Читать книгу Изгнанники, или Топ и Харри - Лизелотта Вельскопф-Генрих - Страница 3

Под вечер Маттотаупа и Харка еще раз направились к лошадям, чтобы побыть наедине. Сначала они молча стояли рядом, обоим хотелось после зимы, проведенной в шумных и вонючих городах, напиться тишины дикой прерии. Простор, свободный от построек, а также от лесов или гор, давал волю взгляду, открывая весь купол небосвода – от темнеющего синего востока, через нежно-золотистый зенит к пылающему на западе закату. Острые верхушки вигвамов отбрасывали длинные тени на ручей, вода беззвучно скользила по песчаному руслу, тускло мерцая. Семьи уже разбрелись по вигвамам. К лошадям подошли двое дозорных, которым предстояло ночью охранять табун. Ветер мягко ерошил прошлогоднюю траву, сквозь желтые стебли которой пробивалась молодая зелень, и поглаживал волосы людей. Ночь обещала быть первой без заморозков.

Маттотаупа разглядывал ряды шатров, берег ручья, ближние и дальние холмы, многочисленные следы лошадей и людей у стойбища. Харка, как и отец, пытался вникнуть во все подробности. С особым вниманием оба присматривались к вигваму, в котором до сегодняшнего дня жила девушка-дакота; он был третьим от нового жилища Маттотаупы и стоял на южном краю стойбища. Отец и сын давно понимали ход мыслей друг друга, и теперь Маттотаупа сказал:

– Если снова придет разведчик, он направится к этому типи. Возможно, она подавала ему какой-нибудь знак. Впрочем, если дакота был здесь один раз, ему незачем пробираться сюда во второй. Если он говорил с ней, этого достаточно, чтобы его братья ориентировались. Я боюсь, что второй разведки не будет, будет нападение.

– Разве вождь сиксиков и вождь дакота три дня назад не раскурили трубку мира?

– Вождь Горящая Вода, в чьем лагере мы гости, после войны раскурил трубку мира с вождем племени, где Темный Дым был пленником. Но ты знаешь, что есть много племен и групп дакота. Девушка из лагеря Тачунки-Витко находится здесь не по своей воле. Я думаю, что Неистовый Конь со своими воинами придет, чтобы напасть и забрать дочь своего племени.

В это время из вигвама Маттотаупы вышла девушка, о которой они только что говорили. Она направилась к ручью за водой. Маттотаупа и Харка проследили весь ее путь туда и обратно. Она не останавливалась, ничего не обронила и не оставила лежать по пути. Наполнив сосуд, она унесла его в жилище. И это все. Она не смотрела по сторонам. Просто скрылась в вигваме.

На лугу восточнее поселения сидели два молодых воина и играли на флейте. Мелодия была проста и предназначалась девушке, которая им приглянулась, и они хотели позвать ее на свидание ночью. Но старухи в лагере спят чутко, их нелегко обхитрить.

– Иди-ка спать, – сказал Маттотаупа Харке. – Я зайду к вождю и останусь у него. Скажи Северной Звезде, что я не буду есть, потому что приглашен к вождю. Пусть ложится спать. Ты тоже ложись и делай вид, что крепко спишь. Если Северная Звезда действительно ждет разведчика, она не упустит этот момент. Я же не задержусь в шатре вождя, а буду смотреть, не подкрадывается ли враг.

– Каков наш сигнал?

– Я – койот, ты – собака. Если нужно будет предупредить друг друга, лаем трижды. В случае угрозы воем изо всех сил.

– Хау, отец.

– Наше огнестрельное оружие перенесем в вигвам вождя, чтобы его не украли, если в наш вигвам проберется разведчик. В одиночку ты не сможешь противостоять врагу. Тебе нужно только подслушивать.

– Хау.

Они вдвоем вернулись в свой новый вигвам. Солнечный шар опустился за горизонт, и по земле расстелилась тьма, таящая в себе опасность для людей и зверья. Во многих вигвамах уже пригасили очаги. Лишь в некоторых через щели еще можно было видеть свет от костра, в том числе и в шатре вождя. Туда и направился Маттотаупа, а Харка отнес туда все ружья и сразу вернулся в вигвам на южном краю поселения.

Внутри царил полумрак, огонь был прикрыт золой. Девушка неподвижно сидела в глубине шатра, сложив руки на коленях, ожидая новых поручений от хозяина. Харка исполнил все, что велел отец, и стал готовить себе постель. Девушка тоже разделась, легла и укрылась. Харка быстро уснул. Он решил использовать первые ночные часы для действительно глубокого сна. Как знать, что случится позже! Около полуночи он собирался проснуться. Он думал, что может положиться на тело, послушное его воле.

Но это оказалось не совсем так, как он привык. Едва уснув, он увидел во сне свою любимую младшую сестру. Он даже проснулся ненадолго, но, не открывая глаз, заставил себя снова уснуть. С этого момента его мучил настоящий кошмар. Сестра стояла где-то вдали и звала его на помощь, а его ноги точно приросли к земле.

Проснувшись второй раз, он стал размышлять, чем же было вызвано это тревожное сновидение? Прислушался. Дыхание девушки было ровным. Тогда он открыл глаза. Привыкнув к темноте, смог постепенно различить очертания предметов. В вигваме, кажется, ничего не изменилось. Было сложно понять, сколько времени он проспал. Ни часов, ни сигнала от ночных дозорных не было, как и щелей в полотнищах стен, через которые можно было бы увидеть звезды.

Отец все еще не вернулся. Харка не хотел засыпать в третий раз. Он начал снова размышлять. В тишине глубокой ночи легче всего было предаваться мыслям. Кажется, он уже раньше слышал это имя: Тачунка-Витко. У дакота было не так много шаманов и вождей, чьи имена и влияние распространялись бы за пределы их поселений или групп. К этим редким случаям относились Татанка-Йотанка, шаман, и Тачунка-Витко, вождь: оба из племен дакота, населяющих западные прерии, и не было сомнений, что они друг друга знали. Татанка-Йотанка присутствовал на собрании совета Сыновей Большой Медведицы, когда Маттотаупу обвинили и изгнали. Этого Маттотаупа не рассказал шаману черноногих. Но это было так. Татанка-Йотанка знал о Маттотаупе и Харке, и, скорее всего, о них знал и Тачунка-Витко. Возможно, даже девушка, спящая в этом вигваме, уже слышала о Маттотаупе и Харке еще до того, как попала в плен. Возможно, она даже рассказала разведчику о том, что Маттотаупа и Харка находятся в этом стойбище. Девушка зашевелилась под шкурой, но ясно было, что она спит.

Харка думал и о предположениях отца. И правда, маловероятно было, чтобы даже смелый разведчик, удачно пробравшийся в лагерь сиксиков, рискнул бы второй раз. Скорее всего, надо ждать нападения или попытки освободить девушку.

