Читать книгу Царь Борис - Константин Владимирович Кокозов - Страница 9

1

Не отличался Борька большими достижениями в школьном учении, закончил десятилетку почти со всеми тройками. Но, слава Богу, закончил. Осталась от школы и продолжилась в дальнейшие годы любовь, но лучше сказать, громадный интерес к отечественной и мировой истории. В отличие от своих одноклассников, по-иному и по-особенному смотрел Борька на историю мира и страны.

Когда узнал, кто такой Александр Македонский, он внимательно приглядывался к нему – надо же, ну прямо сверхъестественный титан, а не человек – если в восемнадцать лет завладел половиной обетованного мира. Когда вспоминал русских князей, то ругал их – что же это, такая сила у них была в руках, а не могли объединиться и на два с половиной века попали в лапы монголам.

Что касается Ленина и Сталина, то перед его глазами в их лицах вставали великие люди, которые всю жизнь и помыслы отдавали делу рабочего класса, всего простого народа. Ведь они так мечтали сделать жизнь всех людей счастливой! Они жизни свои положили, защищая трудовой народ от посягательства буржуазных хищников и их прихвостней.

Борис восхищался судьбами великих людей, за плечами которых были великие свершения, оставшиеся навечно в жизни людей. Уж если они отметились в истории, то навсегда! Однако и тут, раздумывая над их судьбами, он приходил к идее: всё же предпочтительней те из великих, которые своим трудом, постоянной работой над собой, преодолевая трудности, вышли на первые места в Истории.

Вот преклонить надо голову перед Наполеоном, перед Лениным, перед Сталиным. Они достигали вершин власти своим умом, силой, своевременными и правильными мыслями и ораторским искусством. Ну а что, к примеру, представляла собой Екатерина Вторая? Она получила власть, можно сказать, на блюдечке. Ей пробраться в императрицы не составляло никакого труда. А ведь как тяжело подняться к власти человеку простому, даже на самую низенькую ступеньку политической власти! Возьми вот председателя колхоза, и то сможет стать им не каждый колхозник, а только избранный удачник и угодник. Почему же и в верховной власти страны всё время появляются избранные, становящиеся министрами, деятелями ВКП (б), а затем КПСС, одним словом, вождями, хотя прежде их никто и не знал?

Может быть, они какие-нибудь сверхъестественные? Какие-нибудь заговорённые или святые? Может, они и живут не как другие люди? Думают только о народе, как его жизнь сделать всё лучше и лучше, легче и интереснее? Они, может быть, не едят и не пьют, как мы, простые люди, самогонку, в туалет не ходят? Наверно, им некогда думать о себе и о своей семье и о родственниках? Они только что и делают день и ночь, что размышляют, как страну сделать богаче, мощнее и авторитетнее в мире? Ведь не зря солдаты на фронтах Отечественной погибали с именем Сталина. Значит, если бы не было Сталина, его ума и гениальной прозорливости, его полководческих способностей, наша страна ведь могла бы не победить Гитлера и фашизм? Ведь вот – посмотри на их портреты – у них те же уши, те же глаза, что и у нас, обычных людей. Те же руки – а у Борьки они, пожалуй, и покрупнее, и покрепче – с детства много ими поработал, те же ноги – у Борьки они поразмашистее на ходу. Вот, может быть, всё дело в голове? Неужели у них в башке вдвое больше напихано, чем у нас, смертных и простых, которым у Кремлёвской стены ни за что не лечь?

Много и часто задумывался Борька на эти темы. Пробовал намёками и мимоходом поговорить и с другими, более знающими людьми. Но всё-таки ни от кого вразумительного ответа не получил.

Талант, – говорили ему, – талант нужен такой особенный!

Талант? Какой? Они ведь не поэты, не певцы, не художники, не композиторы! – мысленно и вслух повторял Борька, размышляя. – Или может быть, нужно постоянно и упорно бить и бить в одну точку, пока не добьёшься?

2

К окончанию десятилетки Борис Елин и внешне изменился. Молодой человек и ходить стал соответственно новому, изменившемуся характеру. Он немного сутулился и опускал голову вниз, смотря не прямо перед собой, а куда-то в землю. Отцу не нравилась его походка, не нравилось и его поведение, какое-то неживое, боязливое, словно украл что-нибудь и боится, что вот-вот его изловят. Стеснялся он женщин и при встрече с девушками глаз не поднимал, чтобы ненароком не встретиться с ними взглядом.

Да что ты за тюфяк такой у нас, а? Что же ты Единых позоришь? Заболел или боишься кого? – спрашивал отец, когда Борис приходил из школы и, сделав, что нужно по двору и по дому, не выходил на улицу, а взяв какую нибудь книгу из жизни великих людей, часами не отрывал от неё головы.

Читаешь, читаешь, – удивлялся отец, – а всё равно тройки приносишь. Как это у тебя получается? – и, покачав головой, долго смотрел на жену удивлёнными глазами: мол, кого это мы с тобой вырастили, Дарьюшка?

Наедине отец говорил Дарье Силантьевне:

Надо всё-таки приучить его к своему деревенскому делу, а то – смотри, из него ничего не выйдет, ни шофёр, ни тракторист, ни рабочий класс. Он людей боится и стесняется, как он будет среди людей-то учиться, работать, жить? Вот как закончит школу, сразу беру его на ферму, научу этого дурака, как всерьёз с коровами обращаться. А этак он без куска хлеба останется, как мы помрём. Бог-то ростом и силой не обидел, здоровья на два военкомата хватит, а видишь, как от людей шарахается!..

Силой обладал действительно Борис Елин недюжинной, в десятом классе он был уже вполне здоровый парень ростом под два метра. Широкие плечи, широкие скулы, большой широкий лоб, рыжеватые волосы, уже и бритвой пытался тыркать туда, где наступила пора проявляться усам. Но глаза его, маленькие по сравнению с крупными и широкими чертами лица, прикрываемые пышными рыжими бровями, делали вид юноши каким-то испуганным, боязливым или задумчивым и бесстрастным, а потому и безучастным к своим сверстникам, к их интересам.

Может быть, потому один из его одноклассников, доходивший ростом разве только не до его живота, однажды петушился, возвращаясь вместе с ним из школы, из Александрова в деревню:

А чего он, Борька-то? Это он только с виду такой. А повалить его и в глаз ему дать ничего не стоит!

Другой бы на месте Борьки с его медвежьей силой, не задумываясь, дал бы однокласснику-коротышке подзатыльник, от которого тот скатился бы с горки, чтобы другим неповадно было. Елин только глазами смеялся, мирно выслушивал задиристую речь спутника и, послушав болтовню, боком от него ускорял свой шаг и уходил вперёд. А приятели заливались смехом, щупая жидкие мускулы и восхваляя богатырские качества одноклассника-задиры.

3

Борис любил общество наумовского мужика Андрея Парфёнова, того самого красноармейца, инвалида, участника гражданской войны, на болтовню которого приходили в юношестве его отец Иван Елин и его сверстники. Деду Андрею уже было много лет, он уже, в воспитательных целях, отказался рассказывать подрастающему поколению, как брал в плен белогвардейских дам. Но зато он уже рассказывал в подробностях о боях и сражениях, о своих героических подвигах на войне, о том, как брал десятками в плен белогвардейских генералов и бандитских атаманов. Борису нравилось расспрашивать его подробнее о красных командирах, о Чапаеве, о Фрунзе, о Ворошилове, о Щорсе. Дед Андрей так много рассказывал этих историй, что всё село давно уже знало: воевал он рядом со всеми, имевшимися в наличии красными полководцами, которые стали сегодня легендарными. Что Чапаев утонул только потому, что не спросил его совета – переплывать бурную реку или нет. Что вместе с Щорсом не раз сиживали за столом и пили самогон, отобранный у Махно. Что выполнял он специальные поручения по очерёдности то Ленина, то Сталина, которые часто звонили ему по полевому телефону. Свесив голову, Борис с серьёзным видом, не перебивая, слушал и словно верил

тому, что рассказывал старый солдат. Хотя другие парни, слушая деда, нет-нет, да и взрывались хохотом:

– Ну, дед, ты дал! Ну уж загнул так загнул! Вот уж заврался в доску! Получается, что если бы не ты, то и Советская власть давно бы ноги откинула, а?

На подобные замечания дед Андрей надувал губы, хмурился и больше не открывал рот, пока скептики не покидали его общество, а их место на лавке под забором Парфёновых не занимали более сговорчивые слушатели вроде Борьки Елина. Вот Борису дед не уставал рассказывать всё, что он просил, с такими подробностями, что щипало душу.

Но откуда деду Андрею было знать, что Борька и в его рассказах выискивал всё то же, своё: как ведут себя в жизни или как могут поступать командиры и вообще люди, поставленные над людьми, на какую-то высоту?

Наслушавшись небылиц Парфёнова, Борис долго ходил под впечатлением услышанного. Трудно было, конечно, в этой трепотне отделить правду от вранья, но Борис то и дело ловил себя на том, что жил жизнью этих самых командиров, находился как будто в пекле сражения, давал указания и приказы, видя себя в роли красного командира с биноклем в левой руке и револьвером в правой.

Идя домой, никого не видел и никого не слышал, если встречался кто-то по дороге и пробовал завести разговор, он в беседу не вступал. Земляк, видя, что сынок Ваньки Елина не ответил на приветствие, изумлённо вскидывал брови и с недоумением провожал его взглядом: о чём может так усиленно думать парень, чего так ушёл в себя?

Странностям Бориса Елина не было границ. Заходя к знакомым, через минуту во время разговора он без предупреждения мог развернуться и уйти, так что народ и не понимал, зачем он заходил и почему рано вышел. Вот такая рассеянность и забывчивость вошли в Борькин характер. Дома он не помнил, куда, раздеваясь на ночь, уложил свои вещи. Носки свои искал с таким раздражением и недовольством на жизнь, словно наступал конец света, и его заставляли босиком бежать на другую планету. Правда при отце старался вести себя тихо, звука лишнего не издавал. Помнил одну неприятность, что случилась полгода назад. Борис как-то набросился на мать, обвиняя её в том, что она куда-то упрятала его тетрадку, где он записывал все школьные задания. Отец тогда стоял под окнами и слышал раздражённый разговор Бориса с матерью. Не стерпев такого тона разговора, Иван Петрович зашёл в дом и, не заходя в комнату, при открытой двери, насупив брови, крикнул с порога:

– Ты, верзила и лентяй, ты как разговариваешь с матерью? Ещё раз услышу в таком тоне, ремнём угощу. В детстве не применял ремень, а сейчас знаешь, как отполосую!

