Читать книгу Везучая - Лилия Макеева - Страница 5

А рядовым смертным тоже надо было как-то жить. Не паузы заполнять между нашими встречами, а именно жить, насыщая день событиями, желудок едой, а внутренний мир духовной пищей.

В поисках разовой работы, в длинных, гулких коридорах киностудии «Мосфильм» мир хоть и не казался добрее, но иллюзия движения вокруг твоей персоны все-таки периодически возникала. И вот тут просыпался кураж. Он, в свою очередь, провоцировал своеобразную эйфорию, когда преодоление преград не только не пугает, но и подхлёстывает. На личном термометре мгновенно поднимался ртутный столбик самооценки. В такие дни я могла всё.

Мне давно нужно было наведаться в актерский отдел, напомнить о себе. Начальник этого отдела уже знала меня в лицо после нескольких ярких эпизодов – как она меня уверяла, подбадривая. И после одной дефицитной оправы. Людям, вынужденным носить очки, приходилось довольствоваться тем, что предлагали оптики. А в них нечего было выбирать, особенно стильным женщинам, каковой и являлась начальница актерского отдела.

Оправы мне доставал папа. В глухой казахстанской провинции, по «блату». «Блатом» назывались знакомства с влиятельными людьми, близко стоящими к дефицитным товарам или услугам. Я могла по звонку папы, директора станции техобслуживания личных автомобилей, войти в оптику с черного входа и выбрать себе из нового поступления одну или две подходящие оправы. Ничего приличного на витрине, разумеется, не было. А вот внутри, где меня как постоянного клиента уже знали, можно было сразу и линзы вставить. И выйти из подсобного помещения оптики уже в новых, еще тепленьких после обточки стекол очках. Одну из таких оправ я и подарила – как очкарик очкарику – начальнице актерского отдела. Этому предшествовала профессиональная пропаганда. Однажды более опытная актриса, с которой мне довелось сниматься, давала мне в перерывах между съемками советы по преодолению тягот актерского ремесла. У нее давно сложилось стойкое убеждение, что талант сам по себе ничего не значит.

– Знаешь, сколько таких талантливых и образованных, как ты? Толпы! И все хотят играть главные роли. А главных ролей сколько? На весь фильм – одна. Тут уйму везения нужно. Мне вот до сих пор по-крупному так и не выпала карта. Благо, замуж вышла удачно, муж меня обожает, дети растут, грех жаловаться. Но карьера-то стухла. А у тебя данные хорошие. Я чувствую, толк из тебя будет.

– Да… Педагоги тоже так говорили…

– Педагоги, – усмехнулась актриса. – Педагоги – не боги. Большинство-то из них – не такие уж и знаменитые. Тоже, знаешь, судьбы не у всех сложились. Профессия, что и говорить, трагическая. Сколько талантов так и не раскрылись. Сколько просто банально погибли… Но ты – яркая, заметят. Только помогай себе, не сиди на одном месте, тыркайся. С ассистентами дружи. В актерском отделе подарочек сделай.

– Я это так не люблю!

– Не люблю… – передразнила меня необидно старшая по актерскому цеху. – А сниматься хочешь? Сейчас, знаешь, не подмажешь – не подъедешь. Все – честные и благородные, а от коробки конфет никто не откажется.

– Так если от души, как знак благодарности, допустим, – тогда еще ладно. Но вот заранее, вроде бы авансом, с намеком – мол, помогите…

– Смотрите, какая гордая! Прямо как я была. И что? Медаль тебе за гордость никто не даст. А роль – тем более. Есть, девочка, никем не писаные законы, и никуда ты от них не денешься, как это ни печально… Не ты, так другая сделает подарок – и займет твое место!

То ли сила ее убеждения, то ли слабость моего характера возымели действие, не знаю. Но оправа была оторвана от сердца – без усилий и подарена – без свидетелей. Не скажу, что это потрясло мир, но начальницу тронуло. Она слыла человеком отзывчивым, и через неделю меня вызвали сыграть эпизод со словами и с Донатасом Банионисом в паре. Похвалы режиссера в мой адрес помогли рассосаться гематоме взятки, застрявшей в душе. Получалось, что я заслуживала этой маленькой рольки и без оправы. Банионис улыбался мне ободряюще весь день. А потом мы сфотографировались вдвоем на память. И появилась надежда, что драматизм актерской профессии пройдет стороной…

Мы сидели у моей подруги Нади на кухне и пожинали новый салат с проростками пшеницы. Надюшка, тоже безработная актриса – кареглазая, худенькая брюнетка увлекалась борьбой за здоровый образ жизни. Не так давно она вычитала где-то про чудесные свойства проросших зерен. Рецепт салата мог быть, по сути, любым, но обязательно сугубо овощным и без добавления майонеза. Сегодня подруга решила употребить зерна и наружно: перемолола их в кофемолке и, смешав с ложечкой оливкового масла и сырым яичным желтком, нанесла на лицо.

