Читать книгу Игра с мечтой - Лариса Анатольевна Суворова - Страница 18

Я уехала поступать в институт в Москву сразу после окончания школы. И, как оказалось, совершила невозможное – поступила без всяких знакомств, капиталовложений и излишних затруднений туда, куда, как все думали, без известной фамилии, очень больших денег или связей поступить невозможно. Самое интересное, что выбрала я этот вуз совсем не из-за его, как теперь говорят, «крутизны». Нет. Я всегда любила учиться, но к концу десятого класса, случился какой-то сбой, и я поняла: «Надоело!» Не хочу больше долгих лет учёбы. То есть хочу учиться в институте, но как можно быстрее его закончить. И ещё знала, что хочу учиться в Москве.

Первая и единственная поездка в Москву, устроенная мамой нам с сестрой, произвела на нас неизгладимое впечатление. Москва предолимпийская 1979 года была чудо, как хороша. Жара, однако, в конце мая-начале июня стояла нетипичная. Меня, ребёнка, столица тут же покорила невиданным количеством сортов мороженого, газировки и красивыми золотыми куполами Кремля. В десять лет музеи и картинные галереи, как выяснилось, интереса пока не представляют. А вот «Пепси-кола» и мороженое «Лакомка», которые никогда не встречались в родном городе, впечатляли настолько, что мне захотелось здесь жить. Только в столице, готовящейся к олимпиаде, можно было свободно тогда купить знаменитую «Пепси»!

Случилось ещё одно событие, оказавшее влияние позднее на мою жизнь – это была моя первая встреча с Едой с большой буквы. Жили мы в гостинице, а когда были голодны, то ходили не в столовки, а в рестораны и кафе. Мама-врач хотела, чтобы во время поездки мы питались полноценно. Ни в родном городе, ни на побережье, куда каждый август перед началом учебного года отправляли нас родители, ни в маленьком городе, где каждое лето мы с сестрой проводили время у бабушки, такой еды я не ела никогда. При том, что родители часто по выходным брали нас с собой на обед в кафе-рестораны. И работающая бабушка, когда было лень после смены в поликлинике готовить, а это было часто, водила нас в центральный ресторан города. Всё это перечеркнула столица в одну минуту. Это была не провинциальная вкусная, но домашняя еда. Наверное, тогда я поняла, что не только сама еда, но и подача лично для меня были важны. Впервые я видела, что к яичнице подаются поджаренные гренки, к супу чесночные сухарики, оливье готовят не с колбасой или мясом, а с севрюгой, солянку не с огурцами, а с оливками, и десертом может быть желе. Да, смешно, но решение ехать поступать в Москву я приняла в 10 лет под влиянием именно перечисленных факторов.

Я понимала, что попасть в Москву мечтают миллионы. Я была свидетелем, как провалилась моя сестра, которая окончила школу с медалью, и старательно готовила только один профилирующий предмет в надежде, что, сдав его на «отлично», сразу будет зачислена. Но случилось всё не так. И в МГУ она не поступила. Поэтому тот факт, что мне не выдали медаль в школе, никак меня не огорчил. Очень хорошо, решила я тогда, пойдем от обратного. Сложно, конечно, но буду готовить все предметы. Именно на основании двух факторов – какие четыре предмета я смогу хорошо сдать для поступления и где можно меньше учиться и – определился выбор вуза в Москве. И то, что слава идёт недобрая, о том, что простые смертные туда не попадают, меня не затрагивало совсем. Пока не случилось следующее …

За неделю до моего поступления на всю страну по телевизору демонстрировали торжественное открытие Фестиваля молодежи и студентов, и ленту торжественно перерезала аспирантка этого института – дочь первого в мире космонавта. Даже бесконечно верящая в мои таланты мама дрогнула в тот момент: «А стоит ли пытаться? Твоя фамилия совсем не Гагарина, и денег у нас нет, и связей в этой области». Но устремленная к цели, как сказано в начале повествования, я преград не признавала. Как поётся сейчас в одной песне очень красивой певицы: «Я знаю пароль, я вижу ориентир!»

Москва была закрыта до окончания Фестиваля, но уже на следующий день после закрытия мы с мамой вылетели в Москву. Документы я отослала заранее почтой, и, поселившись у родственников в ближнем Подмосковье, мы с мамой приехали в институт. Там мы узнали, что документы благополучно дошли, и получили расписание экзаменов. Уже тогда я поняла, как удобно учить в транспорте. Время у тебя уходит не впустую, а на вполне полезное занятие. В общем, в электричках подготовка шла не хуже, чем дома.

