Читать книгу Игра с мечтой - Лариса Анатольевна Суворова - Страница 5

Детство для меня всегда связано с двором, где я росла, когда ходила в садик и начальную школу; с летней погодой, так как в моём городе большую часть времени стояла солнечная жаркая погода и, конечно, с мамой.

Дождь

Он преследует меня всегда и везде. Даже когда я путешествую в жаркие страны, хоть раз дождь прольётся. Но как же по-разному он воспринимается в связи с разными событиями в нашей жизни.

Так странно, что казавшееся замечательным, когда ты был ребёнком, становится противоположным, когда ты вырастаешь. Никогда в мои детские и юные годы дождь мне не мешал. Каким же чудесным был летний день там, на юге, где я провела своё детство, если вдруг посреди знойного дня появлялись тяжелые дождевые тучи, яростно гремел гром, как-то безумно ярко сверкали молнии, и на пышущий жаром, почти плавящийся, асфальт падали первые капли. Все мы бросали свои уличные игры и бежали в подъезды пятиэтажек, чтобы укрыться от этого водного буйства. Если ты чуть запоздал, то в одну секунду промокал насквозь.

Прекращалось всё быстро, и потом наступало главное – теплые, прозрачные, в общем, абсолютно восхитительные лужи, по которым можно было шлепать босиком. Кое-где на них были сине-розово-бирюзовые разводы от бензина, но тогда никто не думал о каком-то вреде для здоровья от этих пятен. Они, скорее, казались отражением всегда появляющейся после дождя нежно светящейся радуги.

Даже год назад, когда я уже совсем взрослая прилетела в родной город, погода позволила мне спокойно загрузиться с трапа самолета в автобус. Но тут начался именно такой дождь – грозный, стеной, при молниях и громе – всё, как положено. К моему удивлению, всё так же, как положено в этой местности, очень быстро он и прекратился – пока автобус нас вёз к зданию аэропорта. И великолепная, сочная радуга поднялась во всей своей красе. А ведь был октябрь. Здравствуй, родной город!

Не мешал дождь и позже, когда я стала старше. Замечательный предлог, чтобы скрыться с каким-нибудь моим любимым мальчиком в подъезде под благовидным предлогом. Тогда считалось нормой быть на виду. Уединиться – о, ужас! И что они там делают, эти дети, вдвоём?!

К счастью, этим вопросом никогда не задавались мои родители, которые работали весь день и доверяли нам с сестрой целиком и полностью. Уже сейчас я понимаю, что если ты уверен, что цветы жизни (ну, то есть наши дети) политы правильно, то и плоды могут быть только те, что ты ожидаешь. Поэтому и жили спокойно мама и папа, не страдая и переживая, что же там между мной и очередным мальчиком происходит в подъезде.

Но вот для любящих посудачить соседок и собственной бабушки это был повод озадачиться моей моралью. Бабушка была замечательная, но очень почему-то сомневающаяся в моей стойкости к противоположному полу. Может, потому что выросла и воспитывалась в то время, когда в книгах и на экране даже легкий намек на поцелуй считался почти эротической сценой, а два прикрытых одеялом тела в постели, даже если просто лежали и тихо посапывали рядом – почти порнографией. В общем, доставалось нашей маме за смелые разрезы на сшитых ею сарафанах, за слишком короткие, открывающие пупок на животе, футболки, за слишком тонкие лямки на топах и прочее подобное «неприличие». Можете вы сейчас представить, что за это моя бабушка называла меня тогда не совсем цензурным словом «сявка»? Даже представить не могу, что с ней стало бы, если бы она увидела, в чем сейчас ходят девушки летом по улицам.

Кстати, о нецензурных словах. Конечно, они были всегда. Но в годы моего детства за их употребление на улице, то есть «в общественном месте» можно было угодить по статье на десять суток в тюрьму. И, конечно, это действовало! Впервые я узнала и услышала про нецензурную брань лет, эдак, в девять. В интеллигентной семье врачей и экономистов в третьем поколении её не употребляли. Моя мама была в шоке, когда, как-то придя из школы, в двенадцать лет я продекламировала казавшееся мне смешным произведение народного творчества – стихотворение, вероятно, уличного поэта без имени и фамилии.

Конечно, я предусмотрительно заменила бранное слово на странное, не существующее в природе, но подходящее по рифме, другое. Но маму было не провести! «Кто тебя такому слову научил?» – возмутилась она, не обращая внимания на смешной смысл стихотворения.

А теперь опять про дождь. Когда я поселилась в столице, дождь для меня стал тем, чем он является в жизни большинства всех взрослых людей, то есть скучным печальным явлением природы, не способствующим позитивному настроению. Как это происходит, так незаметно для нас, – загадка до сих пор.

Только сейчас, спустя много лет, я вернула к нему прежнее отношение детства. Ведь у природы, действительно, нет плохой погоды! А до этого момента, за последние двадцать лет только дважды я испытала восторг и былую радость от дождя. Как?