– Хочешь попробовать? – предложила Надя мне.

– Хочу. Я делала похожую маску с овсянкой.

– Ой, эту не сравнить. Кожа засияет.

Держа головы слегка откинутыми назад, благоговейно не шевелясь, мы пережидали время воздействия маски. Смеяться с такой маской не полагалось, и мы старались говорить о серьезном.

– Представляешь, Банионис говорит с акцентом, оказывается. Литовским. И живет в провинции. А я не знала, что его озвучивают во всех фильмах. Очень приятный в общении дядька.

– Вообще-то можно было предположить, что у него русский неродной. А как ты в этот фильм попала? Тебя по картотеке нашли?

– Ой, не спрашивай… Взятку дала.

– Взятку? Деньгами?!

– Не-ет, это уже слишком, я бы не смогла. Оправу подарила в актерском отделе. Спасибо папе, достал на семипалатинском складе. Еле пересилила себя. Не могу заискивать, воротит просто от этого современного прикладного искусства!

– Так это сейчас везде, никуда не денешься. Или взятку дай, или режиссеру отдайся. Мне уже несколько раз предлагали.

– Отдаться?

– Ну, не взятку же дать. Такое не предлагают – своим умом надо доходить. Один старый козел звал в любовницы и обещал регулярно пристраивать на роли.

– Мне тоже, представляешь? Только не старый и не козел, а известный режиссер. Я пробы у него на главную роль проходила.

– Да все они – козлы.

– Нет, он не совсем мерзкий. Он кучу стихов знает наизусть, читал мне Блока.

– А мне «мой» козел Пушкина читал – и что? Эрудированные уроды.

– Какая аллитерация, Надь! «Эрудированные уроды»… Просто песня!

– Дарю. Сочини стихотворение.

– А что, можно попробовать. Ода уродам – название. Годится? По следам Пабло Неруды. Помнишь его «Оды изначальным вещам»?

– Смутно. Еще чего не хватало – оду им, козлам! Частушками обойдутся. Матерными.

Мы засмеялись, забыв про маски. Они, подсохшие, тут же начали трескаться на щеках, превращая нас в старух с молодым взглядом. Склонившись обе над раковиной в ванной, мы быстренько умылись и посмотрели на свои отражения в зеркале.

– Так что ты ответила старому козлу-эрудиту, Надь?

– Только через мой труп!

– Оригинально. А если он некрофил?

– Ну, знаешь… Об этом я как-то не подумала. Откуда у тебя в такой солнечный день такой черный юмор?

– Это еще не черный…

Уверенные в своем предназначении и в собственных силах, мы не собирались проходить через уготованные обстоятельствами низменные «тернии» к нашим высоким «звездам». А совать коробки конфет тем, от кого зависишь, я по сей день не люблю. Даже врачам.

Каскад куража в то утро не дал мне даже позавтракать. Фиолетовый джемпер, привезённый подругой Ларисой из Австрии, снабжал дополнительным тонусом новенькой вещи. К тому же он выгодно подчеркивал зелень глаз. Джинсы сидели плотно, не обозначая, однако, ничего лишнего. Косметика легла ровно. Волосы завязала в хвост, открыв молодую шею. Чёлку подкрутила, намотав ее на собственный палец и подержав три минуты. Очки в роговой оправе были модно актуальны и не портили лица. Вприпрыжку приехала на «Мосфильм».

На проходной, как всегда, толпились за пропусками. Я набрала по внутреннему телефону, висящему на стене, номер актерского отдела и звонко объявила в трубку, что актриса имярек хотела бы пройти на студию.

Две безликие женщины, стоящие поблизости, внимательно меня оглядели. Правильно, запоминайте! Скоро увидите. Ничего, что звучит задиристо и где-то даже нескромно. Нужно наращивать потенциал здорового тщеславия. Так учила меня Виктория Николаевна, сетуя, что ей самой этого качества в своё время не хватило. Немыслимо для актрисы. Поэтому надо поверить в свою объективную неповторимость. И, задрав подбородок, пройти через пропускной пункт так, словно одну тебя ждет вся киностудия – все пятьсот с лишним комнат производственного корпуса, где живет кино. Только в таком боевом расположении духа и можно было рассекать пространство мосфильмовских коридоров, преодолевая «зажимы» и страхи оказаться недооценённой и ненужной. Но при этом, во взгляде «в свою мечту поверх голов», как пел Владимир Высоцкий, не должно быть ищущего выражения. Ведь у меня всё есть – молодость, энергия, образование, внешность. И талант, как все утверждают. Все – на месте. Кому надо, разглядит.