Северная Звезда, должно быть, видела сон. Она резко зашевелилась и даже забормотала. Харка напряженно вслушивался, чтобы понять, что она хочет сказать во сне. Однако ничего, кроме сонного лепета, было не разобрать. Но вот – снова. Чье-то имя? На имя Тачунки-Витко не похоже. Может быть, имя возлюбленного воина дакота, который хотел взять ее в свой вигвам, прежде чем она попала в плен? Тут, кажется, ее сон кончился. Она глубоко вздохнула и успокоилась. Дыхание снова стало ровным.

Харка разозлился на себя. Эта девушка могла спокойно спать, а он, юноша, не мог: был слишком встревожен! Позор. Но прежде чем заставить себя снова спать, он хотел понять, который час. Он не стал вставать, не пошел к выходу из шатра, чтобы не будить девушку. Он тихонько откинул шкуру, подполз к стенке шатра, осторожно приподнял полотнище и сунул под него голову. Хотел взглянуть на звезды, но не удалось.

Чья-то рука сзади сдавила ему горло так, что он не мог даже вскрикнуть. Он схватился за пальцы этой вражеской руки, чтобы разогнуть их по одному, попытался отбиваться ногами, но ему не позволяло полотнище, под которым застряла его голова. Вот уже и за ноги его схватили. И как он ни брыкался, связали ему щиколотки. А пальцы врага продолжали сжимать горло. Мужчина, схвативший его, был силен. Харка почувствовал ужас задыхающегося, и его конечности ослабели. Он потерял сознание. И не мог бы сказать, как долго пробыл без сознания, когда чувства стали постепенно возвращаться к нему.

Первым делом он попытался набрать в легкие воздуха, но ничего не получилось. Накатил мучительный приступ тошноты. Тогда он догадался, что во рту у него кляп. Ему едва удавалось дышать. Только медленно и спокойно вдыхая воздух носом, он справлялся с тошнотой и мог жить. Он попытался пошевелиться, но был связан по рукам и ногам. Он оказался в жалком положении беспомощного пленника. Единственное, что он мог делать, – это наблюдать за происходящим.

Издалека донесся яростный крик. Это был боевой клич! Боевой клич дакота раздался с юга. О, как хорошо он был знаком Харке с детства: «Хи-йип-йип-йип-хи-йя!» Как часто его отец Маттотаупа, военный предводитель рода Медведицы, вел за собой воинов с этим кличем. Теперь люди, издававшие его, стали ему врагами и взяли его в плен. И он предпочел бы услышать клич сиксиков, которые, должно быть, сейчас в прерии вступили в схватку с дакота. Харку снова целиком втянули внутрь шатра. Он разглядел очертания рослого мужчины и рядом с ним девушку; она встала и уже была одета. Мужчина заговорил:

– Уинона, дочь дакота! Ты свободна и вернешься к нам. Красная Стрела – тот, кто тебя любит, – сейчас вместе с нашими воинами сражается в прерии с паршивыми сиксиками. Все сиксики там, в схватке. Мы обхитрили этих животных. Наши воины напали с юга. А я обошел с севера, чтобы забрать тебя. Ты верно сообщила мне: Маттотаупа здесь, он почуял наших воинов и предупредил сиксиков. Так что мы непредвиденно рано напоролись на этих грязноногих койотов. Но мы все равно победим, и Маттотаупа погибнет от моей руки. Ты слышишь клич наших воинов?

– Хи-йип-йип-йип-хи-йя! – снова донеслось из прерии, а в ответ прозвучал клич сиксиков: – Хай-я-хип!

– Идем, Уинона! Этого мальчишку заберем с собой. Он сын дакота. Он принадлежит нам. Хау!

Человек в два быстрых шага подошел к Харке, завернул его с головой в одеяло из шкуры бизона, взвалил на плечи как добычу и вместе с девушкой вышел из вигвама. Шкура не позволяла Харке видеть, но, борясь за каждый глоток воздуха, он еще слышал крики сражающихся. И по звукам чувствовал, что Тачунка-Витко, захвативший его в плен и освободивший девушку, направляется в противоположную от места сражения сторону, где он оставался незамеченным.

Харка так мучился от удушья, что не мог больше ни о чем думать, только о воздухе. Он уже не понимал, куда и как долго его несут, но из-за близости смерти ему казалось, что это длилось бесконечно.

Когда его бросили на землю, он упал на что-то мягкое. В муках он пытался высвободить лицо из шкуры или как-то выползти из нее. Он извивался, словно червь, но ничего не добился, только потратил последние силы. Но тут с лица убрали шкуру, и не только с лица, холодный ночной воздух скользнул по его коже, мокрой от потного страха. Он открыл глаза, пытаясь спокойно дышать, только спокойно, это была единственная возможность. На фоне звездного неба Харка увидел стройные фигуры Тачунки-Витко и девушки, но лишь смутно, потому что луна не светила, а звезды мерцали слабо. Звуки битвы, хриплые крики доносились откуда-то издалека, но выстрелов слышно не было. Видимо, Маттотаупа, отправляясь в разведку, не взял с собой оружие, и оно до сих пор лежит в шатре вождя. Судя по крикам, черноногие оттеснили дакота далеко на юг. Харка думал об отце. Он, конечно, был среди воинов и не знал, куда утащили Харку. А мальчик не мог подать сигнал.

Тачунка-Витко сказал что-то девушке. Он говорил шепотом, но у Харки был отличный слух, и он уловил, что речь идет о его жизни. Не о его смерти, нет, это он понял, речь шла о его будущем. Не быть ему больше сыном Маттотаупы, он станет младшим братом Тачунки-Витко. Этого Харка не хотел, поэтому ловил каждое слово дакота как слова заклятого врага.

– Эти грязноногие собаки теснят наших. Я должен поддержать своих воинов и больше не могу оставаться с тобой, Уинона. Беги! Ты знаешь, куда бежать и где найти наше стойбище. Беги же! Беги!

Девушка, ни мгновения не раздумывая, послушалась Тачунку. Как молодая лань, она устремилась в сторону юга. При ней был только нож. Их стойбище было неблизко. Для девушки эта дорога была сопряжена со смертельным риском. Но она без колебаний выбрала ее.

Тачунка-Витко наклонился и вытащил кляп изо рта Харки. Мальчик жадно вдохнул полной грудью и тотчас же издал громкий крик. Он думал, что Тачунка-Витко тут же зарежет его или снова заткнет рот кляпом, но вождь дакота ничуть не встревожился. Харка не понимал, в чем дело, но думать было некогда. Он должен был подать отцу какой-то знак, где он находится. Но совсем не это было главное. Он должен был дать знать отцу, где находится Тачунка-Витко. И связанный мальчик начал яростно лаять по-собачьи и выть. Едва он сделал паузу, чтобы набрать воздуха, как услышал смех Тачунки-Витко.

– Отлично! – сказал тот, отсмеявшись.

Харка опешил. Если он приносит пользу врагу, значит делает что-то не так. Чего хотел добиться дакота, позволяя мальчику кричать и подавать сигналы? Харке мгновенно пришел в голову единственно возможный ответ: Тачунка-Витко хочет отвлечь Маттотаупу и других воинов и облегчить этим положение дакота? Харка смолк, но было поздно.