Всё просто – первый раз с собственными пятилетними детьми всё в том же городе детства, куда я их регулярно привозила из холодного московского лета на встречу с жарким южным солнцем. Ливень затянулся. Был выбор – поддаться дурацкому взрослому настроению и сидеть, изнывая от скуки, в душной квартире или идти гулять под дождем. Дети выбрали второе. Гром и молнии уже прекратились. И вот оно! Опять, как когда-то давно: лужи и потоки воды, из-за которых на главной улице было остановлено движение, и толпы людей, почему-то в тот день вышедших погулять по этой главной улице без машин, прямо по центральной мостовой, по нашему примеру. Да, конечно, лужи не были такими чистыми, как в моём детстве, – экология дала уже сбой. Потоки мутной воды неслись по улице. Но она была такой приятно теплой, а глубина воды – по щиколотку, что все снимали обувь, чтоб не портить, и брели медленно и с удовольствием, как, когда получаешь наслаждение от того, что нарушил какой-то нелепый запрет. Замечательное воспоминание!

Второй раз относится к незабываемому времени, проведённому в Швейцарии. К началу этапа моей «новой жизни». Поэтому и рассказ об этом будет в другом месте.

Мама

Я всегда очень любила свою маму. И всегда считала её очень красивой. Как любой нормальный ребенок. Даже её имя Галя, или Галка, как называл её папа и друзья. Когда я подросла, я поняла, что есть женщины с более правильными чертами лица, красивее одетые, более ухоженные, более молодые.

Но мама, действительно, была всегда красивая и остается в её нынешнем возрасте.

Её красоту я, безусловно, связываю в своем сознании ещё и с тем, что она приносила в мою жизнь добро и гармонию. Я всегда ждала, когда она вернется с работы. Я специально гуляла на той дорожке, по которой она должна была пройти от автобуса или троллейбуса до нашей пятиэтажки. Она шла, я её видела, и это был праздник! Высокая, стремительная, с темными, модно стриженными короткими волосами, яркой губной помадой. Она всегда носила платья не такие, как все, потому что умела шить, и шила себе всё нестандартное. Когда она возвращалась поздно, и было темно, то я не могла ждать её на улице и ждала дома, с тапочками в руках наготове. Она заходила, и я ставила перед ней эти тапочки. Она вносила в дом любовь, тепло, хорошее настроение. А ведь она работала врачом, а потом и заместителем главного врача престижной поликлиники города. И ситуации на работе были разные, но она всегда умудрялась оставлять их за порогом. С ней в квартиру врывалась светлая энергия.

Мама уставала на работе, конечно. Но всегда умудрялась найти время и почитать со мной и сестрой книги, и поиграть для нас на пианино (она окончила музыкальную школу), а мы с сестрой затевали пляски. А ещё она готовила необыкновенно вкусные пирожные-эклеры, торты Наполеоны и всякую другую ароматную, сдобную, тающую во рту выпечку!

Как она находила на всё время, мне непонятно и сейчас. Ведь шила она не только себе, но и нам с сестрой. Правда, мы участвовали, как могли: рано научились обметывать края, так как оверлока у машинки не было, и чтобы изделие получалось аккуратным с изнанки и долго носилось, края надо было обмётывать вручную.

Больше всего в маме я ценила её веру в нас, своих детей. Наши слова не подвергались сомнению. Нам верили. Так же, как верили в наши таланты и способности. Наверное, поэтому, мы старались в глазах родителей быть такими, какими они нас видели. Сестра окончила школу с золотой медалью. Я хоть и не получила медаль, но это был тот момент в системе образования, когда серебряные медали ещё не ввели, а восемь золотых для одного класса посчитали слишком много. В общем, отбор был строг: считали текущие тройки в журнале. У меня была парочка таковых. Медаль я не получила. Но это будет позже, А когда в восьмом классе я участвовала в городской олимпиаде по русскому языку, то заняла первое место. Придя домой, я увидела, мой любимый торт на столе. «Мам! А почему тут этот торт?» – спросила я. «Потому что я не сомневалась, что ты победишь», – ответила мне мама.

Не знаю, получилось ли у меня стать такой мамой для своих детей. Сомневаюсь, хотя старалась. Но, может, в силу того, что родила я в девятнадцать лет и сразу двоих, моих близняшек, то и стиль отношений был немножко другой. Я ещё не чувствовала себя саму взрослой и боялась, чтобы они это не почувствовали и «не сели мне на голову». Поэтому придумала себе роль лидера мини-отряда, и вела себя как старшая сестра, имеющая право командовать, потому что старшая.

Но о том, как они видели и видят меня, наверное, лучше спросить их самих.

А какой я вижу свою маму, я рассказала. Да и для всех наших с сестрой друзей, а потом и для наших детей, она – образец человека, который по моторике, как «перпетум мобиле»; по возможности найти общий язык с любым человеком – она лучший психолог на свете; по тому, как она выглядит в свои почти восемьдесят – она под стать Майе Плисецкой, просто без финансовых возможностей последней, но с той же осанкой, стройностью и стилем.