Коридор был пуст. Я шла мимо бесчисленных дверей с табличками, на которых имена знаменитых режиссеров были написаны обычными печатными буквами алфавита, как любые другие имена ничем не отличившихся сограждан. Я представляла, что одна из дверей вдруг откроется, – и я нос к носу столкнусь, допустим, с Эльдаром Рязановым! Студенткой первого курса театрального училища я случайно стала участницей массовки на съемках «Служебного романа». Стояла в очереди за арбузом неподалеку от актрисы Светланы Немоляевой. Но по каким-то причинам сам Рязанов на съемочной площадке отсутствовал, и мне не посчастливилось его увидеть. Поэтому, если бы он сейчас вдруг вышел из двери кабинета, я бы поздоровалась с ним на правах участницы массовки в его картине. И кто знает, что случилось бы дальше? Ведь я сегодня в такой прекрасной форме… Коридор уже почти закончился. Ни одна из дверей так и не открылась, но кураж не унимался. Он чего-то от меня хотел. Того и гляди, заставит развернуться на месте и проделать весь путь еще раз! Невзирая на то, что я сегодня на каблучищах – для статности, и несчастные ноги меня уже через пол-Москвы пронесли…

В этот момент из-за поворота в конце коридора напористо вторглись в пространство четыре высокие мужские фигуры. Они шли мне навстречу, как македонская фаланга, почти в ногу, распределившись от стены до стены. Эффектное зрелище! Особенно, когда их четверо, а ты одна. Я заранее прикинула, рассечь ли мне их «колонну» по ходу моего движения, или лучше деликатно обойти ее справа, у стеночки.

Кураж, притихший было на секунду, взял курс – строго по центру.

Там шел самый выразительный, высокий мужчина в шикарной волчьей шапке. Не сбавляя темпа, я сделала еще пару целеустремленных шагов, отважно глядя перед собой. Вдруг воздух как-то загустел. Столкнувшись взглядом с тем, что в шапке, я на мгновение оцепенела. Это был… Ошибиться я не могла – его фильмы, в которых он параллельно своей режиссуре еще и снимался, я знала чуть ли не наизусть, по кадрам. Как бы гениально он ни перевоплощался, не узнать эти глаза, усы и пластику было бы с моей стороны просто бездарно. Напрасно он надвинул шапку на глаза, все равно это был он.

Продолжая движение, я думала: «Вот идет мне навстречу Никита Михалков. В первый раз сталкиваюсь с ним, хотя на киностудии бываю частенько. Надо быть воспитанной, не пялиться, не улыбаться обалдело, а – максимум! – уважительно поздороваться и с достоинством пройти мимо его правого, косой сажени плеча, не выдавая священного трепета. А если эта встреча – первая и последняя?»

В это время мы поравнялись, глядя друг другу в глаза. Уже за секунду до этого я смело и размашисто протянула раскрытую ладонь для приветствия:

– Здравствуйте, Никита Сергеевич!

Михалков приостановился и машинально пожал мне руку. Не отпуская ее и вглядываясь в мое лицо, пытался узнать.

– Нет-нет, мы незнакомы, – успокоила я его, улыбнувшись с допустимой долей кокетства. Он все еще держал мою руку.

– Меня зовут… – представилась я. И решила не давать ему терять время на никчёмные церемонии.

– У Вас не найдется для меня пяти минут? – спросила я деловым тоном, пугаясь сама своего напористого оптимизма.

Мужчины, среди которых был гений операторского искусства Павел Лебешев, как-то разом откланялись и почти по-английски, тактично удалились.

– Пять минут? Найдется. Пойдемте.

Я где-то внутри себя вытаращила глаза. Михалков поразил меня. Нe красотой глаз. Нe статью. Нe пышностью и законченной формой усов. Нe редким нежным тембром голоса. И уж, конечно, не роскошной волчьей шапкой, которая была ему весьма к лицу.

Он поразил меня в н и м а н и е м к ч е л о в е к у. Помимо элементарной вежливости, джентльменского такта и колоссального обаяния, Никита Сергеевич выказал максимум искренней заинтересованности и уважения к незнакомой девушке, всучившей ему свою руку, можно сказать, поперек его движения.