С юга уже просвистели первые стрелы, но вождь дакота даже не пригнулся, а язвительным смехом сопровождал каждую стрелу, втыкавшуюся в землю. Но Харка различил и быстроногий топот; мелькнули силуэты, и совсем рядом прозвучал пронзительный боевой клич дакота, исторгнутый одной-единственной мощной глоткой:

– Хи-йип-йип-йип…

Это был голос Маттотаупы. Возбужденный борьбой, он издал привычный для него клич – клич дакота. Но клич тут же пресекся, застрял у него в горле. Он налетел как горный лев, но Тачунка-Витко уже поджидал его с ножом. Теперь нечего было и думать о стрелах или палицах – противники сошлись вплотную. Харка лежал на земле навзничь. Но местность была ровной, и все происходило у него на виду. Тачунка-Витко выжидал; он слегка спружинил ноги в коленях и, когда Маттотаупа кинулся на него, прыгнул ему навстречу. Оба сцепились в воздухе и упали, но ни одному не удалось положить противника на спину. Они упали боком, так что у Тачунки-Витко оказалась свободной правая рука, а у Маттотаупы левая. Тачунка хотел нанести смертельный удар ножом, но Маттотаупа успел перехватить его руку, началась ожесточенная борьба, слишком быстрая, чтобы Харка мог уследить за ней в темноте. Тем временем мальчику удалось сесть: его путы не помешали этому. Он расставил колени в стороны, согнул свое гибкое тело пополам и вцепился зубами в ремень, которым были связаны ноги, пытаясь развязать узлы.

Схватка Тачунки-Витко и Маттотаупы продолжалась. Им удалось расцепиться, и они отскочили друг от друга. Тут подоспели на помощь пятеро черноногих, но Маттотаупа крикнул им:

– Оставьте! Он мой!

Сиксики не поняли слов чужого языка, но, глядя на единоборство двух дакота, черноногие пока не стали вмешиваться. Маттотаупа с силой метнул томагавк, но Тачунка успел увернуться и тут же прыгнул вперед, размахнувшись гибкой палицей, нацеленной на голову Маттотаупы; тот моментально упал на землю и схватил противника за ноги, чтобы повалить его. Маневр удался. Тачунка упал, и в то же мгновение Маттотаупа оказался на нем верхом. Однако Тачунка подтянул колени, рывком встал на мостик и вывернулся из-под Маттотаупы. Но не убежал. Он снова был на ногах и ринулся на ненавистного противника с длинным обоюдоострым кинжалом. Маттотаупа, вскочив, сделал вид, что убегает, и дернулся в сторону. И в ту же сторону Тачунка метнул нож, рассчитывая попасть в спину врагу. Маттотаупа предвидел это и в то же мгновение отпрыгнул вбок. Кинжал улетел в траву. Тачунка, не желая лишиться этого оружия, метнулся за ним, и тут Маттотаупа оказался у него за спиной, обхватил его сзади и мертвой хваткой прижал его руки к ребрам.

Харка вскрикнул от радости, вспомнив, как отец когда-то одолел таким же приемом медведя. Мальчик был уверен: теперь победа за Маттотаупой. Но подбежавшие черноногие воины думали не о триумфе Маттотаупы, а о том, что поединок затянулся и надо было его кончать. С юга донесся клич вождя черноногих, и они бросились к единоборцам. В это мгновение еще казалось, что Тачунка-Витко со своим скользким от умащения телом может вырваться из опасной хватки Маттотаупы. Он лягнул Маттотаупу в колено, но так и не сбросил его. Тут его схватили пятеро подоспевших. В мгновение ока борьба завершилась, и Тачунка-Витко лежал на земле связанный. Тут и Харке удалось зубами развязать узел на ногах, и он вскочил. Черноногие воины помчались на юг на клич своего вождя. С тех пор как эти пятеро прибежали сюда, положение изменилось. У дакота снова был перевес сил и на счету был каждый боец.

Маттотаупа перерезал путы на руках сына и вручил ему нож и палицу Тачунки-Витко. Потом он, казалось, раздумывал, как ему быть: поспешить на битву или позаботиться о ценном пленнике. Он выбрал последнее, перекинул связанного через плечо и поспешил с ним к стойбищу. Занес в шатер вождя и скинул на пол. Удивленная жена вождя раздула в очаге огонь, чтобы в шатре стало светлее.

– Остаешься тут и стережешь! – приказал Маттотаупа Харке. – Позови какого-нибудь старика, чтобы здесь были не только дети и женщины.

И он поспешил туда, где продолжалась битва.

Кроме Харки и пленника, никто в шатре не понял слов Маттотаупы, переводчицы теперь не было. И Харка отправился в соседний вигвам, где уже раньше замечал старика. Там никто не спал. Все были одеты, у каждого в руках было оружие, чтобы обороняться, если враг ворвется в поселение. Войдя внутрь, Харка знаками пригласил старика в вигвам вождя.

При виде пленного старик, конечно, удивился, но не подал виду. Он молча уселся у входа в шатер, с томагавком наготове. Он не буравил пленника взглядом, но и глаз с него не спускал.

Харка решил, что и ему следует на всякий случай получше вооружиться, и взял свою двустволку, чтобы показать пленнику, каким волшебным оружием располагают черноногие и он, мальчик из западных племен дакота.

Связанный лежал у очага, огонь хорошо освещал его. Женщины и дети сидели в глубине вигвама. Сын вождя черноногих присел около пленника на корточки и стал говорить ему что-то по-своему. Харка не понимал ни слова. Он собирался тоже сесть поближе к пленнику, ведь отец приказал ему охранять Тачунку-Витко. Но когда Харка подошел, сын вождя поднялся и пнул лежащего. Тот сделал вид, что не заметил этого, и с притворным безразличием смотрел в пустоту перед собой.

В Харке боролись противоречивые чувства. Ему нелегко было брать под защиту пленного дакота, но, когда сын черноногого вождя пнул его, внутри у мальчика все закипело. Он встал перед черноногим подростком, опершись на дуло двустволки, с превосходящей решимостью посмотрел сыну вождя в глаза и сказал:

– Не полагается мальчишке глумиться над связанным храбрым воином!

Мальчик, разумеется, не понял слов Харки, но почувствовал, что ему сделали замечание. Это пришлось ему не по нраву. Он не привык, чтобы сверстники перечили ему. Он был самым сильным и ловким из всех мальчишек поселения и с удовольствием дал бы Харке отпор. Но потасовка в шатре, да еще в такой момент, была бы сейчас не тем, чего ожидал от своего сына вождь черноногих.

И мальчику пришлось сдержаться, хотя это далось ему нелегко. Он неторопливо уселся, но не рядом с Харкой, а по другую сторону от пленника. В шатре было тихо, лишь в очаге потрескивали сучья. Оба мальчика сидели неподвижно, словно изваяния. И думали как друг о друге, так и о пленнике. Гордые черты его лица, суровое выражение придавали пленнику – даже связанному, даже лишенному орлиных перьев и оружия – значительный и воинственный вид.