Итак, в Москве опять стояла жара, я сдавала экзамены, не так хорошо, как поставила планку себе сама, но шла без троек. Другой вопрос, что моих четверок даже с пятибалльным аттестатом могло не хватить. Нужна была пятёрка. Самое печальное, что для меня это была последняя попытка. Последний экзамен. Но сомнений не было. Я её именно здесь и заработаю, эту пятёрку. Недаром же именно на истории, когда я отвечала, учительница, перед которой трепетала вся школа, говорила: «Послушайте Лану! Вот, как вы все должны готовиться». Хотя готовилась я к истории не лучше, чем к другим предметам, просто она мне «ложилась» в голову прямо строками, которые я читала в учебниках и трудах классиков Марксизма-Ленинизма.[13]

Сбоя не произошло, меня гоняли, откровенно гоняли не по моему билету, а по всей истории страны от её начала до этих ужасных съездов партии с их постановлениями, а я отвечала и отвечала. Экзаменатор сдалась: «Да, Вы знаете предмет. Пять!» И я поступила на радость и горе моей маме.

Радовалась мама, что я не зря так старательно все предыдущие годы училась в школе, что перевод в математическую школу себя оправдал, что её дочь самостоятельно поступила в один из самых престижных вузов не столицы даже, а всей страны. Но! Дочери всего шестнадцать лет, общежитие не дают, обратные билеты на самолёт уже на следующий день, а дочь остается у тридевятых родственников в Подмосковье на некоторое, но явно обозначенное короткое время, пока самостоятельно не найдет себе квартиру.

Таким вот образом меня «прибило» к берегам столицы, и с тех пор эти берега стали родными. Не сразу, конечно. У меня, в отличие от мамы, страха не было. Многие мои одноклассники и одноклассницы поступили в тот год в разные вузы Москвы. И хотя тесных контактов я с ними не имела, но квартиру, благодаря именно моей бывшей подруге Ане, в течение месяца я нашла. В зелёном районе, потёртую и с жутким запахом алкашей, но близко к метро и к институту, я её делила с новой знакомой, которая искала себе напарницу, чтобы было дешевле платить. Мы сдружились.

Девушка училась на вечернем отделении технического вуза, её семья жила в дальнем Подмосковье. Виделись мы не часто, но общество друг друга нам было приятно, и часто по вечерам, я специально не шла спать до её прихода из института, чтобы пообщаться. Её интеллект и чувство юмора впечатляли, что абсолютно не относилось ни к одному человеку моей группы в институте.

После педагогов и знаний, даваемых ими в моей математической школе, в институте я себя чувствовала просто не у дел. Я привыкла учиться в школе и делать уроки усердно и скрупулёзно. Всё, что давали преподаватели мне теперь здесь, в стенах вуза, казалось неглубоким, поверхностным. Сами преподаватели – незаинтересованными, а требования, предъявляемые преподавателями, слишком примитивными. Поэтому учиться было легко. Нужно было элементарно сидеть в библиотеке и писать конспекты. Пока писала, естественно, информацию запоминала. На семинарах отвечала бойко и по теме. В общем, все четыре года я недоумевала, что же такого я тут узнаю, что выйду квалифицированным специалистом. Слишком много истории различных учений, политэкономии, географии, той математики, половину которой я уже выучила в своей супершколе. Ну, ещё теория АСУ[14], которые стояли только в НИИ[15], и видеть воочию их было негде, и применять эти знания тоже негде.

Недоумение росло из года в год. Только на последнем курсе появились предметы по специальности, но на том этапе они казались бесполезными. Экономика менялась с поразительной скоростью. Появился рынок, о котором раньше писали только классики капиталистической экономики, а наши преподаватели со старыми учебниками явно пребывали в растерянности, чему же нас учить.

Честно говоря, мой институт мне оказался полезным только по одной причине – я там вышла замуж. Это было неожиданно, в первую очередь, для меня самой. Все парни потока, с которыми я училась, мне не нравились совсем. После моих одноклассников, увлеченных физикой, математикой, не ленивых и целеустремленных, тут все были расслабленные и откровенно бездельничали. Даже просто-напросто симпатичных, юмористов или меломанов не было. Впрочем, даже это пошло мне на пользу.