Тогда Дарья Силантьевна, увидев мужа в таком редком состоянии, агрессивно настроенного против собственного ребёнка, заулыбалась, глядя прямо в его лицо, и смягчила обстановку. Пришлось и Ивану Петровичу подмигнуть жене и ответить лёгкой улыбкой.

Короче говоря, Борис Елин в период окончания средней школы слыл в деревне Наумово непутёвым парнем, со странностями какими-то, не вполне ясной головой, не имеющим перед собой никаких определённых целей или, как обычно про таких выражаются в деревне, – ни рыба, ни мясо.

4

Когда Борис оканчивал школу, сестра Пелагея выходила замуж, и в доме Елиных состоялась свадьба. Жениха сестра сыскала в городе Александрове.

На свадьбу явился приятель жениха, Валерий Рогачёв. Его, собственно, и привезли в Наумово, чтобы он выполнил роль шафера на свадьбе. Это был парень невысокого роста, неказистый с виду, весь в веснушках. С Борисом он как-то сразу подружился. При разговоре предложил ехать вместе с ним в город Омск для поступления в институт.

Омск, – это где? – спросил, почесав в затылке, Борис.

Ну как – где? В Сибири, конечно!

Выпив вместе с ним две бутылки водки, Борис держался как ни в чём ни бывало, словно пил не водку, а простой лимонад. На Рогачёва, по-видимому, это произвело впечатление. Ему показалось очень странным, что после первой бутылки Борис вроде как стал заплетаться языком, раскраснелся, оживился в разговоре. Однако после небольшого перекура и после второй бутылки он мгновенно отрезвел, посуровел и примолк. Это Валеру очень удивило.

Скромное свадебное торжество подходило к концу, шафер покинул жениха, поэтому Борис и Валера, уединившись в углу длинного, во всю избу стола, не спеша отмечали день сестры и друга.

Да как я могу поступать в институт, когда у меня одни тройки, и то еле-еле в аттестат залезут? – отвечал на заманчивое предложение Борис. – А ведь там экзамены надо сдавать, если вместе подавать на строительный факультет! Была бы только история. А вот по математике и физике – это ты мне брось!

А ты не бойся, я ведь тоже на одни тройки школу заканчиваю. Но у меня там дядя работает преподавателем, понял? Приезжал недавно в Москву, ночевал у нас. Говорит – Валера, не беспокойся, приедешь ко мне в Омск, будешь в студентах ходить. Экзамены, считай, почти формальные, конкурса никакого, каждый год колоссальный недобор. Сдашь документы – и, считай, что студенческий билет в кармане.

Они действительно подружились, потянулись друг к другу, как разноименные полюса магнита. Весь остальной вечер провели вместе, не только за столом. Но и на улице, когда выходили освежиться чистым деревенским воздухом.

Как тут здорово у вас в деревне! – говорил Валера. – Прямо рай какой-то. У нас в Александрове дышать нечем – то мясокомбинат, то «Искож».

У нас тут тоже завод рядом, кирпичный, но от него ничего – ни запаха, ни дыма, – отвечал Борис, сидя на перилах крыльца. – Собираюсь на кирпичный работать после школы. Мужики там хорошо получают. Ну, конечно, вкалывать тоже надо.

Да ты что? Я же тебе втолковываю: готовь чемодан – и айда в Омск! Сдавай-ка экзамены в десятом классе, получай аттестат и отдохни пока дома, то да сё… В конце июля готовься ехать и не дури!..

Борис новой проблеме сразу не поддавался. Он и в помыслах не держал поступать в институт, что такое студенческий билет – он не держал и в понятиях.

Ну дядя-то это твой дядя. А я-то ему не племянник, зачем он мне будет помогать? – возражал Борис, снова уже сидя за столом.

Ну вот тебе снова говорю, не бойся. У дяди нет детей, а меня любит как родного сына, во мне души не чает. Каждый месяц денег присылает. То на одежду, то на приличное питание, то на книги. А приедем – что я ему скажу, то он для тебя и сделает, не меньше, чем мне.

Борис задумался и долго смотрел куда-то в одну точку. Разжёвывая только что отправленный в рот кусочек мяса, он вдруг ясно представил себя, свою фигуру в качестве студента Омского строительного института, с портфелем в левой руке разгуливающего по просторным коридорам институтского здания и держащего правой руке огромный студенческий билет. От этой картины у него поприятнело на душе, сердце защемило какой-то новой тоской и ему вдруг всерьёз захотелось послушаться совета своего нового приятеля.

«А кто его знает? – стал размышлять он. – Может, и правда двинуть в Сибирь. Может быть, и правда сдуру в институт поступлю. Этак и человеком стану, инженером. Остаётся вот вопрос, где взять денег на дорогу, на первое проживание. Там уж дальше где-нибудь работать устроюсь, грузчиком вот. Прокормлюсь как-нибудь. А вот с дорогой… Если отец будет против, то, конечно, денег не даст. Тогда попрошу у Ленки. У неё муж учитель, сама преподаватель, получают оба. От Надьки, правда, ждать помощи нельзя, она сама учится, живут на зарплату мужа, у них ещё на шее две старушки, свекровь и мать. Пелагеюшка только вот чуть-чуть сможет помочь, пока в декрет не уйдёт. Рубашку там, туфли парусиновые купить. Но вся надежда на Ленку. Скажу – дай в долг, отработаю потом, верну».

Скажи, Валера, а на что и где будем жить, стипендию будем получать, не знаешь? – спросил Елин. – У тебя-то там дядя, а мне как там жить прикажешь? Отец за мои тройки меня не будет финансировать. Это я знаю. Скажет – пустая затея, это только для умных, скажет. Не поверит, что из меня студент получится.

Да ты не беспокойся. Ещё полтора месяца до отъезда. Поговори с отцом. А если хочешь, я сам поговорю. Если откажется, то у меня мать на железной дороге диспетчером. Ты можешь на разгрузке вагонов заработать на дорогу. Я скажу матери, она тебе будет сообщать, когда денежные работы там начнутся.

Ладно, – наконец согласился Борис. – Поговорю с отцом и с матерью, а тебе скажу, как решили. Поеду я с тобой, но хорошо бы и вправду наверняка поступить. Представляешь, как домой возвращаться, если будет всё наоборот. Меня по крыльцу размажут!

Ну, не бойся!

И новые приятели приступили к разработке деталей будущей поездки в сибирский город Омск…

5

Свадебные гости выпили последний раз и закусили, вечером вразнобой расходились и разъезжались. Пелагеюшку с женихом или мужем Юрой торжественно, с песнями проводили в такси, поскольку они, совершенно трезвые, под конвоем мужниных родителей отправлялись в квартиру жениха.

Когда, уже поздно, к ночи, стали собираться спать, Борис решился поговорить с матерью о своём будущем. Тут же сидела Лена, старшая сестра, преподавательница московского техникума.

Свадебные гости выпили последний раз и закусили, вечером вразнобой расходились и разъезжались. Пелагеюшку с женихом или мужем Юрой торжественно, с песнями проводили в такси, поскольку они, совершенно трезвые, под конвоем мужниных родителей отправлялись в квартиру жениха.

Когда, уже поздно, к ночи, стали собираться спать, Борис решился поговорить с матерью о своём будущем. Тут же сидела Лена, старшая сестра, преподавательница московского техникума.

Услышав намерение сына по поводу учения в институте, Дарья Силантьевна сразу же взглянула на дочь: Лена для родителей была главным авторитетом. Шутка ли – преподаёт в машиностроительном техникуме, мать двоих детей, муж – учитель физики, пользуется всеобщим уважением, похоже, что скоро станет директором школы. Муж у нее мужчина добрый, очень уважал трудовых людей – родителей жены. Всегда, приезжая в деревню, помогает по хозяйству. Не чурается никакой работы, в огороде копается, забор починил, крышу отремонтировал, теперь крыша новая шиферная серебром на солнце сверкает. И материал-то закупил на свои деньги, а когда Иван Петрович заикнулся насчет возврата денег, только улыбнулся и сказал: «Положи, отец, деньги в карман, у тебя в руках они надёжнее». Иван Петрович только крякнул стеснительно в кулак и отошёл в сторону. Прямо-таки по душе был Ивану Петровичу его старший зять, он гордился им, когда на работе заходила речь о зятьях и невестках. Только Романа Васильевича Иван Петрович и Дарья Силантьевна ставили в пример, хвалили самыми теплыми словами. Почти как сына уважал и любил зятя Иван Петрович. Да что там как сына! Вон и родной-то сын, Борька, в последнее время то и дело раздражает отца, нервирует своим странным поведением. Стал каким-то скрытным, весь ушёл в себя, дома порученную работу сделает бегом, – да и садится за книжки. И хорошо бы книжки были какие приличные, учёные, а то все про царей да королей, про великих людей. Никак не видно, чего хочет Борька, к чему стремится, к какому делу его душа лежит. Поэтому и хотелось Ивану Петровичу, чтобы сын-то единственный хоть немного набрался от Романа Васильевича.

Короче говоря, из всего семейства, из детей и зятьёв, только Ленка да Роман Васильевич имели у родителей авторитет непререкаемый. Потому-то и Борька постарался открыться матери при Ленке, имея в мыслях поездку в Омск.

Глядя на брата, Ленка просияла от радости. А отец-то ей постоянно твердил, что нет у Борьки ничего за душой и в голове, что из Борьки ничего путного не выйдет! Если только вот, опять же, вслед за отцом пастухом пойдёт с кнутом по деревне. Да и сама Елена Ивановна как педагог, замечая увлечения брата и несколько странное его поведение, было засомневалась: выйдет ли из него что-то стоящее? Хотя, казалось бы, что, пока она была рядом с домом, Борька рос сообразительным, смышлёным, любознательным и живым парнишкой. А вот в последнее время, когда она приезжала домой, никак не шёл ни на какие разговоры и контакты, махал рукой и уходил в сторону, не поговоришь с ним и не побеседуешь. Говорил: «Не волнуйся, Ленка, все нормально, нечего меня дёргать и проверять!», – и, слегка улыбнувшись, уходил из комнаты.

