Читать книгу Зеленая лампа (сборник) - Лидия Либединская - Страница 13

В то утро 1 сентября 1929 года всё было, как в старой детской песенке:

Солнце и вправду светило в наше высокое окно, неяркое сентябрьское солнце, а вот когда я в сопровождении родителей спустилась со старенького поскрипывающего крыльца, донеслось из сарая громкое петушиное пение.

Меня впервые вели в школу. В Старопименовском переулке, среди маленьких домиков за деревянными заборами, в глубине просторного двора высилось четырехэтажное кирпичное здание с колоннами у подъезда, широкими полукруглыми ступенями, тяжелыми дубовыми дверями и большими светлыми окнами. Бывшая частная гимназия, а ныне Трудовая школа 38 Октябрьского района. Потом поменяется и название района, и номер школы, и станет она 25-й образцовой школой Свердловского района, и будут в ней учиться дети Сталина и Молотова, Буденного и Бубнова, внучки Максима Горького и многие другие дети первых лиц Советского государства. И сколько же из них осиротеет в роковом 1937 году!

Школа эта существует и поныне, снова она поменяла номер, на этот раз на 175-й, а во дворе ее установлен памятник ученикам, погибшим в годы Отечественной войны, и среди них те, кого в тот далекий солнечный день вели родители, как и меня, с волнением и надеждой в «храм науки»…

Но всё это будет спустя годы.

А в то утро я гордо вышагивала по переулку, за спиной у меня был черный кожаный ранец, в котором погромыхивал пенал с карандашами, ручкой и стальными перьями; ни учебников, ни тетрадей не было – их должны были выдать в школе, так как в те годы в магазинах они не продавались.

Родители, взволнованные не меньше меня, шли позади и несли в руках – о нет! – не букеты цветов, а тщательно завернутые в газету алюминиевую миску и такую же столовую ложку – за небольшую плату нам обещали горячие завтраки, но денег на посуду у школы нет, потому дирекция просит, чтобы дети пришли со своей посудой.

Школьной формы в те годы не существовало, носи что хочешь, но всем – и мальчикам, и девочкам – велено было сшить синие сатиновые халатики с белыми пришивными воротничками. Халат надевался на платье или костюм. Мне мой халат казался самым красивым – с белыми перламутровыми пуговицами, извлеченными из бабушкиных тайников, с большими карманами и широким поясом с круглой пряжкой. Такие же синие халаты были и на учителях.

Школ тогда в Москве было мало, и после Указа о всеобщем образовании их не хватало. Потому учились в три смены. Малыши – это мы – начинали занятия в 8 утра и заканчивали в 12. Средние садились за парты в половине первого, а самые старшие – в 6 и заканчивали занятия в 10, а то и в 11 вечера.

Классы были переполнены. В нашем классе, который тогда именовался «1-я группа Д», было сорок два ученика. Парты из школьного обихода были почему-то изъяты, в три ряда стояли длинные столы с круглыми отверстиями для чернильниц и ящиками, куда можно было положить ранец или портфель. Скамейки, правда, были со спинками, тоже черные, но так как крышки на столах не поднимались, то, если надо было встать, когда тебя вызывал учитель, вставали сразу все четверо сидящих за столом и скамейку отодвигали назад, что сопровождалось изрядным шумом. Мальчишки, конечно же, старались, чтобы шума и грохота было побольше.

Молоденькая учительница поздравила нас с поступлением в школу, сказала, что зовут ее Дора Марковна, и предложила нам первым делом выбрать санитаров, которые каждое утро будут проверять чистоту рук, шеи и ушей, следить, подстрижены ли ногти, а также за чистотой белых воротничков. Меня тоже выбрали санитаром, выдали белую нарукавную повязку с красным крестом.

Поначалу у меня от гордости за оказанное доверие закружилась голова, но, когда Дора Марковна сказала, что санитары должны после уроков остаться на собрание, мой восторг поугас – мне уже хотелось поскорее вернуться домой и рассказать бабушке обо всем увиденном в школе.

