Читать книгу Вихреворот сновидений - Лана Аллина - Страница 8

Первым человеком, попавшимся Вере на глаза в институте, была Машка Швырева. Она сидела в отделе, видимо, с раннего утра и курила, как свидетельствовало состояние пепельницы, одну сигарету за другой. Она дымила прямо в отделе, хотя никто из сотрудников никогда себе этого не позволял на рабочем месте. Из висевшего на стене допотопного, почти уже бесславно скончавшегося приемника тихонько, с легким шипением, выливалась музыка: «Не отрекаются любя, ведь жизнь кончается не завтра… Я перестану ждать тебя, а ты придешь совсем внезапно…»

Машка посмотрела на Веру почему-то с недоверием и даже как-то обиженно, сделала последнюю судорожную затяжку, яростно затушила сигарету в пепельнице – и вдруг закрыла лицо руками.

– Маш, ну ты чего? – испугалась Вера.

Машка, не отвечая, отчаянно замотала головой, безнадежно махнула рукой, потом, порывшись в сумочке и не найдя платка, кое-как вытерла рукавом слезы, размазав по щекам черную тушь, и всхлипнула:

– Да… а ты бы сама как… если б на моем месте, а?.. Если бы… у-у… пло-охо-о все…

И опять зарыдала.

Постепенно выяснилось, что Генка, Машкин муж, сегодня явился домой только под утро, и при этом от него сильно попахивало водкой и слегка – чужими духами (и уже не в первый раз!), а в его сумке Машка обнаружила…

– Машк, ну ты даешь! Господи, да что же там такое быть-то могло, а?

– Представляешь, ва-а-ре-жки! – сквозь слезы простонала Машка.

– Ну так и что? – стала успокаивать Вера рыдающую сотрудницу. – Господи, да мало ли! Ты что, с ума сошла? Подумаешь – варежки! Я понимаю, если бы вдруг трусы женские или, ну там, презервативы даже! И потом, откуда ты знаешь, чьи это варежки? Слушай, ты даже и в голову не бери: случайно ведь могли попасть.

– Да-а, случайно! Как же, ка-ак же! Это же ведь даже не женские ва-арежки! – всхлипнула Машка.

– Господи, а чьи же тогда? – Вера даже рот открыла от изумления.

– Де-е-етские… – от ужаса Машкины глаза сделались как два мокрых чайных блюдечка, а губы задрожали. Простуженным, осипшим от слез голосом она продолжала: – Детские, представляешь, потому что маленькие, и совсем еще мокрые! Ну это же козе понятно: все точно – Галька это, его бывшая, я точно знаю… С ребенком он, видите ли, гулял до двух часов ночи! Хотя мне ничего с утра не говорил, что туда поедет. И потом, ведь не до ночи же, а пото-ом еще… – Машка снова громко всхлипнула. – Он ведь практически не встречался со своим ребенком, когда мы поженились, а теперь вот снова… И мне ничего не сказал, что идет к ребенку, вот так! Да он и вообще к другу в гости вчера пошел!

– Ну так и что из того? Подумаешь, к другу пошел! Ну, а потом, наверно, с ребенком погулял, может, вместе с другом и вообще не со своим ребенком, или со своим, неважно – экспромтом, ну встретился, вот и все.

– Ага! Щас! До двух или трех часов ночи гулял, да?!

Да, и правда, тут что-то не сходилось.

– А все эта его гадина, ну, его бывшая, она ведь теперь спит и видит, как бы его вернуть. Ну конечно! Еще бы, это раньше он ей не так-то уж был нужен, когда простым мэнээсом[47] был! А теперь?! Он же теперь после защиты сразу старшего получил, и зарабатывает нормально, и повсюду его приглашают, и лекции он читает, пла-атные, между прочим, и в командировки ездит и по стране, и за рубе-еж! – всхлипывая, продолжала Машка. – И со всех доходов он ей без всякого исполнительного листа, по договорённости, нехилые суммы отстегивает, так что нам с Сережкой и не остается ничего почти! – Тут Машка судорожно перевела дух, всхлипнула: – А-а… Так теперь эта су-ука и вообще его увести задумала! А Сережка, кстати, такой же ему сын родной, как и та, ну, Аринка, дочка его эта, между прочим.