Черноногий юноша чувствовал себя неловко, потому что так плохо обошелся с врагом, достойным уважения. Мальчик размышлял о том, как бы им с Харкой, который внушил ему это чувство, при первой же возможности помериться силами, чтобы тот опять его зауважал.

Этот чужой мальчишка чрезвычайно занимал сына вождя черноногих, хотя в этот момент ему казалось, что он терпеть его не может. А по правде говоря, он бы с удовольствием с ним подружился, но Харка был уж очень какой-то непривычный и к тому же обладал колдовским оружием. Он совсем не походил на других мальчишек. Сыну вождя не оставалось ничего другого, как делать вид, что он не жаждет сближения и что он тоже не олух какой-нибудь.

Харка зашевелился. Снял с ружья чехол, зарядил его, поставил на предохранитель и положил рядом с собой. Он почувствовал глубокое удовлетворение, заметив тайный взгляд пленника на это бесценное оружие. Но он не подал виду, что поймал его на этом.

Снаружи все стихло. Боевые кличи больше не были слышны. Возможно, противники разошлись, и воины сиксиков оставались в прерии только для того, чтобы отразить новое нападение. Пленник повернул голову – единственное движение, доступное ему, – и посмотрел на Харку.

– Харка Твердый Камень, Ночное Око, Убивший Волка, Поражающий Стрелами Бизонов, Охотник на Медведей! – сказал он на языке дакота, который понимал только Харка. То, что он знал все имена Харки, показывало, что пленнику многое известно о нем от Татанки-Йотанки. – Ты храбрый. Тебе не стыдно, что ты, как предатель, сражаешься вместе с грязноногими койотами против воинов своего племени?

Харка вздрогнул и невольно побледнел. Присутствующие сиксики не понимали, что сказал пленник, но уже то, что он говорил с Харкой на незнакомом им языке, могло вызвать подозрения, особенно после того, как их только что предала девушка-дакота. Харка не мог перевести сказанного Тачункой-Витко, да если бы и мог, не захотел бы. И отвечать он не хотел, ведь разговор с пленником вызвал бы еще большее подозрение.

Поэтому мальчик встал, бросил суровый взгляд на связанного воина, взял заряженное ружье и пересел ближе к старику у входа. Все продолжали молча ждать. Эта утомительная вахта длилась до рассвета. И только когда взошло солнце, в поселение вернулись первые воины. Харка слышал снаружи шаги и разговоры.

Вождь вошел в шатер вместе с Маттотаупой. У каждого было по два трофейных скальпа – длинные черные волосы с лоскутом кожи с макушки. Они передали эти знаки победы женщине. Скальпы надо было высушить, дух павших воинов женщины должны были заклясть в танце. Сам вид вождя и Маттотаупы свидетельствовал о жестокой схватке: по их запыленным телам струился пот, кое-где запеклась кровь; одежда была в грязи и разорвана, волосы спутаны, щеки и глаза запали. Вероятнее всего, они думали не о славе, которую принесла им оборона от неприятеля и добытые скальпы, а о том, чтобы помыться в ручье и поспать. Они ни о чем не спрашивали, и вождь не отдал никаких распоряжений, окинув внутренность шатра взглядом. Потребовал только горшочек с жиром и, получив его от дочери, вышел из шатра вместе с Маттотаупой.

Пленник не выказывал своих мыслей. Харка тоже. Но его порадовало, что отец не уступал в битве вождю черноногих.

Искупавшись, Маттотаупа позвал Харку, и они отправились в свой вигвам на южную окраину стойбища. Вождь прислал им в услужение черноногую женщину. Поскольку та не понимала языка дакота, Харка с Маттотаупой могли не таясь говорить между собой. Они присели к разожженному очагу, и Харка рассказал отцу, как его похитили, а Маттотаупа подробно описал ему ход битвы, чтобы сын извлек из этого уроки.

– Четыре воина дакота пали, – заключил он, – а черноногий лишь один. Но троих сиксиков взяли в плен. Может быть, нам удастся обменять их на Тачунку-Витко. Дакота попытаются освободить своего молодого вождя, и я думаю, они будут довольны, если путы спадут с него без боя.

– Кто скажет им об этом, отец?

– Никто. Они сами пришлют переговорщика.

– И до тех пор Тачунка-Витко останется в живых?

– Вождь Горящая Вода и шаман согласны на такой обмен.

– Но ведь дакота не знают, что Тачунка-Витко еще жив и в плену.

– Знают. Я им крикнул об этом во время боя.

Маттотаупа и Харка поели вяленого бизоньего мяса, которое им принесла черноногая женщина.

– Скоро нам придется охотиться самим, отец, а не жить иждивенцами, – сказал Харка.

– Хау. Здесь много дичи. Нам понадобятся лук и стрелы.

Этим утром Маттотаупа и Харка без стыда легли, чтобы наверстать упущенный ночью сон. Юркнув под шкуру, Харка обдумал все, что произошло с ним с момента, как он покинул ночью свою постель. Теперь стоял спокойный день, и он уснул.

Проснувшись через несколько часов, Харка увидел, что полотнища подняты и послеполуденное солнце заглядывает в вигвам. Отец уже встал и выстругивал перед вигвамом стержни для новых стрел. Мальчик мог видеть его, не вставая с постели. К их жилищу подошел вождь черноногих и позвал Маттотаупу к себе. Уже были какие-то новости? Маттотаупа отсутствовал недолго. Когда он вернулся из шатра вождя, Харка понял по его лицу, что произошло что-то неладное. Отец снова принялся за работу, и Харка, поднявшись, молча помогал ему.

– Тачунка-Витко отказывается есть и пить, – наконец сообщил Маттотаупа. – Мы не можем его заставлять. Если он хочет умереть, пусть умрет.

– Ты говорил с ним?

– Хау. Шаман попросил меня об этом. Я сказал Тачунке-Витко, что мы можем его обменять. Он ответил насмешкой. Он хочет умереть. Что ж, он умрет.

– Когда?

– Если он будет таким же упрямым, его казнь состоится сегодня вечером. Вождь Горящая Вода не станет ждать, пока пленник умрет от жажды. Сиксики поставят его к столбу.

Харка продолжал выстругивать стержень стрелы.

– Но как же мы тогда освободим из плена черноногих? – спросил он.

– Этого мы пока не знаем. Упрямство Тачунки может стать препятствием к их освобождению. Тачунка и его воины пришли за девушкой, дочерью их племени, она должна была стать женой одного младшего вождя. Она пробыла здесь лето и зиму, но отвергала всех черноногих, кто к ней сватался. Тачунка предлагал за нее выкуп, но сиксики слишком гордые и отказались от даров. Тогда он и напал на нас. Об этом мне сейчас рассказал шаман.

Приближался вечер. Солнце садилось, сразу стало холодно. Маттотаупа и Харка вернулись в вигвам к очагу. Женщина опустила полотнища. Маттотаупа курил трубку, Харка молча о чем-то размышлял.

Снаружи начались приготовления к казни пленника. Разожгли большой костер. Женщины натаскали хвороста, но он плохо горел: ветки были свежие и сильно дымили. Установили столб. Казнь пленника у индейцев была связана с древними ужасными обрядами человеческого жертвоприношения.