На следующий день я пришла в класс очень рано и приступила к своим обязанностям. Руки все показывали охотно – у всех они были чистые, с розовыми, аккуратно подстриженными ногтями. А вот когда дело доходило до шеи и воротников, мальчишки поднимали визг, уверяли, что им щекотно, и отталкивали меня, приговаривая:

– Попробуй только наябедничай!

Ябедничать я не собиралась, угрозы меня не пугали, но я понимала, что должна выполнить свои обязанности, и потому, когда один из моих подопечных стал яростно сопротивляться, я влепила ему звонкий подзатыльник и уже сама произнесла громко и угрожающе:

– Попробуй только наябедничай!

Подзатыльник мой произвел должное действие, мальчишки стали поглядывать на меня с уважением, и вскоре с большинством из них мы подружились.

Учителя у нас были хорошие, в основном уже немолодые, с большим, еще дореволюционным опытом, а если и встречались молодые, вроде нашей Доры Марковны, – первые выпускники советских вузов, то к старшим коллегам они относились уважительно, советовались с ними и изо всех сил старались им подражать.

Первый учебный год завершился благополучно: нам выдали табели с отметками, и я очень гордилась, что по чтению и письму у меня в табеле значилось «отл», что означало отлично, а вот по арифметике красовалось «уд», то есть удовлетворительно. Это «уд», будь то арифметика, алгебра, геометрия или тригонометрия, сопровождало меня все школьные годы, иногда сменяясь на «пл» или «оч. пл», что и вправду было очень плохо, так как чревато было репетиторами и переэкзаменовками.

Итак, первый год завершился благополучно. А вот в следующем году нас постигли искания и новаторства. На уроках появлялись незнакомые люди, они приносили с собой кипу листков с чертежами или рисунками, которые мы должны были дорисовывать по своему усмотрению. Этих незнакомых людей называли педологи. Они тщательно собирали у нас свои листочки, на следующий день приходили снова, и мы опять что-то дорисовывали или дописывали. А когда эксперимент был окончен, вдруг пришло распоряжение свыше, из Наркомпроса, и как я теперь понимаю, к ужасу старых учителей, разбить группы, то есть классы, на сильных, средних и слабых учеников.

Мы, дети, тоже были озадачены этим распоряжением, так как все четыре вторых класса перетасовывались и приходилось расставаться с подружками и друзьями. Я попала в «сильную» группу, а это означало, что я должна была покинуть Дору Марковну, нашего групповода, как ее называли. Она осталась работать со «средними», а нашим групповодом стала Нина Ивановна.

«Сильная группа» заканчивала учебный год, то есть второй класс, 1 марта, «средняя», как обычно, 1 июня, а «слабые» 1 ноября следующего учебного года.

1 марта состоялось торжественное собрание в физкультурном зале, где нам объявили, что отныне мы уже ученики третьей группы «А», и если и впредь будем учиться хорошо, то к Новому году станем учениками четвертой группы.

Однако, к нашему счастью, эксперимент себя, видимо, не оправдал и осенью мы как ни в чем не бывало начали заниматься нормально.

Но тут на нас обрушилось еще одно новшество: так называемый бригадный метод. Всю нашу третью «А» группу разбили на бригады по семь человек, мы сами выбрали себе бригадира – отличника Шуру Либмана. Он должен был отвечать за нас всех. Отвечать в буквальном смысле этого слова. Каждый из нас, членов бригады, мог спокойно бездельничать, так как нас никто не спрашивал и даже к доске не вызывал. Отвечал только Шурик, всегда на отлично, и его отлично механически переползало в наши табели! То-то была жизнь!

Но когда через несколько месяцев бригадный метод был отменен, выяснилось, что девяносто процентов группы не знает ничего! Весь курс четвертого класса пришлось начинать с ноля… Однако наши мудрые учителя на удивление быстро с нами справились. Искания, что поделаешь?!