Теперь же, услышав своими ушами разговор брата с матерью об институте, Елена обрадовалась. Оказывается, братишка не совсем простой фрукт, себе на уме. И планы у него серьёзные, нужные и стране, и самому. Каждому понятно, что в Советском Союзе во главе жизни будут сидеть именно те, кто имеет диплом о высшем образовании, только такие люди могут выходить на главные роли в государстве.

Ну и молодец, Боречка! Давай мы с Романом будем заниматься с тобой дополнительно. Готовить тебя к экзаменам! – Елена Ивановна даже сама заволновалась, переводя глаза то на Борьку, то на мать.

А ты сперва выясни, сможет ли он учиться, знает ли он вообще что-нибудь из школы! – попросила мать. – Ведь в институт, это такое дело!

Ничего, мама, – улыбнулась дочь. – Знания – дело наживное. Захочет человек – гору свернёт, а добьётся своего. В учебных делах главное – это своё желание, желание и желание. Короче говоря, я тебя, Борька, поддерживаю. Мама тоже, надеюсь, и отец, я думаю, поможет, – Лена выжидающе посмотрела на мать.

Дарья Силантьевна, опустив голову, задумалась.

Вот отец-то согласится ли. Он же уже и с председателем колхоза поговорил, чтобы после школы Борьку взяли на ферму.

Да что ты, мам, поговори с отцом, неужели он будет против учения сына. Втолкуй ему, что надо парню в люди выходить. Я и сама поговорю. Будет возражать – Ромка побеседует. Да и Надюшку, и Пелагейку подключим.

Нет, дай я сначала поговорю. Посмотрим, что он скажет…

Разговор с мужем об учении сына в Омске Дарья Силантьевна начала вечером следующего дня, когда он вернулся со своей работы.

Чего, чего? – Иван Петрович едва не поперхнулся, уписывая за столом гороховый суп. – Борька? Учиться хочет? Да ты что, мать, в уме? Он же балбес! Опоздал, надо было раньше об этом думать. Он же сколько будет пятью пять не знает. А тут в институт поступать! Ну, мы с тобой неучи, так все почти в то время такими были. А ему десяти лет было мало, дурака провалял! Теперь не вернёшь!

Дарья Силантьевна выдержала паузу и, подкладывая мужу новый кусок хлеба, тихонько приступила снова.

Вань, Ленка вон поддерживает. Говорит – если надо, поможем. Говорит, если сейчас возьмётся за ум, упущенное наверстает и поступит.

А-а-а! Вот оно что! Вы уже без меня всё решили? А теперь мне докладываете? Значит, так, Даша. Зря свои деньги на этого разгильдяя тратить не буду. Раз решили поступать – поступайте, как хотите. – Он, строго насупив брови, взглянул на жену, встал и отправился проверять скотину. На пороге задержался. – Я перед председателем повинюсь, тем более свободного места на ферме нету. А он хотел уважить мою просьбу и взять его временно на третью бригаду. А потом туда, где освободится. Так что вот тебе и фунт изюму!

Когда Иван Петрович через некоторое время возвратился со двора, из горницы вышла Елена и попробовала отца вразумить. Она приводила всякие доводы из своей педагогической практики, примеры из своих наблюдений, когда не все отличники и золотые медалисты получают институтские дипломы. И даже, наоборот, прежние лодыри вдруг спохватываются и на всех парах летят к вожделенному, даже порой и красному, диплому. Вот, мол, как происходит в институтах, это ведь тебе не школа!

Однако, не взирая на авторитет старшей дочери, Иван Петрович сказал, что лично он умывает руки, – хочет Борька учиться, пускай учится, но денег он на это мероприятие не даст. «На все другие дела – пожалуйста, берите последнюю копейку. А на Борькино учение не дам, бесполезное это занятие».

6

И Ленка, и мать подумали-подумали – и решили – отца по Борькиному учению больше не тревожить и не пытаться склонять на свою сторону.

Постановили – постараться до Борькина отъезда наскрести нужную сумму денег. Так-то будет надёжнее и по делу. Надюша дала слово приобрести будущему студенту обновку, а Роман Васильевич с Еленой Ивановной взялись нести основную ношу, финансировать будущего инженера, а то и учёного. Мать Дарья Силантьевна тоже обещалась незаметно от мужа откладывать в сторону энную сумму денег. Так что до отъезда в Омск у Борьки, по всему видать, должна была собраться нужная сумма. И теперь можно было не думать о ночной дефицитной разгрузке вагонов на товарной станции Александровского вокзала.

Но вот что удивительнее всего – Борька вдруг стал усиленно заниматься науками. Пока Роман Васильевич и Ленка находились дома, благо у них был период отпусков, он и к ним приставал со многими вопросами. Просил – помогите, мол, в том или другом. Конечно, сразу выяснилось, что у будущего строителя база знаний после школы покоилась почти на нуле.

Но женскую часть семьи уже ничто не пугало: раз задумал Борька, надо помочь ему преодолеть такой новый, но такой выдающийся для него рубеж. А стремление его заметили уже все.

7

И вот, когда прошёл месяц с небольшим, Борис Елин и Валера Рогачёв сели в поезд на Казанском вокзале. Борис впервые ехал в дальнем пассажирском поезде, и сначала даже не представлял себе, как будет выглядеть для него эта дорога. Но постепенно стал втягиваться в железнодорожный быт. Прежде всего, молодые люди занялись главным делом: заняв свои места на полках плацкартного вагона, сразу же достали книги и углубились в изучение предметов – только тех, по которым принимают экзамены.

Если правду сказать, только Борис, обхватив голову руками, старательно вникал в учебно-школьные премудрости, пытаясь запомнить каждую формулу, которая так не интересовала его прежде, в школе. А что касается Валеры, то, похоже, его эти формулы вовсе не интересовали. Зато он с интересом наблюдал поведение соседей со всех сторон, ещё занятых поиском своих мест, расфасовкой своих вещей и прочими мелкими моментами бытового устройства. Конечно, Валеру интересовала не вся публика, а та, что помоложе, и, больше всего, женская часть. Вот он и следил внимательно за каждым таким предметом, глядя, как он, этот предмет наблюдений, мечется по вагону, то приводя в порядок свои чемоданы, то несясь сломя голову к проводнице за водой и чаем, то с оханьем взбираясь на свою полку, где уже ожидает его вполне мягкий полосатый матрац с будущими ночными причиндалами. Подумать только, как увлекательно! Особенно, если открытые части тела этого предмета, налитые силой и девичьей полнотой, так и протестуют против искусственного сокрытия. Так что Валера то и дело, незаметно для других пассажиров, толкал коленом Бориса, глазами или кивком головы указывая на проходящих, достойных внимания девиц.

Борис, пару раз действительно отвлёкшись по его знаку от книги и глянув туда, куда просил товарищ, сразу охладел к его занятию, не видя в нём никакого смысла.

Да что ты, Валер, – наклонившись к приятелю, тихо сказал он, – ты же поступать в институт едешь, а не на танцы. На, почитай алгебру, чем балдеть на девок впустую.

Да ладно тебе, разве можно в такой обстановке сосредоточиться, – коварным расхолаживающим шёпотом возражал Валера. – Видишь, какие туда и сюда ходят! А мы, как только приедем на место, как только устроимся в общежитие, сразу и книгами займёмся. Никуда от нас книги не денутся! А тут ведь жара, как в бане. А в бане ведь книги не читают, а?

Видя, что приятеля от учебника не оторвёшь, Валера продолжил свои эстетические наблюдения.

Между тем поезд оставил далеко позади себя столицу и, набрав крейсерский ход, вышел на бескрайние просторы России.

А Валере через некоторое время вдруг крупно пофартило. Одна из барышень с очень элегантной фигурой и не менее соблазнительными глазами, возвращаясь от проводницы со стаканом чая в руках, обворожительно улыбнулась ему и, кроме того, как явно показалось Валере, подмигнула ему. Вот уж от этого нестойкое любвеобильное сердце Валеры дрогнуло и сразу растаяло, как сахар в том же горячем чаю. Не успела девушка спрятаться в дальнем купе плацкартного вагона, как Валера, не в силах усидеть на месте, встал и стал задумчиво прохаживаться по вагону в поисках этой прекрасной барышни. Примеченная незнакомка нашлась в предпоследнем купе, где она восседала не одна, а с такими же молодыми барышнями-подружками, тоже красивыми й привлекательными не менее, чем сама. Девушки о чём-то оживлённо разговаривали и не заметили, как Валера, расплывшись в улыбке, стоит над их головами и наблюдает за их торопливой и жаркой беседой.

Через несколько секунд взгляды Валеры и той прелестной барышни, из-за которой он оказался здесь, встретились. Девушка, прекратив спор с подружками, повернулась в его сторону и, во второй раз награждая незнакомца сахарной улыбкой, кивнула головой.

– Садитесь, пожалуйста. У нас места много, хватит всем, – произнесла она приятным ласковым голосом.

Валера, поблагодарив, уселся на краешек нижней деревянной полки. Наступила пауза, остальные девушки тоже смолкли и стали в упор глазеть на пришельца, почему-то выбравшего их купе наиболее приятным местом времяпрепровождения. Когда Валера только ещё направлялся на поиски прекрасной незнакомки, он в мыслях своих рассчитывал, что её найдёт, познакомится с нею, узнает о ней как можно больше, расскажет о себе, о своём городе Александрове, о том, куда и зачем он едет, ну и вытребует, конечно, у неё адресок, чтобы переписываться. Но, как только присел в обществе бойко разговаривающих девиц, все слова и мысли, что только трепыхались в голове, как бабочки, вылетели из головы, а язык как бы перевязало. Он забыл даже, какие слова нужно говорить при знакомстве, и вообще, что нужно сказать собеседницам. Словно впал в спячку, однако чувствовал, что не надо сидеть истуканом и глядеть прямо перед собой, а начать разговор. Изнутри краснея, он уже почувствовал, что девушки заметили его смятение, и теперь одна из них, самая маленькая ростом, полненькая сама по себе и кругленькая лицом, со смешками в глазах наблюдает, как на его носу собираются мелкие бусинки пота. Белая рубаха взмокла на спине и вокруг шеи, чтобы почувствовать себя свободнее, Валера расстегнул воротничок ещё на пуговицу, поддёрнул со спины рубашку, чтобы охладеть.