Харка вышел из вигвама вслед за отцом. Все жители уже собрались, и отсутствие Маттотаупы и Харки было бы слишком заметным. На краю площади, посреди которой был установлен столб, женщины танцевали танец скальпов.

– Кому будет принадлежать скальп Тачунки-Витко? – спросил Харка отца, когда они смешались с толпой.

– Мне или никому, – мрачно ответил Маттотаупа. – Но я не возьму его, ведь в борьбу вмешались воины сиксиков, не дали мне победить его в одиночку.

Солнце скрылось за горизонт. Огонь костра оттеснил мерцающий свет уходящего дня, отчего сумерки казались еще мрачнее. Ветки высохли от жара и теперь потрескивали в огне.

– Достаточно ли выставлено дозорных? – спросил Харка отца.

– Думаешь, вождь Горящая Вода маленький ребенок?

Мужчины и юноши окружили место казни. Из шатра вождя выволокли пленника. Один из воинов размотал лассо, которым было опутано все его тело. Тачунку поставили спиной к столбу. Руки его завели за столб и связали там запястья. Ступни оставались свободны. Он не оказывал сопротивления. Но теперь, стоя у столба, согнувшись оттого, что руки были заведены назад, он нашел взглядом Маттотаупу и громко крикнул:

– Расскажи же своим грязноногим братьям, предатель, как встречают смерть воины дакота! Зачем вы связали мне руки? Или эти койоты думают, что я шевельнусь, когда они будут поджаривать мое мясо? Я не боюсь ни ваших ножей, ни вашего огня. Но во всех поселениях, где живут смелые воины, будут говорить, что я не смог спеть свою песню смерти, потому что был связан, как мустанг, не как человек!

Маттотаупа поискал взглядом шамана. Тот стоял близко позади него и теперь таким же зычным голосом перевел слова пленника, опустив только слово «предатель».

Один старый воин гневно вскричал:

– Жалкий пес! Он не может вынести даже слабых пут? Не позор ли для нас, что мы убиваем врага, который начал скулить еще до того, как его обожгло, тогда как наши мальчики бесстрашно прижигают себя горящими щепками?

– Вы боитесь развязать меня, мелкие койоты? – закричал в ответ Тачунка. – Вас тут сорок воинов, и вы боитесь, что я передушу вас голыми руками? – Он захохотал. – Я вижу, что очутился среди трусливых койотов, недостойных услышать прощальную песнь воина!

Вождь Горящая Вода переговорил с шаманом и дал отмашку двум молодым воинам:

– Развяжите ему руки. Он был вождем. Посмотрим, сможет ли он вынести огонь добровольно. Встаньте по бокам и не спускайте с него глаз.

Как только Тачунку-Витко освободили от пут, он расправил плечи и поднял голову.

– Приступайте! – крикнул он. – Начинайте! Я посмотрю, на что вы способны! Я презираю ваш огонь и ваши ножи. Знаете, кто я? Еще в детстве я укрощал диких мустангов. Я мальчишкой давал прожечь мне руку до кости! Смотрите сюда! Смотрите на эти шрамы! Когда я стал воином, я убивал врагов. На шесте перед моим вигвамом на ветру развеваются скальпы черноногих. Подходите же! Мечите в меня ваши ножи и томагавки, если умеете целиться! Что же вы стоите, разинув рты, как бабы!

Огонь озарил пленника. Жар у столба становился все нестерпимей. Его глаза безумно блестели. Полетели первые ножи. Они прицельно втыкались в столб на волосок от головы и плеч Тачунки-Витко.

– И это все? Юнцы! Спрячьтесь за спины ваших матерей! На большее вы не способны? Вас ничему не учили? Вам и впрямь удалось изловить одного человека. Одного-единственного воина! А в наших вигвамах лежат связанными трое черноногих. Разве вы, слабаки, не хотите отомстить сильному вождю? Торжествуйте, что вам вшестером удалось справиться с одним! Воины дакота будут над вами смеяться!

Вождь Горящая Вода вышел вперед:

– Замолчи, змей! Вы тайно напали на наш лагерь, когда топор войны не был вырыт! Разве это достойно воинов? Ты подкрался как гадюка, чтобы похитить мальчика и девушку! Ты душитель детей, и это твой подвиг воина?! Один твой вид оскорбителен для всякого смелого человека.

Жрец перевел эту речь для пленного. Огонь подбирался все ближе к столбу. Казалось, сиксики решили не затягивать с казнью. Слишком велика была вероятность, что его воины еще придут ему на помощь.

Пленник осознал, что скоро сгорит.

– Собаки! – крикнул он. – Койоты! Грязноногие вонючки! Я покажу вам, как надо умирать на костре! Что мне ваши горящие щепки! Ваш детский костерок!

– Что ты можешь нам показать, визгливая баба! – закричал в ответ шаман. – Что ты там знаешь! На что ты способен!

– Пока я жив, трусливый ты воробей, я покажу тебе кое-что, дабы впредь ты знал, как обращаться с воинами!

Пленник говорил отрывисто. Дым уже проник в его легкие и затруднял дыхание.

– Вон тот… мальчишка… пусть даст мне свою железную трубку… да раскалите ее как следует… я покажу вам на себе, как проверяется отвага!

Харка прихватил с собой ружье, но у него не было никакого желания нагревать ствол. От этого он мог испортиться, а выстрел – потерять меткость. Харка понадеялся, что шаман не станет переводить эти слова, но тот все-таки сделал это, крикнув что-то вождю и воинам. Было видно, что люди не хотели быстрой и легкой смерти для самого знаменитого пленника, какой до сих пор попадал им в руки. И те два молодых воина, что стояли у столба, не дожидаясь приказа, разбросали горящие сучья так, чтобы Тачунка-Витко мог дышать. На его плечах уже пузырились ожоги.

– Дай сюда! – крикнул Тачунка-Витко Харке. – Давай, парень! Неужели ты откажешь вождю в последней чести перед смертью? Эй, мальчишка, тебе говорю!

Все смотрели на Харку. Его охватил гнев, так как однажды ему уже пришлось, повинуясь чужой воле, пожертвовать своим волшебным жезлом. Это было прошлой весной. Его гнев был безадресным; вернее, мальчик был зол на всех, на этого пленника, который нацелился на него и на его ружье. Зол на отца, который не выступил против, зол на этих сиксиков, которые ради своего развлечения готовы были исполнить просьбу пленника за счет дорогой ему вещи. Глупцы! Они не знали, как обращаться с ружьем! И в своей безысходной злобе Харке захотелось наказать их всех, и наказать как раз тем, чего от него молча требовали. Пусть увидят, что произойдет, когда оружие попадет в руки такого пленного!

Харка перемахнул через костер между языками пламени. Ему стало невыносимо жарко, и он подивился, как Тачунка-Витко так долго не теряет сознание. Харка немного подержал ствол в пламени и протянул пленнику.

Тачунка-Витко схватился за горячее железо, к которому неизбежно должна была привариться его кожа. Размахнувшись прикладом, он прыгнул через костер и сбил с ног стоявшего на пути молодого воина.