Я как-то рассказала маме, что после лекций и библиотеки сижу и скучаю. Мамин голос на другом конце трубки выразил явное недоумение: «Ты же в Москве! Там столько театров!» Я оглянулась вокруг на улице днём и, действительно, обнаружила массу афиш! С этих пор театр стал моим оправданием того, что я приехала именно в этот город. Пусть мне не нравится мой институт, но культурная жизнь столицы била ключом. Я ходила на «лишний билетик» и, наверное, отчасти из-за своей полудетской внешности, внушала своим видом или жалость, или симпатию, но всегда этот билет мне кто-то предлагал. И я увлеченно и жадно ходила смотреть на тех актёров, которых раньше видела только по телевизору. Лучшие сцены, лучшие актёрские составы, постановки, гремящие на всю страну славой, я пересмотрела за годы учёбы в институте.

Но вернёмся к моему замужеству. Итак, поле для данного действа не то что полем, а даже грядкой, назвать было сложно. К тому же, я не слишком стремилась замуж. Я не хотела рано семью и детей, я мечтала делать карьеру. Золотой телёнок в виде моих запечатлённых воспоминаний о нарядах, машинах, обставленных квартирах и тому подобных вещах, манил меня всем своим сиянием и подталкивал к решительным действиям. План был таков: закончить с красным дипломом институт и поступить в аспирантуру. А дальше – доцент, профессор и так далее. Хотя «далее» не очень ясно вырисовывалось в моей голове. Но были цифры – к двадцати четырем годам (диплом об окончании я должна была получить уже в двадцать), иметь учёную степень, и тогда можно и замуж, и о ребёнке подумать. Об одном! Это я решила точно. Одного хватит. Не хочу больше!

И всё же, даже для осуществления этих отдалённых планов должны были возникать хоть какие-то привлекательные субъекты. Но что-то явно пошло не так. В моём родном южном городе любой девушке и женщине приятной наружности и поныне восхищенно свистят, бросают фразы в лицо и вслед, и даже пожилых дам кличут «девушками», когда обращаются. В Москве ситуация и тогда, и опять-таки поныне, отлична коренным образом.

Сюда мужчины приезжают добиваться своих целей, в большинстве своём бизнес-целей, будь то поступление в престижный вуз, чтобы потом иметь хорошо оплачиваемую работу, или сразу на поиск такой работы. Девушки преследуют такие же цели плюс выйти замуж, если город понравился. И все коренные москвичи боятся попасться в силки этих охотниц, они просто не верят, что их можно просто любить, без прописки и жилплощади. В общем, это город точно не романтиков, а завоевателей и завоевательниц. Поэтому все мчатся навстречу своим устремлениям, не оглядываясь по сторонам на прекрасное, и не тратя время впустую.

В этом есть и свои плюсы. На юге уважающая себя барышня, привыкшая к вниманию противоположного пола и всем этим посвистываниям и причмокиваниям, в жизни не выйдет на улицу и просто одетой, без маникюра, педикюра и мэйк-апа, так как она с тинэйджеровского возраста уже «подсела» на мужское внимание, и ей оно приятно и необходимо. В столице, как бы ты не был плох или хорош внешне, на тебя не обращают никакого внимания. Разве что на фриков.[16] Поэтому, встав утром без настроения краситься, мыть голову, надевать что-то, подчеркивающее твою привлекательность, можно спокойно выходить из дома и идти «в люди», понимая, что никакой разницы это не сыграет. Всё делается только из уважения к себе, но никак не для того, чтобы заполучить долю внимания. Москва привыкла ко всему.

Я это чётко испытала на себе: была бедной студенткой и женой очень состоятельного человека, и снова бедной, но уже «разведёнкой», а потом опять разодетой и ухоженной «фифой» после возрождения из пепла. Весь этот опыт доказал правоту вышеизложенной моей точки зрения, с которой охотно соглашается знакомое женское окружение. На тебя обратят внимание и выскажут одобрение только те, кто тебя знают. Всем незнакомым людям есть дело только до них самих.

Поэтому абсолютно было непонятно в то время, как и сейчас, где и как «люди встречаются, люди влюбляются, женятся».[17] Хотя, к примеру, проживание в общежитиях, способствует влюбленностям и свадьбам среди студентов. Примеры тому среди моих знакомых многочисленны. Но я жила на съёмной квартире, с чудесной соседкой, и было мне хорошо! И всё же, как часто бывает, случай тому виной.