Ирина, – глянув ему в глаза, представилась прелестная незнакомка: видимо та, ради которой ему пришлось терпеть эти временные неудобства, решила таким образом выручить его из неясной ситуации, подав шест на спасение. – А вас как зовут?

Валера Рогачёв, – улыбнувшись девушкам, с заметным облегчением ответил парень.

А меня Люда.

Вера, – широко улыбнулась полненькая и круглолицая девушка. Остальные, как одна, были стройны и тонки, да и, как показалось Валере, на одно лицо.

А как вашего друга зовут? Видно, очень целеустремлённый человек. Сколько раз проходила мимо, голову от книги не поднимает. Сразу видать, отличник, студент какой-нибудь? Отличники – они такие – у них книгу из рук не отнимешь. Они от одной книги довольны жизнью. Правда ведь? Ирина произнесла это, глядя то на Валеру, то на подружек.

– Его Борисом величают. Прямо вот Годунов, – сообщил Валера, уже чувствуя себя посвободнее, чем прежде, но с некоторой ревностью. Ведь Ирина, которая с первого взгляда ослепила его своей красотой, интересовалась в первую очередь не им самим, а каким-то увальнем Борисом, этаким столбом, который и на девиц-то стесняется посмотреть. А он-то подумал! Это что же получается? Она им, Валерой, как средством для знакомства с Борисом, так что ли? Эта ревность уже заскочила ему в мозг, Валера впервые почувствовал в Борисе некоего конкурента. И уже у него появилось желание – представить Бориса перед девицами, особенно перед Ирой, тем самым пустым и никчемным парнем, которым, по его мнению, Борис и является на самом деле. Ведь, кроме приятной внешности, никакого содержания внутри. Так что пускай до Иры сразу дойдёт, что Валера выше, солиднее, практичнее, а также щедрее и добрее, чем его увалень товарищ. Это уже не говоря о том, что благодаря именно его, Валеры, деловым качествам, благодаря его плану и руководству Валеры, этот олух сейчас сидит на верхней полке и читает книгу, в которой ничего не поймёт. А если будет вести себя нормально, то, может быть, с его же помощью, ещё и студентом станет… А то будто мы не знаем, кто такой Борис Елин! В школе – двоечник, в деревне – пастуший сын. Как всё-таки девушки ошибаются, выбирая себе парней! Предпочтение, по своему легкомыслию, отдают в основном внешней оболочке мужчины, а не его содержанию, не его силе ума, не его внутренней энергии и прочим невидимым вещам. Как можно сравнивать меня с Борисом? Деревенский парень – он и есть неотёсанная деревенщина, из его сельского рода нет в округе никого, ни единой яркой личности, кем можно было бы гордиться. То ли дело Рогачёвы! Первый секретарь горкома – Рогачёв. Из рода Рогачёвых вышли военные, полковники, даже генералы, два директора школы в Александрове, начальник железной дороги мой родной дядя. Отец мой покойный командовал полком в войну. Куда уж сравнивать меня с Елиным!

Так рассуждал Валера под прессом внезапно вспыхнувшей ревности. И вся эта самодовольная мешанина пронеслась у него в черепной коробке за какие-то мгновения между фразами в разговоре с девицами.

– Да, вы знаете, Борис у нас выдающийся знаток по части общеобразовательной школьной программы. Его разбуди среди ночи – он сразу вам ответит, чем отличается синус от биссектрисы, а тот же самый Борис Годунов от Стеньки Разина. Только вот пока не студент. – Валеру, как он и сам чувствовал, что называется, понесло. – Я ему говорю – мол, зачем тебе, Боря, книги разглядывать, да ещё в поезде. Ты ведь и так всё знаешь. Открываю любую страницу, начинаю читать, – и Боря тут же продолжает наизусть, что в учебнике написано. Ну, если бы он стихотворение стал наизусть читать, я это понял бы сразу, – любитель русской поэзии. Это бывает часто. Но вот чтобы математику или физику так выучить, что без запинки весь учебник шпарить, – такое я вижу впервые. Нигде не читал и нигде не слышал о таких людях ничего подобного. Вот уж феномен так феномен! Вы сейчас сможете сами убедиться, я его сейчас позову.

Он, выговорившись, неспешно поднялся, разглядывая всех девочек ещё внимательнее. И убедился окончательно, что прекраснее и нежнее среди всех своих подружек всё-таки Ира, и ещё раз Ира. Она, кроме своей красоты, излучала такую душевную теплоту, что Валере хотелось обращаться взглядом только к ней и любоваться ею, наслаждаться её смешливым ласковым разговором, её прищуренным взглядом, когда она смотрела на собеседника, её величавыми и строгими жестами, когда она то одной, то другой рукой поправляла свои длинные распущенные волосы, норовящие то и дело закрывать при тряске вагона самое красивое из лиц, которые когда-нибудь приходилось увидеть Валере.

Валера чувствовал, что он влюбляется в эту девушку, хотя и явилась она перед его взглядом лишь несколько часов назад. И знакома-то она ему всего лишь с четверть часа. Только, видя, – не тупой ведь! – что его незначительный рост, невзрачное веснушчатое лицо не являются объектом особого интереса девушки, он из-за ревности свою злость адресовал совершенно ни в чём не виновному Борьке. Но ему казалось пока, что если сюда, в кампанию девушек, заявится Борька, то Ира убедится, что у амбала Борьки, кроме роста и смазливой физиономии, всё пусто, что она разочаруется в нём и переключится на него, Валеру. Вот тогда уж он своего не упустит.

Он уже в мыслях строил планы – во что бы то ни стало не потерять её из виду и, шаг за шагом, добиться её расположения. А потом и предложить свою безграничную любовь до гроба. Валера уже мечтал о ней, не учитывая интересы и самой красавицы Ирины. И возникало в его представлении единственное препятствие – в лице Бориса Елина. И вообще-то с ним дело обстоит вовсе не безнадёжно – только бы уговорить нелюдимого товарища бросить на время учебники и последовать вслед за ним в предпоследнее купе плацкартного вагона, где устроились барышни. Вот тут-то и совершить над ним тайный и лукавый замысел.

Оставил Валера красавиц продолжать свои полусекретные разговоры. А сам направился в своё купе. Долго уговаривал он Бориса сделать перерыв в чтении и пойти с ним по приглашению девушек в их кампанию и отдохнуть, весело проводя время. Однако Борис вначале отнекивался, ссылаясь на то, что в обществе девушек, тем более симпатичных, никакого отдыха не получится, а только он ещё больше устанет. Ибо в женском обществе он с давних пор чувствует себя не в своей тарелке. Не может, мол, поддерживать тему разговора, краснеет, мол, когда они смотрят в его сторону и не может подобрать нужные слова, когда они что-нибудь спрашивают.

– Зачем, Валер, я тебе нужен? – говорил Борис. – Тебе-то ещё лучше! Ты там среди четырёх девок, вот и чувствуй себя, как петух в курятнике!

Чудак Борька. Не знает он, что Валера потому и приглашает его в этот курятник, чтобы через полчаса девицы стали от Бориса зевать. И вот уж тогда Валера останется единственным надзирателем их сердец. А самое главное, что Ира пойдёт уже с ним на контакт, оценит его по-настоящему, минуя его веснушки, и не будет вспоминать о Борисе. Поэтому обязательно, хотя бы на аркане, следовало притащить Бориса в девичье купе. И Валера уже стал нервничать, изощряясь в уговорах. А упрашивать приходилось тихо, чтобы не мешать соседним пассажирам. Упорный отказ Бориса выводил Валеру из себя. И он от злости начинал повышать голос. А из-за этого уже получил предупреждение от старушки, которая, сидя напротив вместе со своей малолетней внучкой, усиленно и аппетитно, со злонамеренным хрустом, уминала с хлебом и солью свежие огурцы.

Тогда, разгневанный замечанием старушки и устойчивой тупостью Бориса, Рогачёв, отпрыск благородных партийно-хозяйственных кровей, пошёл на крайнюю меру: встал перед представителем крестьянства на колени, лишь бы только тот согласился осчастливить своим присутствием предпоследнее купе.

Надо сказать, что пассажирами в вагоне оказались больше женщины да дети, а мужиков можно было пересчитать по пальцам. Из молодых мужиков видны были двое – трое, не проявлявших к девушкам никакого интереса. Так что Валера оставался главным претендентом на внимание Иры, если, после кратковременной демонстрации, убрать Бориса. И, – представьте себе – до самого Омска, до которого несколько суток пилить да ногих красавиц, – а впереди ещё вечер, ночь, день, и так далее.

А за это время Валера планировал наладить хорошие, устойчивые, почти близкие отношения с девушкой. Тем более, что и девушки, как оказалось, направлялись по комсомольской путёвке в Омск, на строительство крупного нефтеперегонного комбината. В общем, перспектива у Валеры с Ирой намечалась очень даже приличная.

Увидев, что Валера, то ли в шутку, то ли всерьёз, встал на колени с опущенной головой, – пока, мол, он не скажет согласительное слово, Борис, наконец, сдался. Он закрыл учебник, отложил его в сторону и поднялся.

Только я там побуду недолго. И при девках задерживаться не проси, – сказал он, приподнимая товарища за плечо.

Тот, сразу заблестев глазами, мгновенно поднялся и, держа Бориса одной рукой за рубашку, а другой удерживаясь, чтобы не упасть при качке вагона, привёл, наконец, друга в купе к девушкам.

Вот наш будущий выдающийся академик строительных наук Борис Елин. Встречайте! – с некоторой иронией и почти невидимой для постороннего глаза и для самого Бориса ухмылкой произнёс Валера, по-эстрадному, словно конферансье, представив Бориса девушкам.

Борис неуверенно, через силу строя на лице улыбку и краснея, поздоровался. А в это время Валера, приподнявшись на цыпочки, с трудом доставая до его плеча, нажимал на него рукой, усаживая его на свободное место. Пришлось присесть на свободное местечко около девушек.