После секундного оцепенения зрители взревели. Все бросились вдогонку за Тачункой-Витко. Харка бросился вместе со всеми, но он испытывал – нельзя не признать – некоторое удовлетворение от того, что пленный учинил с его ружьем.

Беглец мгновенно оказался возле лошадей. Первый преследователь подоспел, когда Тачунка-Витко успел вскочить на коня. Воина, охраняющего табун, он сбил ударом приклада, вырвав у него нож. И вот уже он скрылся во тьме ночи на мустанге вождя, а этому коню не было равного в табуне. Сознательно он его выбрал или случайно, никто не знал. С глумливым улюлюканьем беглец на скаку поднял ружье высоко над головой.

Воины вскочили на коней, и началась дикая, безрассудная погоня во тьме ночи. Преследователи натягивали тетиву с наложенными стрелами, но Тачунка-Витко свесился на бок скачущего коня, и они не могли бы попасть во всадника, не задев животное. В конце концов он вообще соскользнул под брюхо коня и был полностью защищен им. Ступня, которой он зацепился за волосяное стремя на холке мустанга, была неразличима в темноте, да еще при быстрой скачке по холмам и равнинам.

Вождь Горящая Вода был вне себя от ярости. Он выпустил стрелу и сразил своего великолепного коня. Животное повалилось набок, и тут же подоспели его воины, но Тачунка-Витко скрылся.

Преследователи рассредоточились, чтобы прочесать в ночи всю местность. Они поскакали туда и сюда, вдоль и поперек. Некоторые спешились и пытались отыскать следы беглеца. Тот как сквозь землю провалился.

Тревога жителей стойбища проявлялась только в целесообразном поведении. Никто не ложился спать. Старики и те парни, что не принимали участия в погоне, с оружием в руках несли дозор. Большинство женщин и детей остались на площади, где догорал костер. Жертвенный столб, на который падали отблески огня, казался ожившим.

Харка подошел к стоящим на площади. Ему не хотелось идти одному в свое одинокое жилище на краю деревни. При мысли о нем ему так и чудилось, что кто-то снова хватает его за горло. Сын вождя тоже стоял среди женщин, но держался поодаль от Харки.

Костер прогорел. Ветер уходящей ночи разносил золу. Юноши выдернули столб и отнесли его к Священному вигваму.

Когда забрезжило утро, всадники вернулись. Их погоня закончилась ничем, поэтому все были злые.

Харка видел, как вождь позвал к себе шамана, Колченогого Волка и Мудрого Змея. Он позвал на совет и Маттотаупу. В бою Маттотаупа отличился наравне с вождем, убив двух противников. В поединке с Тачункой-Витко показал себя бесстрашным воином, вот почему сиксики сочли его знания и опыт достойными внимания. Харка гордился своим отцом.

Пока мужчины совещались, мальчики собрались у ручья. Харка чувствовал, что все они говорят о событиях ночи. Но не понимал их и решил как можно скорее научиться языку сиксиков. Он охотно прибег бы в этом к помощи сына вождя, ему нравился этот мальчишка. Он был рослый и стройный, как копье, с открытым взглядом, но к Харке выказывал полное безразличие, и тому ничего не оставалось, как тоже демонстрировать неприступность.

Совещание в шатре вождя продлилось недолго. Было решено, что сам вождь Горящая Вода и Маттотаупа в сопровождении Мудрого Змея пойдут при свете дня осмотреть следы. И вождь черноногих, и Маттотаупа подозвали к себе сыновей: те все еще стояли у ручья. Пока воины обыскивали местность в окружении стойбища, мальчикам надо было приобретать опыт следопытов.

После многочасового утомительного поиска стало ясно, что Тачунка-Витко, висевший под брюхом коня, спрыгнул на землю раньше, чем Горящая Вода пустил свою разящую стрелу. Они поняли это по отпечатку на песке между двумя кустиками травы. Маттотаупа предположил, что Тачунка прокрался назад, к стойбищу, где его никто и не думал искать. А оттуда – на юг, к своим. Позади стойбища были хорошо видны следы бегущего человека. Как ему удалось миновать посты, пока было неясно, но ведь и вождь сиксиков, и Маттотаупа были опытными воинами и сами не раз проделывали такое. Расстояние между дозорными было довольно большим.

Когда события немного прояснились, мужчины не стали долго разбираться с «если бы да кабы», а молча вернулись в лагерь. Нужно было обсудить, как действовать дальше.

Харка после изучения следов понял, что его ружье окончательно потеряно, и предвидел унылый день. Отец опять не найдет времени для охоты! Чтобы немного подогреть себе настроение, упавшее до точки замерзания, Харка спросил у отца на обратном пути, нельзя ли ему поохотиться на антилоп в одиночку. Но Маттотаупа не разрешил; он опасался, что Тачунка-Витко или другие дакота все еще шныряют по окрестностям. Харка был разочарован, но перечить не стал.

Едва Маттотаупа высказал свой запрет, как вождь черноногих, еще раз оглядев округу, насторожился. Маттотаупа посмотрел в ту сторону, куда указывал Горящая Вода. Вдалеке, на одном из холмов, виднелось что-то вроде шеста.

– Раньше на холме ничего не было, – сказал Маттотаупа.

– Он возник там только что, – сказал вождь черноногих.

Ввиду опасности мальчики должны были тут же вернуться в лагерь. Но не успели они сделать и шага, как на холме появилось что-то новое. Рядом с торчащей палкой возникла фигура человека. Он размахивал лоскутом кожи или шкуры. Все напрягли зрение, чтобы разглядеть, что это за лоскут.

– Шкура белого волка! – прошептал Харка отцу.

Он видел зорче всех, хотя и был еще юн.

– Знак мира? – недоуменно сказал Маттотаупа, обращаясь к Мудрому Змею.

Оба сиксика задумались, а человек на холме продолжал размахивать белым флагом.

Использовать такой сигнал для обмана у индейцев было не принято даже во время войны. Вот почему Горящая Вода, Мудрый Змей и Маттотаупа тут же решили втроем открыто двигаться к тому холму. Возможно, то был дакота с каким-то предложением.

Мальчики были отосланы в стойбище. Первое время они молча ехали рядом, потом почти одновременно перешли на рысь. Быстрая езда их оживила, они скакали все быстрее и быстрее. Постепенно скачка перешла в состязание: каждый стремился ворваться в стойбище первым. Но ни один не обошел другого. Оба въехали одновременно. И были довольны этим, хотя и не подали виду.

Поскольку было еще светло и можно было не опасаться, что враг незаметно прокрадется в лагерь, Харка направился в свой вигвам на южном краю стойбища. Женщины, приставленной им в услужение, там не оказалось, и он сам развел огонь и поджарил себе немалый кусок мяса, сразу и на завтрак, и на обед. Подкрепившись, он решил проверить, на месте ли боезапас для утраченного ружья. Правда, патроны были ему теперь ни к чему, но его бы утешила мысль, что Тачунка-Витко сможет сделать из его ружья всего два выстрела.