– Да ладно, Маш, подожди ты так уж убиваться-то, может, вообще все не так! Ну, ведь бывает же такое: складывается какая-то непонятная цепь нелепых случайностей, а потом все просто оказывается! Ты лучше разберись сначала, ну мало ли что ты себе понапридумывала – и сразу в панику!

– Не-ет, Вероня, я уж нутром чувствую: все, это конец… Я уж знаю. Понимаешь, – тут она понизила голос, – он ведь и не спит со мной последнее время. Вот и сегодня ночью: вернулся, ну, я, конечно, притворилась, что сплю, тихо-тихо так лежу, так он как можно бесшумнее влез в кровать, и на самом краешке, подальше от меня пристроился и сразу отрубился… Захрапел, гга-ад… утомился совсем там с бывшей своей!

Тут Машка снова всхлипнула, потом достала платок и пудреницу, вытерла слезы, откинула со лба длинную рыжеватую челку и принялась аккуратно подкрашивать ресницы, подводить глаза, продолжая рассказывать о своих злоключениях с мужем:

– А от меня отодвигается даже во сне, да еще эти духи противные, воняют, я уж их узнаю, между прочим, дешевка ужасная, я б в жизни такими не стала душиться! – всхлипнула еще раз, в заключение, Машка. – Ну, и ладно, и черт с ним… вот вернусь… В общем, мало ему не покажется! Все-все ему выскажу! Все, Веронь, давай с тобой, что ли, по сигаретке вдарим – и опять за работу, а то ведь, представляешь, Аршакович вот-вот сюда подгребет! Я-то рано сюда притащилась, ну, ты сама понимаешь, с утра самого, пораньше сбежала, пока Генка мой не проснулся, а шеф уж тут как тут! Он что, может, и ночевал здесь, работал, ты не знаешь?

– Так он что, Аршакович, уже здесь? – Вера испуганно показала глазами на плотно прикрытую дверь кабинета шефа. Машка помотала головой: нет его в кабинете.

– Слушай, ладно, Машка, я тоже, пожалуй, закурю…

– Ты же вроде как бросила?

– Свои – да, бросила, а твои-то закурю, пожалуй!

– Ну давай, – нервно зевнула Машка, достала сигарету, щелкнула новомодной металлической зажигалкой, придвинула вонючую пепельницу с изображением римской волчицы, вскармливающей неправдоподобно огромными сосцами уродливых латинских малюток Ромула и Рема (шеф в прошлом году привез из Рима – вкуса у него, что ли, не хватает?), с наслаждением затянулась. – Хочешь – на, возьми! – Она протянула Вере полупустую уже пачку Ligeros.

– Ну нет, тогда спасибо, – Вера знала эти сигареты, Валерка предпочитал их другим, и достала свой «Космос». – О Боже, Маш, что за термоядерные сигареты ты употребляешь? У меня такие муж курит, так ведь он курильщик с двадцатилетним стажем и другими просто не накуривается.

– Да нет, нормальные, и потом они зато до печенок продирают, что здорово в моем-то настроении… – Машка свирепо сверкнула мокрыми серыми глазами с комочками налипшей черной туши на ресницах, поправила свои рыжеватые волосы, подстриженные остро модным каре с градуировкой.

– Так что, шеф-то сюда звонил, что ли, а меня еще не было? – спросила Вера.

– Да, ну так вот, шеф наш в дирекцию звонил с утра пораньше, а Машка директорская сюда уже мне перезвонила. Сказал, пораньше в МИД поехал зачем-то, то есть это мне Машка по секрету сказала, и про МИД, и про то, что как вернется, так сразу к директору на ковер по поводу этого нашего цековского задания. Ведь его, крайний срок, к понедельнику в десять нуль нуль в приемную сдать уже надо. Ты как, кстати, все уже перевела, ну, свою часть? У вас там с Аршаковичем большой текст, я видела, а у меня-то что, ерунда, комментарии испанцев только, по прессе, и я уже все перевела, причесать вот только хотела, а тут… Ге-енка со своими ва-арежками…

– Ну… Мне совсем немного, три, ну, может, с хвостиком, странички осталось… Правда, переведенный текст тоже надо просмотреть, вдруг еще что-нибудь поправить придётся, – задумчиво протянула Вера, затем, спохватившись, вскочила. – Ой, так а чего же мы сидим-то? Сейчас придет шеф, потребует перевод… Все, Маш, я – в свой угол, и за работу!