Начались расспросы девушек. Бориса засыпали вопросами – откуда он, куда и зачем едет, где учился, на самом ли деле был самым преуспевающим в школе и давно ли женат. Однако получилось так, что на все заданные вопросы больше за Бориса отвечал Валера. Словно спрашивали не Бориса. А его самого. И вот тут Валера в душе обиделся на девушек ещё и потому что Борисом, оказывается, они заинтересовались основательно. Ведь ему лично столько вопросов они не задавали. А этот увалень молчит и на вопросы не отвечает, сидит в их обществе, словно на углях. Только дай ему команду вернуться на своё место, он сразу обрадуется и побежит, словно с поля битвы. Но эту обиду Валера оставил в глубине своей души, не показывая окружающим.

Прошло уже несколько минут, а за Борю отвечал и отвечал Валера. Девушки интересовались Борей, а отвечал один Валера. Кроме того, он как бы от имени своего товарища умудрялся задавать и свои вопросы.

Борису ничего не оставалось делать, как молча поглядывать то на Рогачёва, то на девушек – ему даже стало интересно наблюдать эту одностороннюю игру, которую ведёт его земляк. Зачем же он так настойчиво уговаривал его придти сюда, если напрочь выключил его из разговора? Разве не мог в таком случае вообще обойтись без него?

В первое время для Бориса это было даже удобно. Он стал чувствовать себя в этом купе немного посвободнее. Но через некоторое время ему всё это надоело. И он, попрощавшись, вернулся на своё место.

8

За окнами вагона стали еле различимы столбы и деревья, ночной туман окутывал чуть поблёскивающие болота, а за неширокой опушкой высокий еловый лес уже проглатывала без остатка надвигающаяся тьма.

Молодая проводница, включив в вагоне внутреннее освещение, похаживала по вагону, держа в левой руке сразу несколько стаканов чая, и предлагала пассажирам. Борис попросил себе горячий, дымящийся паром, с лёгким запахом берёзового веничка, стакан, стал понемножку размешивать сахар и, обжигая губы, наслаждаться этим скромным вагонным удовольствием. После выпитого чая он помедлил, поглядывая на завершающих вагонный день пассажиров. Потом он снова принялся за книгу, а одновременно поджидал Валеру, потому что негоже было без него начинать нехитрую вечернюю трапезу, которой снабдили его дома родители.

Однако время проходило, окрестные пассажиры, закончив ужин, начинали понемногу укладываться спать. А Валеры всё не было и не было. Скоро свет в вагоне отключили совсем, оставив редкий ночной, и Боря, так и не поужинав толком, заснул.

Утром его разбудило вагонное радио. Передавали последние известия. Борис, открыв глаза, сразу протянул длинную руку к верхней полке. Увы, Валеры там не было. Вот те раз! Боря быстренько встал и увидел, что постель не смята. Как её с вечера заправили, так и осталась.

«Это что же, – мелькнуло в голове, – Валера так и не ночевал? Уж не свалился ли с поезда?».

Он тут же, бросив на плечо полотенце, направился в сторону туалета, но не ближайшего, а того, другого, чтобы по пути от девушек выведать о Валере.

Проходя мимо купе девушек, Борис краем глаза заметил, что Валеры здесь и в помине нет, девичьи полки приведены в скрупулёзный порядок, а все девушки в сборе.

«Чудеса в решете!» – подумалось Елину.

Борис, заходя в укромную кабину для утреннего ритуала, услышал донёсшийся из приоткрытой двери тамбура приглушённый голос Валеры и сразу успокоился: «Жив деятель! Никуда не делся!».

Через некоторое время Борис, закончив утренний умывальный сеанс, постоял напротив своего купе у окна.

Понаблюдал, как убегают назад, в его деревенское прошлое, всё новые и новые картины природы, поля, деревни и сёла со скоро промелькнувшей полуразваленной церковью, с утренними заботами каких-то людей, которые, не обращая никакого внимания на мчащийся поезд, пашут, пасут скот, топят печки, очевидно, готовя семейный завтрак.

Потом, в предвкушении как раз своего завтрака, Борис снова присел на свою постель и углубился в чтение учебника физики.

9

Но тут и появился Валера, со странно перекошенным, не выспавшимся лицом, с красноватыми, как у кролика, глазами. Он бухнулся рядом с Борисом на постель. Загадочно улыбаясь, посидел молча. А потом, заговорщицки, словно только что, спасая вселенную, совершил героический поступок, стал тихо рассказывать товарищу на ухо о своих ночных похождениях. О том, как всю ночь, пока Борька дрых и видел свои примитивные деревенские сны, он, Валера, целовал и держал в своих собственных руках, стоя в тамбуре вагона, самую красивую девушку Советского Союза. Ирину, значит.

Прямо так и…? – поинтересовался Борис, искоса глянув на приятеля.

Ну да, – многозначительно отвечал Валера, не стараясь в себе удерживать тайну. Он одновременно снимал рубашку и успевал ронять прямо в ухо товарищу восхищённые слова насчёт умения Иры целоваться, по поводу её ладной фигуры и тонкой талии. Даже насчёт её упругого восхитительного бюста, от прикосновения к которому было потерял сознание. Поднявшись на свою вторую полку, прикрывшись простынёй и положив голову на подушку, он попросил товарища встать и уже тут, тоже ему в ухо, продолжал рассказ о ночном похождении с девушкой а тамбуре ночного вагона. Веки у него слипались, рассказ терял связность, но, даже закрывая глаза, он продолжал балаболить о своих будто бы ночных приключениях.

Наконец Борису, только из-за приятельской вежливости слушавшему Валеру, надоели его словоизлияния и назойливо-таинственный шёпот. Он попросил его на секунду остановиться, пока он сходит за горячим чаем. А когда вернулся, Валера непробудно спал.

10

Через некоторое время пассажиры вагона закончили свой утренний туалет. Убрали со своих столиков разложенные для завтрака продуктовые запасы. Проводница, шаркая веником, отработала коридор около Бориса и вскоре добралась до другого конца вагона.

И тут, к большому удивлению Бориса, к нему подошла та самая красавица Ира, которая, по словам Валеры, приняла активное участие в его ночных похождениях. То есть целовалась с ним напропалую в тамбуре всю ночь.

Борис с неожиданно возникшим ревнивым чувством придирчиво осмотрел лицо Иры и вдруг с удовольствием отметил, что взгляд и прекрасное лицо Иры находились в превосходном, свежайшем состоянии. На этом лице, спокойном и умиротворённом, не было и намёка на какое-то ночное бдение. Не было похоже, чтобы эта девушка под грохот колёс поезда простояла в обнимку со случайным парнем в тамбуре всю ночь. Внезапная догадка осветила его лицо. Борис кое-что понял. Стало ясно, что Валера простоял всю ночь с другой девушкой. И наверняка из какого-нибудь другого вагона. Очевидно, всё так и было.

Борис молча улыбнулся гостье. Ирина тепло и, кажется, радостно поздоровалась. Присев на кончик полки, она поинтересовалась делами Бориса. Попросила его книги, пролистала, поохала, восхищаясь мнимым умением Бориса разбираться в этих трудных и непонятных, так надоевших в десятилетке и вообще тяжело усвояемых женской головой вещах, а именно математических и физических задачках.

– Я в школе вообще терпеть не могла этих точных-водосточных наук, – сообщила она Борису. – А математику пуще всех. И ещё эту, с чертежами, геометрию. Треугольники, многоугольники, пирамиды разные там, пирамидоны. Вот зачем нам всё это нужно? Ну, кто пойдёт в инженеры там, в учителя, конечно, им нужно, ничего не скажу. А вот нам-то зачем такую тоску с ними устраивать? Нам-то всем зачем терпеть такую муку? В жизнь это мне всё не пригодится. А нам надо давать минимум знаний по всем предметам, чтобы ориентироваться могли: прибавил – отнял, умножил – разделил. Чтобы вот захотел побольше узнать – нате, пожалуйста, поступай по специальности, никто тебе не мешает. Правда, Боря? – она после беглого пролистывания закрыла очередной учебник, положила книгу на место и, не изменяя улыбчивому настроению, взглянула на Елина.

Борису было непонятно, почему Ира, придя сюда, не заинтересовалась Валерой. Ведь, казалось, ещё при нём, в том купе, тот всё сделал, чтобы Иру привязать к себе, это было видно по его взглядам. И если они всю ночь были вместе, она должна была хотя бы взгляд бросить на него, спящего… С другой стороны, если он всю ночь провёл с другою девушкой, а говорил об Ирине, значит, капитально в неё влюбился? Разберись с ними, попробуй! Но, судя по её поведению, его товарищ интересует её не больше, чем точные-водосточные науки? «Так что же это? – подумал Борис. – Выходит, она пришла сюда из-за меня?». Он обдумывал, что ей сказать на её вопрос, хотя и был-то это вопрос не такой уж серьёзный и основательный.

От мысли, что мог понравиться такой красивой девушке, он изрядно смутился, его широкие щёки зарумянились, глаза сами по себе опустились в вагонный пол. Почему-то, видя в разговоре с незнакомыми девушками, что он им нравится, он чувствовал себя неловко. Сам он ругал себя за эту черту характера, которая у него стала появляться после седьмого класса, и чем дальше, тем проявлялась всё больше и больше. Неслучайно он завидовал тем парням, которые, хотя и не обладали броским внешним видом, тем не менее умели быстро войти в контакт с женщинами, рассказать какую-либо историю или байку, чтобы тем самым их рассмешить и расположить к себе, чем и добивались поставленных целей.

Борис возмужал в то время, когда в стране не хватало мужского населения, поскольку война унесла сотни тысяч жизней, главным образом, мужчин. Мужиков в его деревне можно было по пальцам сосчитать. А баб и девок – почитай, вся деревня. Следовало ли удивляться, если на Бориса посматривали и вдовы, и подросшие за войну девчонки, так и не вышедшие замуж, и сверстницы хохотушки. А он, превращаясь при этом в красную морковку, опускал глаза и больше не мог их поднять.