Однако патронов на месте не оказалось. Харка принялся обшаривать все вокруг. Перевернул все вещи, что были в вигваме. Закралось смутное подозрение. Он принялся даже откидывать шкуры, которыми был устлан пол, и тут же замер: в том месте, где были спрятаны патроны, на земле под шкурой был начертан тотемный знак Тачунки-Витко – вздыбленный конь.

Мальчик понял, что произошло. Тачунка-Витко, обманув преследователей, проскользнул обратно в поселение и спрятался в пустом вигваме Маттотаупы. Тут-то он и похитил патроны.

Харка и злился на Тачунку-Витко, и восхищался им. Он остался в вигваме, чтобы как следует обдумать случившееся. Ни с кем, кроме отца, ему не хотелось говорить об этом. Но отец с вождем сиксиков были далеко.

Пока мальчик сидел в одиночестве, Горящая Вода, Маттотаупа и Мудрый Змей приблизились к холму, на котором стоял человек, что размахивал шкурой белого волка как парламентерским флагом. Теперь они его узнали.

Это был Тачунка-Витко. Как только сиксики приблизились, к дакота поднялись по другому склону холма еще два воина.

Горящая Вода, Маттотаупа и Мудрый Змей медленно подошли к этой троице своих противников. На гребне холма они остановились напротив них. Мужчины смотрели друг на друга молча, без злобы, без улыбки или насмешки, сдержанно, как того требовало их собственное достоинство и чувство уважения к отважному врагу. Дакота, однако, избегали смотреть на Маттотаупу, как будто его здесь и не было.

Поскольку сигнал для этой своеобразной встречи подал Тачунка-Витко, ему и полагалось говорить первым. Оказалось, что один из его воинов владел языком черноногих, так что переговоры пошли быстро.

– Сиксики взяли меня в плен, – начал Тачунка-Витко. – Но они обращались со мной, как и подобает обращаться с храбрыми воинами. Мужчины-сиксики теперь знают, что вождь дакота не трясется за свою жизнь. Я вернул дочь дакота в наш лагерь, а поскольку Горящая Вода позволил отдать мне Священное Железо, я смог освободиться сам. Я вернулся к своему племени, и я готов вернуть племени сиксиков троих воинов, что стали нашими пленниками. Они не были трусами, они вырвались в атаке далеко вперед и были тяжело ранены, когда мы их захватили. Один из них уже умер. Мы вернем вам двоих воинов живыми и одного мертвым, если вы настроены так же, как мы. Готовы ли вы раскурить с нами трубку мира? Для воинов, которые узнали друг друга отважными и смелыми, не позор выпустить из рук топор войны и зарыть его! Я сказал, хау.

После этих слов воцарилось суровое молчание.

Наконец Горящая Вода приступил к ответу:

– Тачунка-Витко, где находятся три наших воина, о которых ты говоришь?

– Ты уже можешь увидеть их, и я разрешаю тебе говорить с ними.

Дакота сказал правду. Один мертвый и два связанных воина лежали у подножия холма. Горящая Вода и Тачунка-Витко подошли к ним. Сопровождающие остались ждать на холме. Они внимательно наблюдали за происходящим. Двое воинов были тяжело ранены, но их еще можно было спасти, если не терять времени. Их раны были кое-как перевязаны.

После того как вождь черноногих коротко переговорил с ними, он вместе с Тачункой-Витко вернулся на вершину холма.

– А Священное Железо? – спросил Горящая Вода.

Вождь дакота улыбнулся.

– Нет, – ответил он. – Его я оставлю себе.

Каждый из сопровождавших Горящую Воду молча прикинул: из дакота убито четверо. Двое – Горящей Водой, двое – Маттотаупой, а из сиксиков один убит в сражении, один умер в плену. Если теперь вернутся живыми два воина, то их людские потери будут в два раза меньше, чем у дакота, – правда, они потеряют двуствольное ружье их гостя – Харки.

Горящая Вода переглянулся с Мудрым Змеем и высказал их общее решение:

– Твои слова были словами справедливого человека, Тачунка-Витко! Я сообщу собранию совета, что мы хотим зарыть топор войны и выкурить с вами трубку мира.

– К этому я готов, как уже сказал, – ответил вождь дакота, – но, чтобы между нами все было ясно и не было никакого коварства, я должен тебе сказать, что мы заключаем мир с черноногими воинами, но не с предателем, изгнанным из поселений дакота. Каждый из воинов-сиксиков может войти в наши стойбища, в наши леса и прерии, если у него добрые намерения и он не будет убивать нашу дичь. Но если в наших охотничьих угодьях появится предатель Маттотаупа, он будет убит!

Маттотаупа выслушал эту речь. При слове «предатель» лицо его посерело, как пепел, – только глаза пылали огнем.

Горящая Вода нахмурился и сжал губы.

– Ты говоришь о госте нашего стойбища, – твердо сказал он. – Не забывай это! Ты говоришь о смелом воине, который вместе с сыном останется у нас. Решения ваших шаманов и вождей действуют только в ваших стойбищах, ваших лесах и ваших прериях. Но пока Маттотаупа и его сын Харка, Убивший Волка, живут у нас, каждая рука, поднятая на них, будет отсечена, каждое оскорбительное слово против нашего гостя будет оскорблением для нас и мы будем решительно мстить за него. Я сказал!

– Пусть будет так, – подтвердил Тачунка-Витко.

Вожди опустились на землю, чтобы подкрепить свои слова, выкурив короткую трубку, – первый знак заключенного мира. Маттотаупа и Мудрый Змей принесли раненых и мертвого. Того, что был ранен тяжелее, они тотчас же взяли с собой в лагерь, чтобы оттуда привести еще лошадей и одеяла и доставить умершего и второго раненого.

Передав раненого жрецу, Маттотаупа повидался с Харкой. Мальчик узнал от отца о событиях на холме и о договоренностях. И затем рассказал ему, что исчезли патроны и что Тачунка-Витко оставил знак своего присутствия на полу их вигвама. Внутри у Маттотаупы вспыхнула такая ярость, что он едва сдержал себя. Харка тоже был огорчен, что в результате достигнутой договоренности он навсегда лишился прекрасного ружья.

Насупившись, он спросил отца:

– Почему Тачунка-Витко так настаивает на мире, да еще возвращает нам двоих воинов?

– Он узнал, как мы умеем сражаться. Мы отразили нападение дакота на наш лагерь.

– Тем более Тачунка-Витко должен нас бояться, когда мы будем на двух воинов сильнее.

Говоря «мы», мальчик имел в виду отряд сиксиков, где они с отцом были гостями.

– Зато у него теперь твое Священное Железо, которое в руках Тачунки-Витко может стать опасным оружием.

– Зачем же вы заставили меня отдать ему ружье?!

– А зачем ты все время мозолил им глаза Тачунки-Витко – и в вигваме, и у столба? Вот он и решил им завладеть!

Харка понурил голову.

– Но ведь два воина ценнее ружья! – настаивал он на своем. – И почему Тачунка их возвращает, а его люди даже не возражают?