Картошка! Нас послали перед вторым учебным курсом на сбор урожая. Сопровождали нас, естественно, преподаватели и аспиранты. Тут и случилась моя любовь, моё будущее. Я могла не ехать на сбор этой самой картошки, потому что сломала за неделю до этого палец на ноге об огромный валун на море. Но, сознательная моя часть, решила, что надо, надо ехать и помогать стране, а то, вдруг без меня она не справится.

То же самое решил аспирант института, Виктор. Его посылали от института на учёбу в Венгрию, и он имел полное право остаться на последний летний месяц в городе, чтобы продолжать изучение сложнейшего венгерского языка. Однако, будучи активистом, он решил, что его долг – помочь стране, и приехал в этот совхоз тоже.[18] Тут-то мы и встретились.

Я, как всегда, с моим невероятным упорством стремилась выполнить дневной план досрочно, то есть до пятнадцати ноль-ноль, чтобы уехать с поля раньше всех и по-человечески, без толпы разгоряченных уборкой урожая женских тел, пойти и спокойно принять душ и немного поспать. Виктор, чья функция была организовать студентов, меня приметил с такой невероятной работоспособностью на фоне большинства остальных, лениво бросающих картошку и не пытающихся скрыть, что это им в лом.

В общем, я обратила его внимание на себя сочетанием своей детской хрупкости телосложения и недетской способности к труду. А я запала на его чудесные большие карие глаза, мягкий свет, струящийся из них (по крайней мере, когда он смотрел на меня) и рельефные мышцы, когда он помогал перетаскивать тяжелые мешки. Студенческая романтика! Кто знал, что она выльется в то, что по возвращению в Москву, он откажется от поездки в Венгрию, когда узнал, что меня туда с ним направить не смогут. А меня вызовут в деканат и всей кафедрой международных отношений начнут просить не портить парню будущее, на что я, буркнув, отвечу: «Он выбирает сам. Выбор за ним».

И он выбрал, к моему искреннему удивлению, меня. То есть я осознавала, что будь я Виктором, я бы послала всё и всех подальше и рванула бы за рубеж, в Венгрию, но Виктор выбрал меня, оценив шансы, что я его дождусь, как ничтожные. Что там говорить, мне это польстило. Это была заявка на серьёзность намерений. А наряду с его внешностью, данный факт сыграл настолько, что, когда он мне об этом сказал, я спросила в лоб: « Ты собрался на мне жениться?» Виктор мямлил что-то невнятное в ответ. Я же процитировала любимого Пушкина, из письма Онегина к Татьяне: «Свою постылую свободу я потерять не захотел?» Это его разогрело, и он сделал мне предложение.

Тянуть мы не стали, и поженились уже через пару месяцев. Виктор жил с родителями, которые отнеслись ко мне очень настороженно. То есть по их понятиям, конечно, он был достаточно взрослый для принятия ответственных решений – двадцать шесть лет, и давно не находился на их содержании. Однако, как можно, впитав с молоком матери, как и все остальные резиденты столицы, что все приезжие «охотятся» на москвичей и их жилплощадь, принять решение о женитьбе на мне? Тем больше была опасность «охоты» на их мальчика, что финансово они жили по тем временам состоятельно: работали в «почтовых ящиках»[19] разных военно-подчиненных НИИ, имели высокие зарплаты, машину, дачу, получали спецпайки.[20]

Знакомство со мной и моей семьёй, прибывшей на свадьбу, с какой-то стороны их успокоило: девочка оказалась из потомственной династии врачей, с прекрасным школьным аттестатом, да и в институте на Красный диплом идёт. С другой стороны, сразу стало ясно, что характер непростой. Очень уж упёртая, и любит настаивать на своём.

Но родители Виктора оценили, что я не претендовала на их финансовую поддержку, в холодильнике сразу выделила собственную «полку молодых» и к ним за продуктами не лазила. Денег муж, будучи аспирантом, зарабатывал немного и постоянно подрабатывал по ночам сторожем. Мои родители, понимая, что дочь пока учится, хоть и с повышенной стипендией отличницы, приносит в семью немного, решили продолжить высылать нам немного денег, как это было до моего замужества.

