Читать книгу Тысяча озёр, сто водопадов, гора и я - Лидия Гортинская - Страница 7

Рассказы из серии «Несчастья Фёдора Ивановича»
Кто в доме хозяин…

Оглавление

Фёдор Иванович спустился на кухню, зевая и почёсывая затылок. Его разбудил тот самый аромат – тёплый, маслянистый, с лёгкой хрустинкой по краям. Блины! Он ещё на лестнице задержал дыхание и втянул носом воздух, будто пёс, учуявший след.

– Маша! – радостно протянул он, входя в кухню. – Это ты блины нажарила? Ай да молодец!

Маша стояла у плиты, аккуратно переворачивая блинчик. На лице её играла довольная улыбка. Он подошёл и поцеловал её в висок.

– Доброе утро, Федя, – ответила она. – Садись, сейчас пожарю тебе. Этот первый, для домового.

Фёдор Иванович замер, как громом поражённый.

– Как это – для домового?! – возмутился он, подхватывая блин с тарелки. – Я что, не хозяин в доме? У меня же желудок проснулся! – И, не слушая доводов, запихал блин себе в рот целиком.

– Федя, ты опять за своё! – вздохнула Маша. – Не к добру это – первым блином не угостить домового. Набедокурит потом чего-нибудь.

Но Фёдор Иванович, уже обжигая язык, гордо заявил:

– Кто хозяин в доме, я или он?

И чтобы подчеркнуть свою власть, он даже ударил рукой по столу. Глухо отозвалась деревянная поверхность, а где-то в дальнем углу за шкафом вдруг зашуршало, скрипнуло и… показалось, или правда послышался короткий злорадный смешок?

Маша нахмурилась, но промолчала. А Фёдор Иванович, всё ещё щупая языком обожжённое нёбо, пробурчал:

– Да пусть только попробует мне перечить. Я ему покажу, кто здесь второй после Маши!

* * *

После завтрака, вооружённый молотком, пригоршней гвоздей и листом металлочерепицы, Фёдор Иванович важно выступил к сараю.

Он гордо оглядел инструменты, поправил на голове старую шляпу и бодро заявил сам себе:

– Сегодня починим! Сразу видно – хозяин идёт!

Но едва он влез на лестницу, как дела пошли не просто плохо – они пошли ужасно.

Первый гвоздь согнулся ещё до того, как Фёдор успел его забить, второй ускользнул из пальцев и со звоном скатился в кусты, третий он всё-таки вбил, но вместе с ним случайно приложил себя молотком по указательному пальцу.

– Ай! – взвыл он, тряся рукой. – Это ж надо было так вот… сразу по пальцу!

Четвёртый гвоздь тоже решил сопротивляться – шёл прямо, но вдруг свернул набок, как будто крыша обиделась. Пока Фёдор Иванович возился с ним, пятый раз ударил себя по пальцу.

– Ну что за день такой?! – простонал он, дуя на ушибленные места. – Прямо как у ребёнка – ни точности, ни силы!

А тут ещё лист металлочерепицы, который он аккуратно прислонил к коньку крыши, вдруг сам собой соскользнул вниз. Сначала медленно, потом быстрее, а в конце с громким хлопком и лёгким визгом – прямо в кусты смородины.

– Эх ты, черепица-разболтница! – закричал он вслед. – Ты ж мне ещё понадобишься! Зачем же в смородину-то лететь? Не я, это она сама слетела. Сама, между прочим! Ну кто так делает?! – возмущался. – Это ж надо, целая крыша против меня восстала!

Небо, словно услышав причитания, решило добавить страданий, тут же прохудилось у него прямо над головой, и капля холодной воды упала ему за воротник.

– Ты это серьёзно?! – обратился он к небу. – Ладно, понял, договорились!

Дальше работа шла ещё неудачнее. Лестница, на которой стоял Фёдор Иванович, то и дело пыталась упасть, зло качаясь под ногами. Гвозди вели себя странно: только воткнёшь один в древесину, а он тут же норовит выскочить обратно, то ли отсыревшая доска их не хотела принимать, то ли кто-то невидимый подначивал их на бунт.

Один раз молоток вообще выскользнул из рук, пролетел вниз и с громким «Бумк!» приземлился прямо в лужу у самого порога сарая.

– Ну ты чего?! – возмутился Фёдор Иванович, свесившись с крыши. – Ты ж инструмент, а не курица! Работай как положено!

Он спустился, вытащил молоток из лужи, вытер о штанину и, как предателя, положил на самый край ящика с гвоздями.

– Эх, да что же это такое, – вздохнул Фёдор Иванович, глядя на свои усилия. – Ни черта не получается. Может, и правда домовой?

Он вернулся домой, растрёпанный, в пыли, с подозрительным синяком на лбу, и, потирая ушибленную руку, заглянул на кухню:

– Маша, а может, ты знаешь, что делать? Вроде бы и хочу работать, да не дают.

Маша, помешивая суп в кастрюле, усмехнулась:

– Вот тебе, мил человек, – сказала она, протягивая блюдце с молоком. – Возьми да поставь в чулан под лестницу. Пусть знает, что мы его не забываем.

Фёдор Иванович недоверчиво посмотрел на жену, но делать нечего – благоговейно взял блюдце и отправился обратно.

Через минуту он уже ставил его под лестницу, бормоча:

– Если поможет – прощу тебя. Если нет – пеняй на себя.

* * *

После обеда, когда солнце уже начало посматривать на запад и мягко подсвечивало край крыши, вдруг всё пошло как по маслу. Словно кто-то невидимый щёлкнул пальцами – и упрямые доски стали ложиться ровно, гвозди перестали выскакивать, а лестница, до этого готовая свернуться в гармошку при каждом движении, теперь стояла твёрдо, как скала.

Фёдор Иванович даже замер на мгновение, не веря своим глазам. Он осторожно забил один гвоздь – тот пошёл прямо, без лишнего сопротивления. Второй – точно так же. Третий будто сам просился в древесину. Молоток в его руках вдруг стал таким послушным, будто они были давними партнёрами по танцу, которые наконец нашли ритм.

– Ну вот! – воскликнул Фёдор радостно, размахивая молотком в воздухе. – Значит, ты всё-таки со мной! Не зря я тебе молочка оставил! Прими мои извинения за утро, хозяин. Больше не буду блины хватать наперёд!

Он говорил это с такой серьёзной торжественностью, будто обращался к старому знакомому, который только что помог ему выиграть партию у судьбы.

К вечеру крыша была почти полностью отремонтирована. Последний лист металлочерепицы лёг аккуратно, без скрипов и перекосов. Фёдор Иванович спустился довольный, растрёпанный, в пыли и поту, но с победным блеском в глазах, словно герой, вернувшийся с поля боя.

В доме он аккуратно поставил молоток в угол, рядом с другими инструментами, снял своё импровизированное «боевое облачение» – широкую шляпу – и, стоя посреди кухни, обратился в пустоту:

– Спасибо за помощь, хозяин. Пусть первый блин был мой, но сердце моё отдаю тебе чистое и с благодарностью.

Тысяча озёр, сто водопадов, гора и я

Подняться наверх