– Ой, да погоди ты! – Машка схватила ее за рукав джемпера. – Самое интересное тебе не рассказала, чуть не забыла тут со своими проблемами!.. А ты уже слышала нашу новость? Потрясающую! Представляешь, Аршаковича-то нашего вроде как приглашают на работу в посольство, в Париж, кажется, уж не знаю там… первым секретарем или, нет, вторым, что ли? Я, знаешь ли, как-то не очень в этом разбираюсь, меня-то на такую работу не приглашают… Нет, как будто, первым, я вроде как слышала, но не знаю уж, правда, нет? Может, он и в МИД за этим поехал? А ты ничего такого не знаешь?

Вера оторопела, внутри у нее что-то словно оборвалось почему-то, хотя, казалось бы, её это никак не должно было взволновать. Затем, горячо надеясь на то, что ничем не выдала себя, произнесла подчеркнуто безразличным тоном:

– Да не-ет, не слышала… Я ж в дирекцию не хожу особо-то… Да хотя бы и так, мне-то что?

Вот же проныра эта Машка, шастает по институту, вечно трется в дирекции, собирает последние новости, курит там со всеми секретаршами подряд и чаи пьет, ну, а те всегда все про всех совершенно точно знают! А еще все-таки больно царапнуло: шеф Аршакович уедет – ну как же так?

– Да… вот так… такая вот важная персона наш шеф Аршакович-то, да?! Но тогда он от нас уйдет, а на отдел кого назначат? Он все в МИД мотается, в Дипакадемию, в международный отдел ЦК, чуть ли не по несколько раз в неделю, и вот, может, во Францию на работу… – Теперь уже Машка заметно оправилась от своих горестей – надо же, как быстро, и, как всегда, новости так и сыпались из нее, как из рога изобилия. – И знаешь, вот если Александра поставят на отдел, так это уже вообще просто караул будет! Зануда он жуткий, и вечно придирается ко всем – с ним тогда точно и не опоздаешь, и не отпросишься!.. А Соловьева если назначат – ну это вообще кранты! Он же всего на свете боится, у него прозвище даже «Заячьи уши»!.. Ой, слушай, вот же еще что! Анечка-то наша как из больницы вышла, так на работе пока что не появляется… дома долечивается, – протянула ехидная Машка.

«А ты это к чему?» – хотела спросить Вера, но потом отреагировала неопределенным междометием «м-да», прекрасно понимая, к чему это сказано.

– Так она теперь вроде, наконец, замуж выходит, знаешь ли, за какого-то старого знакомого своего, друга детства, кажется. Ну, и слава богу, правда? Я за нее рада! И потом, не может же она вечно по нашему шефу сохнуть! Она-то, знаешь ли, конечно, рассчитывала: вот он разведется, потом сразу женится на ней, ну, и так далее… У них же долго роман был! Как же, прям щас, так и разбежался – женится он! Держи карман шире: такие не разводятся и не женятся! А еще, знаешь… там ведь и ребеночек даже в проекте уже был задуман… Да вот только наш шеф насмерть, видимо, встал, вот и пришлось ей… – Машка понизила голос до театрального шепота.

Ну почему вредная Машка всегда успевает быть в курсе таких подробностей?!

– Господи, – не выдержала, наконец, Вера, – ну вот откуда ты всегда всё про всех знаешь? Ну что тебе-то за дело? И потом, ну мало ли что наши секретарши болтают! Может, и не было ничего такого? А то – вот так прямо сразу и ребенок! Что ты, свечку, что ли, над ними держала? Ну зачем в чужие дела…

Машка даже подскочила на стуле, и пепел сигареты просыпался на её джинсы.

– Да?! – Машка так и подскочила на стуле. – А ничего, если она сама мне про все это сказала? А как ее в туалете выворачивало наизнанку? А что как она есть ничего не могла, все назад?.. А если она сама у меня на груди рыдала где-то с полгода назад, не знала, что делать, советовалась? У меня у самой прямо чуть сердце не разорвалось от жалости! Ей же уже слегка за тридцать, и здоровье хилое, кстати: то придатки, то почки схватит! И, между прочим, она даже очень хотела ребенка-то оставить, вообще-то, даже если он не разведется… если откажется, не признает! И она бы так и оставила, да когда ему сообщила эту радостную весть, так он, поди, на дыбы встал! Ну, по крайней мере, я так поняла из её рыданий у меня на груди. А как же? Вдруг кто узнает, что от него… разговоры пойдут в институте… до жены дойдёт… Ну, и настоял все ж таки, потому что иначе ей из института уходить надо, а куда она пойдет? У нее мать только, и помогать ей она не может, сама еле-еле вытягивает. Вот и пришлось ей аборт сделать, причем на большом уже сроке, кажется… наверняка, он её куда-то пристроил, проплатил это дело, ну хоть так проучаствовал, не бедный же, ведь в больницах наших уже не берут на таком сроке, да и вообще, наши больницы! Представляешь себе?..

