– Обо всем этом я мог только догадываться и представлять себе в лицах и числах, – Корах указал Моше на кресло. – Расскажи мне о Нем.

– Конечно, но несколько позже, – Моше слегка запнулся. – Ты мог бы собрать совет старейшин? Мне нужно поговорить с ними.

Вечером того же дня в доме Кораха собрались наиболее почитаемые представители двенадцати колен Израиля. Одни смотрели на пришельца с недоверием, другие с надеждой.

– Многие из вас помнят меня по временам моей юности, – начал Моше. – Я был воспитан во дворце фараона и руководил тогда стройками Раамзеса и Питома. Мне потребовалось время понять, а главное почувствовать, что я, министр северного царства, на самом деле являюсь частью угнетаемого народа. Несколько раз я пытался привлечь внимание фараона, чтобы смягчить жизнь несчастных, однако никто из совета меня не поддержал. Рамзес отнесся к моим словам с полным непониманием – почему ни с того ни с сего меня заботит судьба его рабов. С каждым упоминанием об иврим раздражение владыки нарастало. А тут еще эта история с убийством египетского надсмотрщика. Если бы я тогда вернулся во дворец, фараон бы, конечно, простил мне – кого интересует какой-то надсмотрщик. Но он взял бы с меня слово сосредоточиться на строительстве городов и больше не докучать ему нелепым заступничеством. Именно этого я и опасался. Окажись я в такой ситуации, руки мои оказались бы связаны, и вряд ли мне бы удалось вырваться из этих пут. Поэтому я бежал, как от погони, оставив свою прежнюю жизнь на заклание, словно праотец Ицхак. Ведь он согласился принести себя в жертву всесожжения, следуя указанию Бога для его отца, Лунного Странника.

Среди старейшин прошелестел одобрительный шепот.

– Мой старший друг и наставник Корах, да благословятся дни праведника, направил меня в землю мидианитов, в стан к верховному жрецу Итро. Только со временем я постиг дальновидность и мудрость этого совета. Во-первых, Итро был единственным, кто заступился за сынов Израиля, когда фараон и его советники строили планы их порабощения, а то и истребления. А во-вторых, со временем я стал мужем его дочери Ципоры. Я многому научился у моей жены и ее отца, и ни на минуту не жалею о своем побеге из Мицраима. Сейчас же дорогу сюда мы преодолели вместе с двумя нашими сыновьями.

Присутствующие слушали молча. Слова Моше вызвали заинтересованность даже у тех, кто вначале скептически отнесся к его появлению. Судя по благосклонным покачиваниям голов, можно было заключить, что речь его по душе седобородым старцам.

– Теперь о главном: я здесь потому, что Он послал меня.

Вряд ли появившаяся на горизонте туча саранчи или внезапно обрушившаяся на Египет тьма произвела бы большее смятение среди присутствующих, чем последние слова Моше. Кто-то вскрикнул, другие повскакали с мест, иных затрясло от волнения.

За сотню с лишним лет египетского рабства в среде иврим появились смельчаки, объявившие себя пророками Всевышнего и вещавшие разного рода идеи освобождения. Но благие их намерения ничем хорошим не кончались. Старейшины Израиля предлагали им пройти проверку, для выявления истинности их слов. Ни один самопровозглашенный пророк до сего дня такого освидетельствования пройти не смог. В лучшем случае их путь заканчивался на тяжелых работах в глиняных ямах, в худшем – их могли придать побиению камнями за лжепророчество. Таким образом, заявление о своем общении с Богом, а то и о родственной связи с ним, несло в себе известный риск непризнания со всеми вытекающими последствиями.

Однако, спокойствие и уверенность Моше производили благоприятное действие на старейшин, и это направило разговор в деловое русло.

– Скажи, – поднял голос председательствующий на собрании глава колена Йегуды, – сообщил ли тебе Неназываемый некий пароль, которым ты можешь удостоверить свой рассказ о свидании с Ним?

Моше взял перо и кусок пергамента, которые слуга уже держал наготове. Аккуратно набирая заранее налитые чернила, он неторопливо начал выводить буквы, не забывая об огласовках. Пароль следовало представить с абсолютной точностью. По мере начертания знаков, разговоры в помещении стихали, пока не установилось совершенное молчание. Казалось, ничего более важного в этот момент не существовало. Моше выписывал не только буквы своей жизни; за этими знаками стояла судьба целого народа, осуществление древнего пророчества, данного их праотцам Невидимым Богом. Они ждали избавления, жаждали получения особой роли и молились о возвращении в обетованную Землю.

Когда Моше закончил, слуга поднес ему салфетку из красной материи, которой Моше закрыл свое послание. Никто из присутствующих, включая Кораха, не должен был знать, что скрывалось под красной тканью.

– А теперь, – обратился председательствующий к старейшинам, – я попрошу всех глав колен явить хранимые ими знаки.

Двенадцать старцев извлекли по небольшому свитку, каждый из которых таил в себе одну букву, пока что скрытую от всех. Глава колена Йегуды многозначительно посмотрел на Кораха и произнес:

– Пора.

Корах подал знак слуге, и тот поднес ему небольшую шкатулку красного дерева. Достав висящий на шее ключ, Корах вставил его в замок и повернул хитроумным образом. Перед тем, как откинуть крышку, он обратился к присутствующим.

– Дорогие братья, все вы являетесь хранителями тайного кода, который должен помочь в определении истинности человека, призванного возглавить наш народ. Когда три поколения назад праотец Иаков, именуемый Израилем, лежа на смертном одре, готовился вступить в будущий мир, он созвал двенадцать сыновей, чтобы дать им свое знаменитое благословение. Вместе с этим они получили на хранение по одной букве – каждый из десяти братьев и два сына Йосефа, Эфраим и Менаше. Леви же вместо знака достался ключ к коду – порядок, в котором буквы должны быть составлены. Сравнив код с посланием пришельца, мы сможем сделать вывод об истинности его слов. Свои части кода мы получили от наших отцов или учителей. И я до этого момента ни разу не извлекал на свет мой свиток с определенным в нем порядком букв.