Вот и сейчас в вагоне. Ему теперь семнадцать лет. Он выглядел красивым здоровым парнем перед хрупкой большеглазой девушкой. Но, как в детстве, не мог даже слова подобрать, чтобы удовлетворительно ответить на заданный вопрос и тем самым завязать разговор. Ведь и вопрос свой Ира поставила исключительно для этой цели. Видя, что Борис вроде бы не расслышал её простой вопрос, Ира снова попыталась завязать разговор, на сей раз спросила, на какой факультет он собирается поступать в Омском политехническом институте.

Вчера же Валера сказал, что мы оба на строительный подадим документы, – недовольно буркнул он, не удостоив гостью взглядом.

Услышав в его голосе пренебрежительный оттенок, и, возможно, нежелание общаться с ней, Ира тихо встала и, ничего не сказав, ушла к своим подружкам.

Однако часа через два – три она вернулась. Её задело за живое, что этот широкоскулый верзила пренебрегает ею, несмотря на её видимые знаки внимания. Она к этому не привыкла. Она привыкла к другому, – к тому, что парни и женатые люди всё время ищут с нею общения, всегда пытаются переброситься хотя бы словом. В строительном управлении, где она работала до отъезда целых два года после восьмилетки, все парни и даже большие начальники всегда искали уединения с ней, чтобы заглянуть в её крупные голубые глаза, полюбоваться её фигурой и осанкой. А этот грубит и не желает приличной девушке лишнее слово сказать. Вот другой, его товарищ, сразу оценил её и глаз не сводил до самой полуночи, она это хорошо заметила.

Вот эти обстоятельства заинтриговали Иру. И ей хотелось узнать причину подобного невнимания Бориса. Однако и вторая попытка начать общение с ним не увенчалась успехом. Подсев к нему поближе, почти в касание, Ира увидела, что в книге осталось мало страниц, и с восхищением заметила ему, что он быстро изучает предмет – вон почти уже выучил физику.

Борис только отодвинулся в сторону окна, чтобы не касаться Иры вовсе. Потом подумал и произнёс:

Моя задача вот сегодня ещё одну книжку повторить, – и, не поднимая головы, он левой рукой дотронулся до стопки книг, лежащей перед ним сбоку на вагонном столике.

Но пора бы и перерыв устроить, – заявила она хозяйски-доброжелательным тоном, – в каждом деле отдых требуется, – она как бы не заметила безразличный ответ Бориса.

Я не устал, – отрезал Борис, как ножом.

Настроение девушки испортилось, и она, покрепче сомкнув губы, встала и покинула общество бестолкового парня.

11

После обеда, поближе к ужину, Валера наконец-то издав какой-то приветственный возглас, таким образом подал сигнал о своём существовании. Опустив руку к плечу Бориса, сидящему под его спальным местом, он спросил:

Который час?

Получив ответ, растянулся на своей полке, а потом, подперев подушкой подбородок, стал через вагонное окно обозревать пролетающие мимо природные окрестности.

Борь, я есть хочу, – устав от своего занятия, Валера мигом спрыгнул с верхней полки. Натянул рубашку и, всунув голые ноги в белые спортивные тапочки и прихватив из своего маленького чемоданчика мыло, зубной порошок и щётку, побежал в сторону умывальника. Для него утро началось именно в это время.

Борис к приходу товарища принёс для него и себя крепкий наваристый чай. И друзья сели за ужин.

Не успели будущие академики проглотить что-нибудь, как в их купе снова появилась Ира с одной из своих подружек. Увидев, что парни ужинают, девушки отпрянули было назад. Но Валера, разжёвывая кусочек колбасы, и издавая по этой причине непонятные звуки, схватил Иру за руку и головой пригласил её и подругу присесть. Гостьи послушались и присели. Парни предложили им попробовать домашней деревенской еды, где в основном фигурировали сало, хлеб и огурцы. Валера встал, чтобы бежать за чаем для гостей. Но девушки отказались, от всего, попробовав для приличия по свежему зелёному огурчику.

На сей раз Валера стал рассказывать о том, каким замечательным секретарём комсомольской организации он был в своей школе, в Александрове, какие актуальные проблемы поднимал в докладах, сделанных им на пленумах и собраниях городского комсомола. О том, как его доклады и поднятые проблемы хвалили старшие товарищи, руководители городской организации КПСС.

Борис не знал даже, что его товарищ был комсомольским вожаком в школе, впервые услышал от него только сейчас. Но делать было нечего, оставалось только слушать и не мешать его болтовне. Ведь в этой болтовне Валера нет-нет да и призывал в свидетели Бориса.

Вот Боря может подтвердить, – говорил он, заглядывая в глаза товарищу, и Боря согласно кивал головой.

Зачем все эти полувыдумки Валере нужны, Борис не понимал. Неужели девушке, если ей понравился, так важны все эти общественные поручения? Ведь если понравился, то и без твоих докладов девушка обойдётся. Во всяком случае, так должно быть. Так рассуждал Елин, слушая, как беспрестанно, красиво и правдоподобно врёт девицам его товарищ. Вот ведь с кем, вот ведь с каким деятелем придётся жить бок о бок пять лет подряд, если поступишь в институт! Борис и сам бы не поверил его рассказам, если бы Валера так часто не призывал его в свидетели – подтверждать, что было и что не было.

А ты тоже комсомолец? – среди беседы спросила Ира Бориса.

Нет, я учился не слишком хорошо, и меня не принимали, – ответил чистосердечно Борис. Здесь обе девушки вопросительно вытаращили глаза. Только что вчера вечером Валера повествовал им всем о выдающихся способностях Бориса. И о том, что он учился на самые самые пятёрки.

Валера, увидев удивлённые глаза девушек, быстро понял опасность и постарался сгладить недоразумение.

Боря у нас самый скромный человек на свете, – заявил он, широко улыбаясь. – Его не из-за успеваемости не приняли в комсомол. А из-за поведения. Это сейчас он, как ягнёнок, серьёзными делами занят, потому и притих. А так он буйный очень. Силища в нём – не знает куда девать, целый склад мускулов. Вот он и раздавал в школе неспокойным школьникам щелчки да подзатыльники, кому надо. Лишь бы дисциплина на уроках держалась. А учителя этого никак не понимали, что он им помогал. Вот на приёме в комсомол и нажил себе противников.

Девушки слушали молча.

Но ничего, Боря, – глядя на него покровительственно и со смеющимися глазами, продолжал Валера. – Как вот только поступим в институт, сразу тебя в комсомол примем. Там ведь не знают о твоих проделках и затрещинах. В школьной характеристике об этом ни слова.

Короче говоря, Валера вовсю валял дурака, рассказывая девушкам разные небылицы с участием Бориса, стараясь, видимо, выдавать желаемое за действительное. Однако Ира в основном смотрела на Бориса, не слушая речи Валерки и время от времени задавая вопросы только Боре.

Борис отвечал нехотя и кратко, затем Валера принимал эстафету и продолжал отвечать вместо товарища, придумывая всякую ерунду, лишь бы девушки были довольны, лишний раз улыбнулись и не спешили удаляться.

Но, видя, что Борис и на этот раз глух к её стараниям, Ира, скоро разочаровавшись, покинула общество молодых людей. За нею поднялась и подружка.

Да ты что сидишь, как индюк, надувшись? Ты что не смотришь на девочек? – возмущённо накинулся Валера на Бориса после ухода приятных гостей. – Они с тобой поговорить хотят, она же специально подругу привела, чтобы с тобой поближе познакомить. А ты в книжку уставился. Неужели она тебе не понравилась?

Кто? – повернулся к Валере Борис.

Ну, подружка Иры, отличная девица, всё при ней. Не разглядел что ли?

А ты, значит, Ире понравился, да? – задержав на товарище взгляд, спросил Борис.

Ну, ясное дело, я ей нравлюсь. Ночью мне говорила. Сначала мне она не приглянулась. А потом, когда позвала в тамбур, там я её поближе разглядел. Ну, а к утру, откровенно говоря, она и мне понравилась, – произнёс Валера и, на секунду задумавшись, замолк. А потом мечтательно и с сожалением продолжал. – Девушка первоклассная, высший класс, за неё можно и жизнь отдать, а за один поцелуй гору свернуть.

Вот ещё чего не хватало, – сердито высказался Борис, – Мы ведь с тобой учиться едем. А не выбирать невест. Чего сейчас о них думать, голову без толку лишними мыслями забивать? Давай сначала в Омск приедем, в институт поступим, а потом уж и займёмся этими делами. Если время будет, конечно.

Ну ты даёшь! – засмеялся Валера. – Смотри, сколько их вокруг. Ведь все они мучаются, всем им хочется, чтобы мужики их потискали, а ты, как монах, сиднем сидишь! В институт мы с тобой всё равно поступим, это я тебе гарантирую. А вот таких девушек, как сейчас тут у тебя под боком, уже прямо на постели, высиживали, уж не найдёшь.

Почему же не найдёшь? Они ведь тоже в Омск едут, там и работать будут.

Вот-вот. А чтобы в Омске связь не разрывать, надо их здесь, в поезде, хорошенько прижать и получше подготовить. Контакты наладить, чтобы потом никто их не отшил. Непонятно, что ли? Такие девушки быстро найдут себе, кого надо, если ты на них индюком будешь пушиться.

Если ты, Валерка, планируешь дружить с девушками надолго, то я не хочу, чтобы ты из меня делал посмешище, – не глядя на приятеля, но с заметным волнением в голосе заявил Борис. – Я бы смолчал, если бы ты не показывал меня чёрным, а себя белым. Ты прекрасно видишь сам, что Ира на тебя не обращает внимания. А ты из-за неё готов своего друга при девках приложить, с которым пять лет жить рядом собираешься. Я уже со вчерашнего вечера, как ты повёл себя так странно, математикой и физикой заниматься не могу. Всё думаю, ради чего ты меня таким клоуном выставляешь перед ними. Думай сам, как по-другому к Ирке подойти. Хоть все ночи в тамбуре стой, мне какое дело. А за меня ты не беспокойся. Не поступлю в институт, так пойду на стройку, туда, где эти девки собираются работать. Хуже не будет. Там тоже люди нужны.