Пройдя несколько шагов по коридору, мы вошли в полупустую комнату: стол и два стула. Михалков пропустил меня вперед, и я выбрала стул, стоящий поодаль от стола. А он сел напротив, у стола. Снял шапку, небрежно положил ее на пустой стол, закинул ногу на ногу и посмотрел мне в лицо:

– Слушаю Вас. – Его голос прозвучал собранно и строго.

Пришлось максимально сосредоточиться, помня, что у меня есть всего пять минут. Поскольку к этой акции я не готовилась, это был чистой воды экспромт, мозг работал в чрезвычайном режиме. И он меня не подвел. Членораздельно, четко, без слов-паразитов, а главное, без зажима я выдала:

– Никита Сергеевич, я Вас, наверное, не удивлю, если скажу, что я – актриса, закончила два года назад одну из лучших театральных школ страны. В театре пока не работаю, на выпуске у меня был свободный диплом. Снимаюсь худо-бедно, в основном, пока эпизоды. Я все понимаю: нас много, а Вы – один на всех. И все мечтают у Вас сниматься. Не оригинальна и я – тоже очень хочу попасть к вам хотя бы на эпизод. Но я ни о чем не прошу! Остановила Вас в коридоре, сама того не ожидая. Наверное, потому что чувствую нутром: я – инструмент Вашего оркестра. Поверьте, я человек не наглый…

– Так, человек, фотография с собой есть? – более чем добродушным тоном прервал Михалков меня.

– Есть…

– Сейчас пойдете к моей ассистентке, зовут ее Таисия Борисовна. Скажете, что я прошу ее поставить Вас на учет в мою личную картотеку. Я сейчас кино не снимаю и ничего не могу обещать, но… Будет день – будет пища.

– Спасибо! – постаралась я произнести без придыхания.

Теперь Никита Сергеевич протянул мне руку, и я пожала ее крепко, по-мужски. И несколько теплее, чем в первый раз в коридоре. На прощание, уже вполоборота, Михалков сделал жест рукой. Мне показалось, что махнул он мне по-братски. «Будет день – будет пища…»

Эта фраза стала чуть ли не моим кредо. Я поняла ее не буквально, а философски. И вспоминала одинокими вечерами на своих девяти метрах. И твердила ее, как руководство к действию, когда не было работы и нечего было есть. За одну только эту фразу я была благодарна Михалкову навсегда.

Его ассистент по актерам, Таисия Борисовна, к которой я через три минуты постучала в комнату, оказалась невероятной женщиной. Возраст ее было трудно определить, поскольку для нее самой он значения не имел. В крупных роговых очках, с папиросой «Беломор» в зубах. Голос низкий, практически мужской. Подвижная, невысокого роста, с пучком темных, хорошо пробитых не закрашенной сединой волос и усиками, которых не стеснялась. Во всяком случае, она их «носила» с достоинством. И речь особая – энергичная, никаких сю-сю, му-сю.

Она мне дико понравилась. Настоящая киношница. Профи. Для таких кино – это всё, вся жизнь.

Таисия Борисовна глянула на меня так, словно сразу вычислила всю мою родословную и подноготную.

– Никита сказал? – спросила она без недоверия, просто, глядя из-под очков живыми, умными глазами. – Он на студии?

– Да, я только что с ним говорила, – доложила я со скрытой гордостью.

– А… Значит, зайдет. Давай фотографию.

Я протянула ей ту единственную черно-белую фотографию, которой на данный, неожиданный поворот судьбы располагала.

– Другой нету? – цыкнула, дернув папиросой, Таисия Борисовна. – Ладно, на первое время годится. Потом ты мне уж получше принеси, не поленись. Запиши мой телефон…

Заметив краем глаза, что я записываю под номером телефона «Таисия Борисовна», она неожиданно сказала:

– Тася. Можно звать меня без отчества. Я не очень это люблю. Меня и Никита так зовет. А я его, знаешь, как зову?

Мне казалось, что я вижу сон.

– Маршал. – Тася улыбнулась озорно, как девчонка. Она его обожала…

– Он такой… хороший, – поделилась я внезапно.

Внезапно ли? Тася была фантастическим человеком. Мудрым, чутким. Она невооруженным, опытным глазом увидела, что меня распирает от эмоций после общения с Михалковым. Я могла треснуть по швам, если бы она со мной о нем не заговорила. И Тася меня спасала. Ее слова один в один совпадали с моим внутренним монологом.

– Никита, – продолжала она, – удивительный человек. Потрясающий мужик. Я иногда ему говорю: «Эх, Маршал, была бы я лет на десять моложе, я бы тебя… шлёпнула!»