– Два воина, которых он нам вернул, тяжело ранены. Они никогда не смогут сражаться в полную силу. Тачунка-Витко хорошо обдумал свое решение.

– Похоже, что так, отец.

Когда Маттотаупа и несколько воинов, взяв коней и шкуры, ускакали к холму, Харка пошел к своему Чалому. В отсутствие отца этот конь был для Харки единственным близким существом. Харка сел около него и по привычке стал грызть травинку. Не так легко ему было пережить потерю ружья с патронами.

Он довольно долго пробыл у табуна, когда к нему подошел сын вождя черноногих. Мальчики не могли говорить друг с другом. Но тот сел подле Харки и молча оставался рядом с ним. Они просидели так до вечера, а в это время у двух вигвамов отпевали двух павших воинов.

С наступлением сумерек вернулись мужчины, и Маттотаупа направился в свое жилище на южном краю стойбища. Харка тоже поднялся, чтобы идти домой. Второй мальчик побрел его проводить и просто вошел вместе с ним в вигвам Маттотаупы.

Харка радовался этому гораздо больше, чем готов был выказать. Черноногая женщина приготовила еду для Маттотаупы, а потом для мальчиков и для себя. Правда, Харка уже поел с утра, а как воин, он привык есть один раз в день, но он собственноручно подал кусок жареного мяса на копье своему гостю и потчевал его, как вождь вождя. И после еды черноногий мальчик еще некоторое время оставался у них и играючи объяснил Харке значение своего имени – Могучий Олень – и несколько слов из своего языка. Харка тут же включился в эту игру и взял у женщины лоскут кожи, чтобы рисовать на нем. Он дал понять другу, что собирается наконец поохотиться на антилоп. Теперь, когда оружие сложено, отец не будет возражать.

Маттотаупа дал свое согласие на послезавтра, и Могучий Олень воодушевился этой перспективой. Это было первое мгновение, когда боль от потери ружья у Харки отодвинулась на второй план. Могучий Олень тоже вооружен только луком и стрелами, и мальчики были на равных. Как-то само собой вышло, что Могучий Олень так и заночевал в вигваме Маттотаупы.

Харка догадывался, что именно потеря Священного Железа разрушила последнюю преграду между ними. Потеряв оружие, он приобрел друга. Отец был прав: Харка слишком много козырял Священным Железом. Что касается Тачунки-Витко, мальчик больше не держал на него зла. Отважное поведение вождя и его поединок с Маттотаупой доказали, что дакота неплохие воины. Никто не скажет, что Харка из племени трусов.

Наконец-то сын опального изгнанника получил то, чего жаждал больше всего, – уважение и дружбу равного. Вытянувшись на своем ложе и глядя в темноту, Харка думал о предстоящей охоте на антилоп. Мысли его уносились далеко в будущее, где он сам станет воином и вождем, братом своему новому другу – Сильному Как Олень.

– Отец! – тихо, но внятно позвал Харка, заметив, что тот не спит, и зная, что никто другой не поймет их разговора. – Мы все еще гости в лагере сиксиков. Когда же нас примут в племя как воинов?

– Когда ты, Харка Ночное Око, пройдешь испытание воина. И когда я расквитаюсь с теми, кто меня оскорбил и изгнал из племени дакота. Тогда никто не назовет меня предателем.

– Значит, отец, пройдет несколько зим и лет, прежде чем я стану воином.

– Да, Харка. Но они пройдут быстро, потому что мы живем как братья свободных и смелых воинов.

– Это так. И когда это свершится… – Харка замолчал.

– Ну же, говори, – ободрил отец.

– Я думаю о Тачунке-Витко.

– Что ты думаешь об этом человеке, который нам враг и который оскорбил меня?

Харка сглотнул.

– Скажи мне, Харка Твердый Камень, какие мысли тебя гложут!

Вопрос был задан в дружелюбном тоне, который сложился у отца с сыном во время их скитаний в изгнании. Но промелькнул в голосе отца и новый оттенок, не замеченный Харкой. Ревнивое сомнение, легко овладевающее одинокими и бесправными, возникло у Маттотаупы по отношению к собственному сыну.

– Тачунка-Витко освободил из рук врагов дочь племени дакота. Ее зовут Уинона, – простодушно ответил Харка.

– Как и мою дочь, твою сестру. Об этом ты думаешь?

– Да! – коротко и твердо сказал Харка.

Он испугался, что отец упрекнет его в мягкотелости. Но он не мог скрыть, что тоскует по сестре. Он так и видел ее перед собой, как в ту прощальную ночь, когда уходил из стойбища вслед за изгнанным отцом. Тогда Уинона натянула на лицо одеяло, чтобы он не заметил ее слез. Теперь ей приходится жить среди людей, изгнавших отца, и Харка не может ее защитить.

Следующие слова Маттотаупы прозвучали не так, как ожидал Харка.

– Как ты думаешь, Харка, Убивший Волка, готова ли будет моя дочь Уинона пойти к нам в поселение сиксиков?

– Она бы пошла, отец. Она знала, что я приду за ней, и помогла мне бежать.

– Харка, с тех пор как старейшины рода Медведицы меня осудили и отвергли, мы странствовали с места на место и не могли взять с собой маленькую девочку. Ты это понимаешь. Но теперь у нас есть вигвам, в котором Уинона могла бы жить вместе с нами. Сейчас весна. Скоро наступит лето. Мы могли бы отправиться к Конскому ручью и забрать мою дочь, твою сестру, как забрал Тачунка-Витко девушку-дакота. Неужели мы уступаем ему в отваге и смекалке?

– Хорошо, отец! Когда мы поедем?

– Как только ты вместе с Могучим Оленем поохотишься на антилоп, а я и Горящая Вода – на бизонов и мы наполним наш вигвам добычей. Я сказал, хау!

Так завершился диалог, который ни черноногая женщина, ни Могучий Олень не могли понять. Харка угнездился поудобнее, чтобы уснуть. Он чувствовал облегчение, но что-то все же не давало ему покоя. Он хотел стать воином черноногих, но его сильно будоражила надежда снова увидеть родное поселение на Конском ручье и забрать оттуда сестру. Он боялся, что его кошмар повторится. Тот сон, в котором Уинона просит о помощи, а его не слушаются ноги. К счастью, Могучий Олень заворочался под своим одеялом. И Харка почувствовал, что этот мальчик и его дружба не дадут ему пропасть. И он вытянулся и уснул.

Маттотаупа еще долго смотрел в темноту. То, что вожди и старейшины сиксиков все еще не считали его своим и не принимали в племя даже после того, как он прошел испытание боем, ранило его больнее, чем он мог признаться сыну. Жажда мести тем, кто изгнал его из рядов дакота, давно таилась в нем. Но теперь она становилась все отчетливей, он хотел заставить замолчать языки, которые его позорили. Он хотел не только рассказать сиксикам о своей невиновности. Он хотел подтвердить свою непорочную репутацию смертью обидчиков. Ему не забыть тот момент, когда Тачунка-Витко в присутствии вождя черноногих назвал его предателем.