Валера остолбенел и пошёл по веснушчатому лицу красными пятнами. Он вытаращил на соседа глаза и сначала ничего не мог ему сказать. Его сразило то, что у этого тихони, стеснительного парня из деревни, хватило мозгов, чтобы разгадать его поведение. Неужели он понял и его тайную игру с намерением: принижая личность Бориса, постепенно, по ступенькам, подниматься в глазах

Ирины и добиваться её расположения? Он краснел оттого, что этот Борька оказался не таким уж простым фруктом, из которого можно лепить, что хочешь. Значит, не такой уж он тупой и тяжелоподъёмный.

Замечание Бориса было настолько справедливо, что Валерка не сразу сообразил, что нужно делать. Но всё-таки решил, что извиняться и просить прощения за якобы не вполне обдуманные слова и действия при девушке, в которую влюблён, это уж слишком, и означает здорово унизить себя перед другом. Поэтому он выбрал другой вариант поведения:

Да что ты, Борь, это ведь просто так, в шутку. Чтобы время провести. Ведь пришли девки – надо же их как-то развлечь. Ты-то ведь молчишь и молчишь, мне что делать прикажешь? Я и не думал, то ты всё это воспримешь в таком негативном смысле. Я ведь говорил не специально, без всякого умысла.

Для смеха можно анекдоты рассказывать, – обиженно буркнул Борис, выслушав витиеватые объяснения Валерки.

Наступила молчаливая пауза. Борис делал вид, что изучает свои книги, перелистывая их по одной. Иногда долго вглядываясь в какую-нибудь страницу.

Валера в это время, уже посерьёзнев, про себя размышлял, что его, в общем-то, безобидный поступок стал на деле причиной появления трещины в добрых отношениях с Борисом. И чем дольше он про себя рассуждал об этом и вспоминал свои слова и предпринятые шаги, тем всё больше признавался себе, что поступил нехорошо и даже неприлично по отношению к Борису, к которому ещё на свадьбе расположился ввиду его доброго и тихого поведения. Признаваясь в своей неправоте, Валера в то же время и обвинял Бориса в его, как ему казалось, излишней нетерпимости и официальности к нему. «Чтобы добиться девичьего внимания, можно и такие, и почище фокусы придумать. Лишь бы дали положительный результат. Я, например, не обиделся бы, если бы он сам поступил так по отношению ко мне. Принял бы за игру и не увидел бы тут ничего особенного», – раздумывал Валера. И чем больше думал, тем больше считал инцидент исчерпанным и не стоящим выеденного яйца. Через некоторое время Валера таким образом успокоился и направился в другой конец вагона, к девицам. С этого момента Валера до конца поездки пропадал там, в предпоследнем купе, в обществе всесторонне приятных барышень.

С Борисом почти не общался, да и практически они не виделись, хотя и ехали в одном купе. Боря пока ещё не мог окончательно простить Валере его легкомыслие и клоунаду. А Валера уже не хотел больше тревожить Борю, раз уж он такой обидчивый и непонятливый. К тому же Валера, занятый серьёзными сердечными делами, перепутал день и ночь, то есть бодрствовал ночью и дрых днём. Борис же вёл нормальный и правильный образ жизни – ночью, как все порядочные люди, отдыхал, а днём и утром занимался книгами и наблюдал пролетающие заоконные окрестности…

Поезд в Омск прибыл поздним вечером. Вот тогда после долгого перерыва друзья снова заговорили.

– Боря, возьми и мой чемоданчик, пожалуйста, – попросил Валера, проходя мимо своего купе к выходу. Его руки были заняты сумками и чемоданами, впереди и позади его шли девушки – Ирина и её подруги.

Поздоровавшись с Борисом, оживлённая компания прошла к выходу, в тамбур, за ними поплёлся и Елин. Проводив девушек до такси, Валера не стал обмениваться с ними адресами, поскольку у девушек адреса пока не было, но телефон и адрес свой Валера дал девушкам ещё в поезде.

Борис настаивал подождать до утра на вокзале, но Валера убедил Бориса, что дядя и его жена отличные люди, и если они заявятся к ним даже за полночь, не обидятся. А будут даже рады.

Ты знаешь, и дядя Митя и тётя Клара, его жена, меня, как сына любят. Одно время уговаривали мать, чтобы она разрешила им усыновить меня… Так что, Борька, не бузи, мы с тобой ко мне домой идём, а не в гости, – заверил Валера Елина, забыв вообще о том, что произошло в поезде.

12

Действительно, услышав голос племянника, дядя Митя на том конце провода обрадовался его приезду. Спросил о здоровье сестры, матери Валеры, велел никуда не отлучаться и ждать его у главного входа в вокзал, около уже закрытого киоска «Союзпечати». Ждать дядю Митю пришлось недолго. Оказалось, жил он в доме, прямо против вокзала, на другой стороне широкой, ярко освещённой улицы. Выглядел дядя Митя лет этак на пятьдесят пять – пятьдесят восемь. Он был высок и строен, лишь немного сутулился при ходьбе. Удлинённое сухощавое лицо излучало тепло и доброту. Обняв Валерку, он долго не выпускал его из объятий, разглядывал и ворошил рукой ему вихор. Поздоровавшись очень тепло с Борисом, он вопросительно взглянул на племянника.

Валера изложил ему краткую биографию Бориса и извинился перед дядей, что не смог заранее сообщить, что едет вместе с товарищем.

Дядь Мить, мы с Борькой вместе хотим поступать, – закончил он.

Узнав, что Елин из его родных мест, дядя Митя очень обрадовался, спросил, как поживает его наумовский знакомый, Никита Ярославцев.

Борис рассказал печальную правду о Никите: он не возвратился с фронта Отечественной. Дядя Митя посерьёзнел и задумался.

Да-а. Проклятая война унесла многие жизни. Многих хороших русских мужиков, – с сожалением произнёс Дмитрий Никитич, глядя куда-то вдаль. – Я ведь с ним вместе рос, знал, как родного брата, хороший был человек.

Он встрепенулся, как бы отгоняя воспоминания:

Ну ладно, ребята, потопали, до дома недалеко. Сейчас Клара Константиновна тревожится и наверняка уже через окно смотрит, идём мы или нет, – и направился от вокзала. За ним спешил Валера. А поодаль Борис.

Как мама? – не оглядываясь, спрашивал Дмитрий Никитич племянника. – Ноги-то сильно беспокоят?

Всё так же, дядя Митя. Лекарство, что вы прислали, тоже не помогло. Гудят у неё ноги и гудят, особенно при перемене погоды.

Вот-вот, не слушается она меня. Ей здесь, в Сибири надо жить. Здесь природа стабильная, относительно, конечно. А ей, видите ли, не хочется оставлять родные места. Да и Москва, мол, рядом. Для неё, видишь ли, Москва под боком важнее, чем собственное здоровье. Никак не могу её сагитировать переезжать в Омск. Может, ты, Валерка, теперь её сможешь убедить. Поскольку здесь жить будешь. Поживёшь, увидишь прелести омской природы и напишешь ей, переманишь. Я со многими знакомыми врачами разговаривал. Надо ей или сюда переезжать, или на юга. Так врачи советуют. А на югах у нас с тобой, Валера, друзей и родственников нет. Потому остаётся только Омск.

Не успели дядя с племянником обсудить один из важных семейных вопросов, как все трое вошли в подъезд пятиэтажного дома и по широкой лестнице поднялись наверх. На третьем этаже дверь одной из квартир была уже полуоткрыта – их ждали. И дверь раскрыла настежь и прислонилась к косяку, встречая их, немолодая женщина в полосатом мохеровом халате. Полное круглое лицо женщины сияло улыбкой. Как только все трое мужиков поднялись на лестничную площадку, хозяйка квартиры всё с той же сияющей улыбкой двинулась им навстречу, приговаривая:

Валерка наш, Валерка приехал! Какая радость, дождались, наконец! – И, обняв парня, женщина поцеловала его три раза в щёки. – Ну и вырос ты! Вырос, возмужал. Разве это тот самый хилый мальчик, что был? Жених, тут нечего и говорить!

Увидев рядом с Валеркой незнакомого парня, Клара Константиновна обняла и его, ничего не спрашивая, догадавшись, что Валерка приехал не один и явно с другом.

Как там мама, ничего? – спросила Клара Константиновна, пропуская мужиков впереди себя. Она захлопнула и заперла за собой на замок дверь. Здесь же, в передней, нашла для парней тапочки, переделанные из старых летних сандалий. Её вопрос фактически не требовал ответа, потому что впереди предстояла более основательная беседа с Валеркой.

В трёхкомнатной квартире тёти Клары царила идеальная чистота. Через открытые двери Борису было видно, как аккуратно и со вкусом расставлены кровати, диван, стулья. В доме было хорошо и уютно.

Однажды Борису в Александрове как-то пришлось побывать в квартире у одного школьного товарища. Его родители служили какими-то там большими начальниками. Мебель в квартире собралась новая. А комнаты напоминали забитый вещами склад, некуда ногой ступить. К тому же, по следу пальца по столу, слишком явно замечалось, что хозяйка по несколько недель не берёт в руки тряпку.

Здесь же всё виделось наоборот. Обои на стенах в прихожей улыбались, краска на стенах в кухне сияла, словно вчера провели ремонт. По всему виделось, что хозяйка, тётя Клара, очень домовитая и аккуратная женщина. В деревне мать Бориса Дарья Силантьевна тоже в свободную от работы минуту не выпускала тряпку из рук, проходила по всем углам и закоулкам. Но даже с наумовским домом чистоту и уют этой омской квартиры Борис сравнить бы не смог. Борису нравились чистоплотные женщины, и он имел привычку оценивать, кто чего стоит, именно по порядку и чистоте в доме. И, несмотря на свой, ещё ничтожный жизненный опыт, он готов был клятвенно утверждать, что ленивая женщина, не заботящаяся о чистоте домашнего очага, не может быть ни добрым человеком, ни хорошей хозяйкой, ни хорошей женой и матерью. Так что тётю Клару он с первого взгляда занёс в список самых лучших и ответственных женщин и не ошибся…

13

Угостив приезжих горячим сладким чаем и бутербродами с сыром, тётя Клара сама присела за стол в кухне вместе с ребятами. Подробно расспросив о семейных делах Валерку, стала заботливо и трогательно знакомиться с Борисом. Заметно было, что она от души рада приходу в дом этого неуклюжего, нестандартного парня и считает сейчас, после знакомства с ним, своим долгом помочь ему и поучаствовать в его судьбе, раз уж обожаемый ею племянник привёз своего друга с собой.