Надо же, Машка даже как-то повеселела от этих сплетен, во всяком случае, слегка отвлеклась от собственных горестных проблем.

– Знаешь, Веронь, – продолжала Машка вспоминать, вдохновенно, театральным шепотом, – ну, вот я помню, пошла я тогда как-то раз в туалет чашки помыть, так вот Анютка-то наша стоит у окна и ревет прямо белугой.

– Ну и что с того? Мало ли… – усомнилась Вера.

– Да ничего, конечно, только потом ее как стало всю наизнанку выворачивать… Ну, в общем, картина «Не ждали!» Вот после этого Анечка мне все и рассказала, и рыдала при этом ужасно… Она же, понимаешь, хотела от него ребенка, вот какое-то время и скрывала, она же рожать собралась, она же уже не девочка все-таки, да?.. И потом, она мне тогда призналась, что очень его любит… А рыдала прямо в три ручья… у меня на груди… нормально, да? Ой, слушай, Веронь, но только ты смотри, чтоб никому-никому, ладно? А то я же ей слово дала! Правда, теперь-то дела прошлые, но все равно… Хотя, знаешь, про их роман вообще-то многие знали, а она сильно в него была влюблена… не просто амуры крутила, как он, а по-настоящему его любила.

– Ну?.. – Вера отмерла, наконец.

– А что ну! Ну – баранки гну! Чего нукаешь – не запрягала! Ну, это уж не знаю я, что там потом было, но вот как пить дать, он, гад, настоял, не она же так решила! Ребенка-то нет! А в проекте был… Вот трусоватый все-таки у нас шеф, и с ней вообще-то подло поступил! Если бы даже Анютка ничего никому и не сказала, это для него какой же риск: ну вдруг кто потом узнает, от кого ребеночек-то! Многие же в институте у нас знали, что она с ним… В партком сообщили бы, жене – ну и покатилось бы! А он за границу постоянно мотается, и не куда-нибудь, а то в Париж, то в Рим, то еще куда. И закрылись бы все его заграницы вместе с карьерой аппаратной большим медным тазом, понятно? Вот сволочь какая, правда, Вер? А в общем-то, чего же от него и ждать: все мужики одинаковы… на один манер скроены – все только кататься любят… а он, тем более, очень он эти амуры уважает, и сам очень даже ничего из себя – такие сильно нравятся бабам.

И после паузы вредная Машка глубоко затянулась сигаретой и вкрадчиво не проговорила даже – пропела:

– Так что, Веронь, ты уж лучше сразу поимей себе в виду: шеф-то наш известный жуир и сердцеед, и притом коварный жутко! Так что с ним лучше не связываться…

Вера оторопела:

– Маш, да ты что? А я здесь при чем? Ты мне-то для чего все это говоришь, а?

– Да не-ет… – протянула Машка, снова сделала глубокую затяжку, красивыми большими кольцами медленно выпустила дым и криво усмехнулась:

– Слышь, отомри! Шучу, конечно! Ты-то, вообще, конечно, совсем даже здесь и ни при чем… Я так просто, на всякий пожарный… предупредить… Хотя не скажи, не скажи: вон как у тебя глазки-то загорелись, да и он, похоже, тебя в последнее время клеит, сразу видно… глаз положил. Ему ведь как раз такие нравятся: стройные блондиночки, волосы золотые, глаза синие, все, как у тебя… Хотя Анютка-то наша брюнетка… Ну, вообще-то ему так и удобнее: ты ж у нас девушка-то замужняя – если что, так и претензий иметь не будешь… Но вообще-то имей в виду…

«Потому что Создатель, когда мастерил мужчин, явно что-то перекосил в них»… – почти дословно припомнила Вера цитату из Цвейга, но вслух сказала совсем другое:

– Да ничего подобного, и потом, что ты всё вечно выдумываешь?