Притирка проходила сносно. Мы продолжали оба ходить в институт – я на учёбу, Виктор – для проведения семинаров и написания диссертации, поэтому успевали к вечеру накопить впечатлений для обмена. По вечерам иногда ходили в кино, иногда – в кафе-мороженое. Делить постель нам тоже было чудесно. Фраза из телепрограммы: «В СССР нет секса» к нам явно не относилась. У нас секс точно был! Но без «но» обойтись, наверное, нельзя.

Первая сложность состояла в том, что в семье Виктора родители общались иначе, чем в моей. Естественно, он частично перенял манеру общения родителей. К примеру, для выражения недовольства или несогласия здесь легко повышали друг на друга и на сына голос. И могли так длительно разговаривать, выясняя отношения. Мне это резало слух. Когда муж таким же образом объяснялся со мной, слёзы начинали сразу катиться из моих глаз. Для меня крик от близкого человека был непривычным явлением, и я реагировала болезненно и привыкнуть к этому не могла, да и не хотела. Когда я пыталась это объяснить, то следовал ответ: «Я не кричу, я так разговариваю». Но тепла в отношения, такие «разговоры» точно не привносили.

Кроме того, в наших отношениях на все последующие годы утвердилась полушутливый диалог:

– Это ты во всём виновата! – реплика Виктора.

– Конечно, дорогой. Кто же ещё? – моя роль.

Я поняла, что в моменты раздражения мужа, мне легче взять вину на себя в данной манере. Он быстрее успокаивался, ведь когда человеку не противоречат, спор затихает быстрее – нет контраргументов. Но потом, живя вместе много лет, я поняла, что устала от этой шутки. Ведь мог же муж сказать: «Хватит, Лана. Уже приелось! Конечно, бываю и я не прав». Но нет! Его такая ролевая игра устраивала. Как и то, что часто он говорил: «Ох, рано, я женился. Не погулял, как следует. Надо будет как-нибудь восполнить этот пробел!» Я понимала, что когда об этом говорят вслух, до дела доходит редко. Но вряд ли такое приятно слышать.

То, что я сейчас назову следующим пунктом, очень сильно повлияло на всю дальнейшую совместную жизнь. Я очень любила (впрочем, это продолжается и поныне) поцелуи и объятия. Это мой язык общения с любимым человеком. И вот, как-то в метро, когда мы вечером возвращались вместе из института, я обняла Виктора за шею и прижалась к его груди, подняв лицо, надеясь получить поцелуй. Но вместо этого прозвучали слова: «Терпеть не могу всё это сюсюкание. Мои родители сперва ссорятся и неделями молчат, а потом начинается!» И он передразнил, подражая голосам: «Ты, моя рыбка! Ты моя киска!» А мне противно это! Неискренне!» Мне, наверное, следовало ответить, что-то в духе «Мы – не они, я тебя люблю, и мне хочется передать тебе моё тепло», но я так растерялась и была отброшена, будто ледяной волной от этой мужской груди. И с тех пор я никогда не проявляла инициативы, чтобы показать свою нежность к моему мужу. Никогда! Меня это ранило, и я боялась услышать что-то подобное вновь. А Виктору такое проявление чувств, вероятно, действительно было не нужно.

Как-то в разговоре с Аней, той самой школьной подругой, которая тоже училась в Москве, я призналась: «Знаешь, мне иногда кажется, что, если в какой-то момент жизни появится пусть даже не такой хороший человек, как мой муж, но начнёт мне говорить приятные слова, целовать и обнимать, то я быстро сдамся!» Аня с недоумением спросила: «Слушай, но, ты же говоришь, что у вас в постели всё чудесно. И что, он тебя и в такие моменты не обнимает, не целует, не говорит что-то приятное?» Да, такова была реальность. Я поняла довольно быстро, что секс – это прекрасно, и он включает пыл, и страсть. Но вот для того, чтобы почувствовать любовь, нужны ещё тепло и нежность.

Тем не менее, и без этого рождаются дети. И вот перед последним курсом я без удивления обнаружила, что беременна. Без удивления, потому что, когда у тебя цикл, как часы, и ты по нему успешно живёшь, наставляя мужа, когда что можно и нельзя, а он вдруг в один день «забивает» на твои слова и с воплями восторга поступает так, как велит тело, а не мозг, то событие становится вполне ожидаемым.