Я почему-то тут же представила Тасю с пистолетом, которым она целится в Михалкова. И только эта сюрреалистическая картинка помогла мне не упасть со стула от доверительных откровений ассистентки известного режиссера. Она меня своей несуразностью отвлекла.

Тася уже спрашивала меня, какие роли я успела сыграть, да откуда я родом, да как устроилась в Москве; потом даже анекдот в тему рассказала, и мы смеялись, как давно знакомые люди… А я всё представляла, как бы выразительно она шлёпнула Маршала Сергеевича. По попке. Как мальчишку.

В течение непродолжительного времени, благодаря этим двум людям, я испытала восторг, почувствовала благодарность и окрылилась надеждой. Эпизод этот – красивый, мощный, щедрый – снабдил меня эмоциональным зарядом на долгие годы.

Тася, судя по всему, одинокая, запомнила, что в Москве у меня нет ни родных, ни близких. И по-своему стала меня опекать. Когда начались первые, закрытые просмотры нового фильма Михалкова «Родня», она позвонила мне и, от имени Маршала, пригласила в ЦДЛ – Дом литераторов. Не уверена, что Михалков был в курсе, но это не помешало мне чувствовать себя польщенной. Дом литераторов – место для избранных, особенно в те годы социалистического реализма.

Даже сам факт, что «Родня» была снята в совершенно новой для режиссера эстетике, придавал просмотру оттенок из ряда вон выходящего события. К тому же я искренне порадовалась за побритого для роли новобранца Олежку Меньшикова, с которым училась на параллельных курсах в театральном училище имени Щепкина. Совсем недавно, на отдыхе в Туапсе, мы большой компанией плавали в Черном море, жгли вечером костер на берегу, хохотали и бесились по-детски, как только в уходящей юности возможно. Харизма и талант Олежки – именно так называли мы душу нашей компании – уже тогда просто с ног сбивали. И мы валялись от смеха на теплом песке, не догадываясь, кому какие приобретения или потери готовит жизнь…

Добрая Тася отправила меня после просмотра в ту сторону, где накрыли фуршет. Сама бы я ни за что не пошла. Кого-то халява прельщает, а кому-то, ей-богу, неловко, и кусок вполне съедобного в горло не лезет. А если и лезет, то с таким трудом, что надо проталкивать. Неаппетитно.

Идя на запах и гомон, я столкнулась с Никитой Сергеевичем – лоб в лоб. И мне показалось, что раздался треск. Потому что Михалков не только узнал меня, а дружески поцеловал в щеку. Ну, «поцеловал» громко сказано – он приложился ритуально, и если что-то там и было задействовано, то одни усы. Но это были знаменитые, можно сказать, эталонные усы Никиты Михалкова. Что и говорить, богатые усы. Выражаясь парадоксально – редчайшие. Какой после этого фуршет, какое низменное поедание бутербродов? А ведь он еще спросил меня: «Как жизнь?» Да какая там жизнь? – сказка! Передо мной – лучший режиссер страны. Сейчас, правда, очень есть хочется, но я виду никому не подаю, даже себе самой. И так уже примерно месяцев шесть. Но ведь «будет день – будет пища!» И я, поздравив Михалкова с премьерой и поблагодарив за прекрасный фильм, с прямой спиной пошагала в свою одиночную камеру в густонаселённой коммуналке.

Тасеньку я поблагодарила на другой день по телефону.

Потом я ее долго не слышала и не видела. Так и не научившись напоминать о себе и «тыркаться», я набрала номер телефона Таси только один раз. И благодаря этому звонку, попала на просмотр следующего михалковского фильма «Без свидетелей».

Впечатление было сильное, но мрачное. Меня зверски раздражал герой Михаила Ульянова. Он был категорически не актером Михалкова, на мой взгляд. Прямолинейно злой какой-то. Откровенно злых персонажей в фильмах Михалкова нет. Отрицательных героев своих режиссер словно жалеет и, если не оправдывает, то хотя бы прощает. Но тут «искусственно-зубастому» моего прощения не было.

Слава Богу, что среди зрителей я не увидела Таси. Мне не хотелось ее огорчать. Она ведь безоглядно любила своего Маршала…

Больше я не видела Тасю никогда. Пару лет назад, в связи с изданием книги, я набрала номер секретариата студии Никиты Михалкова «ТриТэ». И услышала: «Его сегодня не будет. Он на похоронах Таси…»

Я тихо положила трубку.

Видела я эту уникальную женщину в жизни от силы пять раз, и то совсем коротко, а пишу эти строки и плачу. Царствие небесное Тасе…

Нас формируют порой не эпохальные события, не глубокие переживания, не длительное общение. А взгляд, вздох, интонация одной лишь фразы… Доверие души.