Клара Константиновна вместе со своим мужем преподавала в Омском политехническом институте математику. До экзаменов оставалась всего одна неделя, и добрая женщина решила по-домашнему проэкзаменовать новоприбывших абитуриентов. В случае слабых знаний, а это можно назвать очевидным, она взялась подготовить их к вступительным экзаменам по всей форме, чтобы ребята получили хотя бы положительные оценки.

У нас в институте обычно каждый год бывает недобор, но с двойками всё равно не берём. Поэтому прямо с завтрашнего дня я буду заниматься с вами по несколько часов подряд. Сначала ведём теорию до обеда. А после обеда перейдём на практику. Задачи и примеры будем решать.

Борису слова хозяйки очень понравились. Однако его волновал во всём этом один момент. Он считал, что Валерка, наверно, будет жить с ними, потому как он словно родной сын при них, а ему после сдачи документов придётся устроиться в общежитие. И за подготовку, наверно, тоже придётся хозяйке платить, чего он не сможет при скудных финансовых средствах. При мыслях об этом лицо у Бориса нахмурилось и стало заметно озабоченным. Не прошло это и мимо взгляда Клары Константиновны. Она явно догадалась о внезапно испортившемся настроении парня, и потому, глядя на мужа, произнесла, скорее для Бориса, чем для мужа:

Мить, пусть ребята поживут у нас. Мне будет легче с ними заниматься. Да и для них полезно. Пусть не теряют время на дорогу и прочие дела. Им всё это время надо хорошенько позаниматься. Иначе студенческого билета им не видать.

Конечно, конечно, дорогая. Если только они не против? И Валерка, и Борис будут жить у нас, разве они могут отказать такой прекрасной даме, как ты! Правда ведь, парни?

Парни дружно кивнули головами в знак согласия. Причём Борис не только кивнул, но и немного покраснел и вскинул глаза на Валерку. А тот, дожёвывая бутерброд, снова замахал головой, как лошадь. Но лошадиное помахивание головой Валеры Клара Константиновна восприняла как должное, потому что Валера так или иначе должен оставаться у неё на жительство: её дом – его дом. Но её интересовало согласие Бориса. Понравился ей этот скромный, даже чересчур тихий парень со слегка испуганными глазами, которые как бы спрашивали – не надоел ли он своим присутствием хозяевам такой чистой и уютной квартиры. Клара Константиновна взглянула на мужа, и тот, сразу перехватив её взгляд, не заставил себя ждать.

А Борька-то чего молчит? Не уважает красивых женщин, что ли? – со смешком в глазах спросил Дмитрий Никитич.

Борис Елин, чуточку покрасневший от горячего чая, от чрезмерного внимания совершенно незнакомых, но очень добрых людей, сначала глянул на Валерку, потом на тётю Клару, которая в это время с доброй и искренней улыбкой смотрела на него, и наконец с трудом выдавил из себя:

Да, конечно, огромное спасибо!

Тётя Клара, довольная, словно это она сама сдала трудный вступительный экзамен, отчего улыбка ярче засветилась на её, ещё хранящем красоту лице, потянулась к чайнику, чтобы повторить для гостей чайную заварку. И как только наполнила чашки кипятком, предложила ребятам распоряжаться самим, а сама извинилась, поднялась от стола и ушла готовить комнату для ночлега.

Вскоре хозяева и гости, перебросившись несложными фразами, пожелали друг другу спокойной ночи и разбрелись по своим местам. Молодые люди, осовелые от вагонной усталости, от сердечного приёма и сытной еды, немного поговорив, уснули глубоким убойным сном.

14

На следующий день парни бесстыдно проснулись только к обеду…

Вот с этого момента для абитуриентов Омского политехнического института началось настоящее ученье. Как сказал бы бюрократ, – кропотливый труд по искоренению пробелов и по овладению знаниями в объёме средней школы под пристальным и чутким контролем Клары Константиновны и Дмитрия Никитича Каракозовых.

Первые уроки показали заслуженным преподавателям глубокую бездну, в которую провалились все знания, накопленные приятными мальчиками из Подмосковья за десять лет своей школьной жизни. Они напрасно потеряли эти десять лет и так же напрасно протирали на партах купленные на отцовские деньги штаны.

Чтобы парни смогли показать на экзаменах хотя бы минимум знаний, позволяющих им увидеть свои фамилии в студенческих списках, Клара Константиновна и Дмитрий Никитич придумали для своих подопечных жёсткую ускоренную программу подготовки к экзаменам. Эта программа не давала будущим студентам расслабиться и забыть цель своего приезда в сибирские просторы. Распорядок дня уплотнили до немыслимых в другое время границ. Исключили свободное брожение по городу, а также походы в кинотеатры и прочие культурные заведения. Время между уроками, или занятиями, так называемые перемены сократили до пяти минут. Десять минут давали на большую перемену. За обеденным столом сибаритствовали не больше пятнадцати – двадцати минут.

Если преподаватели отлучались по своим служебным делам, то заранее задавалось столько примеров, что одно переписывание с учебника на тетрадку занимало всё это время свободы, не разгуляешься. А ведь ещё надо их решать, записать решения.

Короче говоря, юные абитуриенты находились как бы взаперти, словно в темнице, и не могли не подчиниться суровому диктату этих бескорыстно, искренне помогающих тебе людей. А как же иначе, если добрые люди постановили сделать из безформенных шалопаев и двоечников настоящих, мыслящих людей!..

Ну что ж! За семнадцать дней Каракозовы сумели привить бывшим двоечникам уважение и даже любовь к ученью и основательные знания, которые помогли подмосковным парням стать студентами Омского политеха!

15

Оба приятеля стали первокурсниками строительного факультета.

И вот наступило первое сентября!

Борис и Валера, уже настоящие друзья, отправились в институт, разодетые, по студенческим понятиям, в пух и прах, – а это означало – в светло-коричневые костюмы и новые парусиновые туфли. По случаю поступления сына в институт отец Бориса был настолько изумлён, что, получив телеграмму, немедленно отправил, телеграфом же, сыну-студенту полторы тысячи рублей.

С сияющим радостными лицами они окунулись в шумную студенческую толпу и с трепещущими сердцами открыли массивные двери политеха, направляясь в фойе, где на стене уже висело расписание занятий по факультетам и курсам.

С громкими криками, топаньем и прочим шумом новоиспечённые студенты восторженно обсуждали новые дисциплины, которые, согласно расписанию, предстояло осваивать, расспрашивали друг друга, где, на каком этаже или в каком корпусе та или иная аудитория. А некоторые молча и сосредоточенно, заметно бравируя новыми вечными ручками, записывали в свои тетради порядок занятий. Толпа у расписания скопилась огромная, не все могли взять то, что нужно им в первую очередь. Поэтому приходилось понемногу, по мере ухода впереди-стоящих, приближаться к самому вожделенному стенду, на котором аккуратно хорошим каллиграфическим почерком, на белом, прекрасного качества ватмане, красовался студенческий план институтской жизни. Особенно трудно и неудобно приходилось коротышкам вроде Валерки, которому такое испытание самолюбия доводилось переживать не впервой. Парень некоторым особо рослым студентам доходил до груди, поэтому для него настоящей стеной вставали спины, то мужские, то девичьи. С девичьими, конечно, иметь дело бывало приятнее, но рослые парни не раз заставляли его взвывать, наступая ему на ноги. Впрочем, Валера так же страдал и от высоких девичьих каблуков.

Борис застал Валерку крепко зажатым между двумя высокими уверенными девушками, причём Валерка не знал, радоваться ему или вырываться, спасая жизнь. Спас его Борис, который благодаря своему высокому росту успел раньше его записать расписание занятий своего курса и своей группы. Вытащив помятого Валерку из мятущейся толпы, Борис отправился вместе с ним искать аудиторию номер пять. По пути новички расспрашивали встречавшихся работников института и всех, кто попадался в коридорах…

Первый день занятий, прослушивание первых лекций и участие в первых семинарах показали Борьке, что институт – это уже не средняя школа, где при желании можно и дурака повалять, а самые настоящие трудовые будни, в какой-то мере почище, чем сенокос или уборка картофеля в колхозе. Тут надо попотеть по-настоящему, чтобы не осрамиться перед такими же, как ты, парнями, перед семьёй, перед которой взял на себя какую-то ответственность, а также перед самыми добрыми и бескорыстными на земном шаре людьми, каковыми для него стали Клара Константиновна и Дмитрий Никитич…

Программа лекций по математике в первый же день ученья была до того обширна и уплотнена, что за два часа лектор вспомнил всю математику средней школы. Да ещё порядком добавил новой информации. Борис, когда шёл на лекцию, подумал, что всё так же будет, как и в школе первого сентября, – поговорят с учителями о том, о сём и особенно о том, как провёл лето, и на этом расстанутся.

Всё оказалось по-другому. Преподаватель, с бородой, как у Маркса, вошёл в аудиторию, поздоровался, представился, записав свои реквизиты на доске. Сразу же, не расхолаживая публику, начал лекцию и рассказывал в таком темпе, что казалось, будто его у подъезда ждала пожарная машина, и он, прочитав лекцию, быстро наденет блестящую каску и побежит тушить пожар. Он рассказывал притом с такой уверенностью, что парням и девушкам, включая Бориса и Валерку, казалось – он таким образом говорит:

– Я свой предмет знаю хорошо, а вы все тут просто дураки! И чего я тут с вами время теряю?

Борис не привык писать так быстро и не мог за ним успевать. Намечал только некоторые слова и фразы. А остальные пропускал. Только некоторые моменты удавалось зафиксировать хорошо. После лекции пытался прочитать написанное. Но увы! – не смог свой же почерк разобрать.

Ещё хуже получилось на следующий день, когда начали изучать начертательную геометрию. Почти всё, что сказал преподаватель на лекции, Борьке не вместилось в голову.

Вот и пришлось обратиться за помощью снова к Кларе Константиновне, и та в очередной милосердный раз назначила своим подопечным дополнительные занятия.

И теперь только Борис Елин почувствовал, что всё это происходит не во сне, и что он по-настоящему поступил в институт.