Прогноз сбылся. Я была в холодном бешенстве: как же моя хвалёная карьера и все планы по наращиванию благосостояния? Как моя аспирантура, моя докторская, мои несбывшиеся тысячи рублей, машины, элитный спорт и так далее? Муж же был доволен, он любил меня, хотел детей и видел себя, в отличие от меня, счастливым родителем.

Я пошла в консультацию поздно, поскольку чувствовала себя превосходно и необходимости туда идти, а потом сдавать бесконечные анализы, не видела. Врач, с виду Кощей Бессмертный, меня сильно отругал, а потом, осмотрев, сказал: «Что-то Вы путаете по срокам. У Вас тут больше на три-четыре недели!» Я искренне возмутилась, так как знала не то, что день, но даже час происшествия. Доктор принялся за меня опять и провозгласил: «Ну, если Вы так настаиваете, то у Вас близнецы!» Я заревела. Не заплакала, нет. Я зарыдала крокодильими слезами. Смирившись с внезапной беременностью, я всё ещё пыталась придерживаться тщательно выстроенного жизненного плана. Слова доктора рушили всё!

И всё же я была человеком действия. Я не собиралась брать академический отпуск и хотела окончить институт в срок, как было запланировано. А дальше действовать по ситуации. Виктор не противился. Кажется, он понял, как мне тяжело из нежного тинэйджеровского возраста перевоплотиться в мать двоих детей, и согласился с моим решением. Тем более что на тот момент больницы и клиники в стране были слабо оснащены оборудованием, и вопрос близнецов оставался неподтвержденным. Я тешила себя надеждой, что врач ошибся.

А месяцы шли. Живот рос. Я сдала пораньше экзамены и поехала к родителям-врачам, чтобы они помогли в родном городе найти возможность обследоваться на аппарате УЗИ и утвердить или опровергнуть мой диагноз. Надежды растаяли, как только диагност произнесла: «Двоих вижу точно! Но, может быть, и тройня!» При её словах у меня началась почти истерика, хотя до сих пор я себя считала очень эмоционально устойчивым типом личности. Появились стакан с водой, валерьянка и все бросились меня утешать. Женщины, а их было вокруг большинство, не понимали такого отчаяния, и все, как одна, считали, что мне очень повезло. Не надо будет больше рожать, получив сразу два-три ребёнка! Мечта!

Но моей мечтой это точно не было, хотя теперь я считала, что два ребёнка – это, и правда, счастье, по сравнению с тремя.

Стояло типичное жаркое южное лето. К счастью, по ночам шли дожди, и спалось хорошо, несмотря на огромный живот. Он, этот живот жил собственной жизнью, даже не одной, а двумя или тремя. Внешне он тоже мне не подходил. Я осталась стройной и лёгкой. Бегала вприпрыжку за автобусами и троллейбусами, таскала сумки, делала всю домашнюю работу. В какой-то момент врачи решили подстраховаться и положили меня на спокойное «дозревание», чтобы дети внутри подросли и не родились раньше времени. Я поначалу послушно пила таблетки, но через неделю нахождения в родильном доме сама себе их отменила и уже через несколько дней утром начались схватки, и я родила близняшек.

Две девочки, глазастые и худющие, были похожи так, что я завязала одной на руку бантик, чтобы не запутаться. Но очень быстро нашлась масса мелких отличий, и надобность в бантике отпала навсегда.

К концу лета муж приехал, чтобы забрать меня домой в столицу. И за ужином, когда мои родители вернулись с работы, объявил невероятную новость: в Москве при рождении близнецов в соответствии с каким-то распоряжением, обязаны в течение года выделить отдельную квартиру в соответствии с нормами площади. То есть мы могли рассчитывать на целую трёхкомнатную квартиру!

Я сидела, открыв рот. Мои родители тоже. Надо сказать, что родители мужа, заранее запланировали купить нам отдельное жильё, и дом на окраине уже строился вовсю. Но там шла речь о двушке, и они её оплачивали, что означало для нас с мужем впоследствии постоянные напоминания об этом подарке. Так что наши дети, с самого их рождения, поставили нас в исключительное положение. Я посмотрела по-новому на их появление в нашей жизни. Вероятно, не всё можно рассчитать и спланировать, но это не всегда минус! В этом случае можно поставить жирный и толстый плюс!

Жизнь в Москве потекла своим чередом. Виктор учился последний год в аспирантуре, я ходила в институт. Мы умудрялись подменять друг друга дома, чтобы по очереди заниматься детьми. К моему удивлению, он на деле оказался отличным отцом. Его вклад в уход за девочками был равным моему, если не превосходил. Он их носил в поликлинику, купал, кормил из бутылок. Конечно, были моменты, когда усталость брала своё, и мы, измотанные, могли поругаться из-за того, кому и что надо сделать. Но, в целом, наши отношения стали лучше. Да, он не был тёплым и нежным мужем, но он был заботливым и любящим отцом. Когда в девятнадцать лет ты получаешь сразу двух младенцев, такие качества нельзя не ценить.

Очередь на получение квартиры, в которую мы вступили, как только зарегистрировали детей, продвигалась медленно. В ней же состояли и многодетные семьи, и инвалиды, и афганцы, и чернобыльцы. Я, наблюдая всю свою жизнь, что в нашей стране даже причитающееся по закону, не всегда идёт по закону, каждый месяц отправляла мужа в отдел жилья, чтобы его запомнили и предпочли освободиться, как от назойливой мухи.

Общаться Виктор умел неплохо, дамам носил цветы и конфеты, мужчинам рассказывал, как нелегко ему приходится сразу с двумя детьми и молодой неопытной женой. В общем, он примелькался, и через год нам предложили квартиру за выездом.[21]

Как и предполагалось, дом был виды видавший, район не самый благополучный по социальному составу, а квартира требовала хороший ремонт. Мы отказались, хотя и понимали, что следующий шанс уехать от родителей, появится, возможно, не скоро. Родители Виктора, не веря в добрых фей и волшебников в виде нашего государства, не выбыли из строительства кооперативной двушки, а предпочли наблюдать, как возводится дом, в который, в случае неудачи с бесплатным жильем, мы переселимся и дадим им жить спокойно дальше.

И всё же примерно через три-четыре месяца нас опять известили о возможности нового просмотра квартиры. Она находилась в том же микрорайоне, где строилось кооперативное жильё, но в менее обжитой части. Мы поехали заранее, посмотреть на дом. Он был огромный, формы, как надкушенный бублик, то есть выстроенный по незамкнутой окружности. Нам сразу сказали, что квартира будет на первом этаже и даже назвали номер, хотя ордер на просмотр дать могли только после полного завершения строительства.

Таблички с номерами квартир уже висели на подъездах, и, несмотря на ещё закрытые двери в подъезд, можно было влезть и рассмотреть квартиру в окна.

Всё было замечательно: дешёвые, но светлые обои, свежие потолки, большая квадратная кухня. И даже паркет в комнатах! Я очень удивилась – в Советском союзе это считалось роскошью, а тут бесплатно, просто так! Как выяснится позднее, именно для первых этажей был предусмотрен паркет, на остальных этажах пол в квартирах покрывал линолеум. Вокруг дома была сплошная грязь. Не потому, что шла стройка, а просто дороги в этой части микрорайона пока не было проложены. И, тем не менее, мы загорелись и решили соглашаться. Так что к моменту вручения официальных документов, мы уже почти сидели на чемоданах. Детям на тот момент было чуть больше двух лет, и Виктор теперь ходил решать проблемы с садом. Впрочем, в отличие от многих других районов столицы, проблем тут как раз и не было. Сады и школы строили сразу с домами, и поэтому я помчалась сдавать детские анализы, чтобы быстрее оформить девочек в садик.

Всё-таки мы с мужем здорово подустали за всё это время. Он защитил кандидатскую, но на кафедре оставаться не захотел и пошел работать в НИИ. Денег не хватало, и Виктор продолжал подрабатывать по ночам сторожем. Я получила долгожданный диплом с отличием, но это был первый год, когда в СССР отменили распределение на работу после окончания вуза. И меня с моим красным дипломом и двумя годовалыми детьми никто не хотел брать. Я осталась безработной.

Но было счастье – мы переехали в новую квартиру и могли жить нормально своей семьёй, без родителей. Квартира была большая и пустая, так как купить мебель было загвоздкой. Счастливые родители мужа отказались, наконец, от двухкомнатной квартиры, облегченно вздохнули и, получив назад вложенные деньги, окольными путями, со связями и знакомыми, купили нам кухню в новое жильё. Мы ликовали. Кухня есть, кровати для детей и диван для нас – тоже! А дети рулили по пустому, без мебели, залу на своих маленьких велосипедах.

Так начался новый этап в нашей жизни.